Дизайн под штампом - Адалин Альгаротти
— Несколько месяцев назад, — кивнул Джон. — Всех деталей я не знаю. Одри, послушай, это сейчас не самое главное.
— Письмо отца, — она поддалась вперёд — слишком важной была эта тема. — Откуда оно у вас или если папа вам его сам отдал, то почему вы не вернули его мне, когда они погибли?
Казалось, Джону этот разговор давался ещё труднее, чем Одри. Он всё это время не знал, правильно ли поступает, не отдавая, возможно, последнюю вещь её отца.
— Генри приходил ко мне за день до аварии, — мистер Вайн открыл дверцу нижнего ящика и достал небольшой пожелтевший в уголках от времени конверт. — Это твоё по праву.
Одри забрала конверт, замечая, что пальцы немного подрагивают, и провела по надписи выведенной идеальным почерком. Глаза неприятно защипало, но на лице появилась вымученная улыбка.
— Он попросил отдать его тебе только в том случае, если с ним что-то случится, — Джон старался не упустить ни одной детали. — И главным условием было, чтобы я отдал его после того, как тебе исполнится двадцать четыре.
— Бизнес отца должен был перейти мне по наследству как раз сейчас, если бы папа был бы жив, — немного подумав, вспомнила Одри. — Я тогда на него очень обижалась за то, что он проводил больше времени в офисе или в командировках. Но папа сказал, что так мы будем чаще видеться, и он сможет меня научить, передать все, что знает. Папа просто не успел…
Мистер Вайн рассказал, что когда Генри пришёл к нему, то выглядел подавленным и очень уставшим, будто не спал несколько суток. Юриста тогда очень тревожило то, как нервно её отец просил отдать именно сейчас это письмо. Он будто бы знал, что его поджидала смерть за углом.
Одри не могла поверить. Ей всегда казалось, что у них в семье все хорошо. Если, конечно, не брать в счёт ежедневные перепалки с матерью. Но то, что папа написал… Что? Прощальное письмо? Письмо с извинениями и просьбой простить и отпустить?
Всё это казалось каким-то бредом, дешёвой мелодрамой, в конце которой оказывается, что погибшие все подстроили. Но Одри все ещё не была главной героиней, она все так же жила в обычном мире, где нельзя перемотать назад или вперёд, а если захотел, то и вовсе поставил на паузу. К сожалению, так не бывало.
— Спасибо, мистер Вайн, — девушка поднялась и аккуратно сложила конверт в сумку. — Не буду вас задерживать. Да и у меня в планах успеть сходить в одно место.
— Всего хорошего, Одри. Я был рад тебя видеть. Береги себя и не лезь в это дело, как бы тебе не хотелось.
* * *Голгофа» — многие считают это кладбище одним из самых больших в Нью-Йорке. И Одри была полностью согласна. Она до сих пор боялась свернуть не туда и заблудиться. Но пропустить годовщину смерти папы и сестры просто не могла.
Только один факт того, что Камилла, её маленькая сестрёнка, не дожила до своего пятилетия, заставлял слезы скатываться по щекам. Ведь если бы не авария, то завтра ей исполнилось бы десять, а потом и пятнадцать, двадцать и прожила бы она счастливую жизнь — такую, какую заслужила. Бегала бы с Одри по саду, гуляли бы по паркам, и Камилла ходила бы к ней в студию, потому что любовь к рисованию оказалась заразной.
«Бы…», «Если бы…». Чёртовы частички, перечёркивающие всё. Все мечты, надежды и желания, загаданные на падающие звезды. Слишком грубо возвращали в реальность.
Одри свернула в нужном месте и прошла немного вперёд, замечая знакомые надгробия и большое дерево с уже цветущей сиренью. Она приоткрыла калитку, проходя внутрь, и остановилась перед могилами.
Непривычная тишина по сравнению с городом пугала. Только карканье воронов и где-то вдалеке пение птиц давало понять, что частичка жизни тут всё же присутствует.
Пнув мыском ботинка ветку, Одри опустилась на колени. Аккуратно, дрожащей рукой смела осыпавшуюся сирень и заменила засохшие цветы тёмно-красными розами.
Не хватало. Чëрт возьми, как же ей их не хватало. Громкого и искреннего смеха Камиллы, их совместных просмотров мультиков и чтения сказок. Она была маленьким ангелочком и лучиком света.
Не хватало папы. Такого сильного, за чьей спиной всегда можно было спрятаться. Он всегда понимал, поддерживал и приносил какао с кексами, когда она плакала у себя в комнате. Одри всегда поражалась, как папа находил, что сказать. Для неё он был словно маяком, что освещал её путь и указывал, куда нужно идти дальше. И только вперёд.
Единственное, что помнила Одри с похорон — это то, в какой цирк мать их превратила. Притащила журналистов и, казалось, собрала всех людей планеты. Ей плевать было на всё. И на то, что это было неправильно и неуважительно. И на то, что её дочери плохо. Зато потом, как она сказала, Фостеры получили по заслугам.
Элизабет будто сошла с ума. Словно её главной целью стало превратить жизнь Даниэля и Роберта в ад, а вместе с ними и Одри.
Ещё никогда в жизни девушка так не радовалась тому, что покинет родительский дом. Но раньше у неё был папа, который всегда защищал от мамы, как бы ужасно это не звучало. После аварии, она была даже и не против шагнуть в полную неизвестность. Главное — подальше от Элизабет.
Одри сейчас не была наследницей Генри Расселла, известной бизнес-леди или преподавательницей рисования. Она была маленькой девочкой, потерянным котёнком. Сейчас ей было не плевать на то, что что-то шло не так. Ей было больно и обидно, что мать вышвырнула её из своей жизни при первой же возможности.
Хотелось упасть на могилу и остаться тут — плакать, кричать, выплескивать всю боль. Хотелось выть и скулить, не боясь, что кто-то увидит, а потом и упрекнëт, что она не может жить дальше. Стереть всё долбанные маски и показать, что она не в порядке. Всё не хорошо.
Вот она настоящая, смотрите, снимайте, а потом пишите статьи. Одри была уверена, что многие бы радовались, увидев её подавленную, с красными глазами и следами размазанной туши от слëз, валяющуюся на могилах отца и сестры.
Ветер
