Чувства навыворот - Людмила Сладкова
«Вот это наглость! Вот это самомнение!»
Синицына до отрезвляющей боли прикусила нижнюю губу, из последних сил сдерживая себя от сквернословия. А так хотелось покрыть его трехэтажным матом. Так хотелось ужалить побольнее. Впрочем…
— С какой радости? — надменно вскинув подбородок, она незаметно отступила на пару шагов. На всякий случай. — Я и не собиралась тебя поздравлять!
— Как интересно! — он изогнул черную бровь в притворном удивлении. — И почему же, позволь узнать?
«Да пожалуйста! Сейчас узнаешь…»
— А я болела не за тебя!
Славик нахмурился, пытаясь осмыслить услышанное.
— Исключено! — подытожил, но уже без былой уверенности в голосе. — На этих соревнованиях нашу школу представлял только я!
— Да плевать мне на школу! — расхрабрилась Ирина окончательно. — Я не стану тебя поздравлять. Я. Болела. Не за тебя.
Он взбесился в одно мгновение. То спокойный стоял. Надменный.
А спустя секунду уже покрылся багровыми пятнами от собственной ярости.
«К-а-й-ф!»
Его взгляд заискрился всполохами бешенства. Дикой примитивной злостью.
Голосом, буквально вибрирующим от напряжения, Красницкий прогрохотал:
— За кого? — жестко. С нажимом. Чеканя каждое слово. — За Богданова? За Клюева? За Терентьева, быть может? Окстись, пучеглазая! Я всех их сделал! Всех до единого. Так за кого ты там болела, повтори?
— Не твоего ума…
— ИМЯ! — рявкнул он, вынуждая ее содрогнуться всем телом.
Судорожно втянув в легкие как можно больше воздуха, Ирина тоже закричала:
— Я болела не за конкретного человека, идиот, а за всех твоих соперников! За всех вместе взятых! Просто в глубине души надеялась, что кому-то из них посчастливится сломать тебе руку или ногу, и ты просидишь с гипсом дома до конца учебного года! Пропустишь выпускной, и я никогда, НИКОГДА тебя больше не увижу! Потому что ты достал меня уже за одиннадцать лет! Потому что бесишь! Потому что эти девять дней, пять часов и пятнадцать минут твоего отсутствия были лучшими в моей школьной жиз…
Он не дал ей договорить. Проскрежетав что-то вроде: «А ну, иди сюда, мелкая сучка», Красницкий стремительно схватил Ирину за талию и одним резким движением яростно дернул на себя. Буквально впечатал их тела друг в друга. Свое — натренированное, жесткое, в ее — податливое и мягкое.
И крепко зажмурился отчего-то, рвано выталкивая воздух из своей груди. Пискнув от испуга, Синицына попыталась освободиться.
Толку ноль. Неподвижный камень. Застывшая глыба.
Зато оживились их молчаливые наблюдатели.
Одноклассники переполошились не на шутку, ибо никогда ранее Слава не распускал руки. Ирине позволял все! В ответ же никогда не прикасался.
До сего момента.
Нет. Боли ей он не причинял. Просто крепко прижимал к себе, удерживая за талию. Так крепко, что приходилось сражаться за каждый новый глоток воздуха. Так, что не шелохнуться. Так, словно раздавить хотел.
Первой отреагировала Ленка.
— Ты совсем сдурел? — завопила подруга не своим голосом. — Одно дело, ваши ссоры дебильные, к которым мы все давно привыкли. И совсем другое… вот это вот! Прекрати немедленно! Сделаешь ей больно — убью!
— Дружище, ты чего? — подключился Ромка Чернев, хороший приятель Красницкого. — Это ж всего лишь Синичка! Отпусти ее!
— Да у них тут по ходу брачные игры намечаются! — с истерическими нотками в голосе взвизгнула Наташка Пылева. — Может, нам всем выйти вообще?
Игнорируя одноклассников, Вячеслав распахнул веки и уставился на Ирину, точно одержимый:
— Скажи, что пошутила!
Настырно хмыкнув, она уперла кулачки в его каменный торс, пытаясь оттолкнуть.
— Отпусти!
— Нет! Пока не скажешь!
— Вот еще!
— Ну, значит, постоим! Как тебе в моих объятиях, Синичка? Нравится? Не жмет?
— Меня сейчас вырвет!
Он наклонился к ее уху, вынуждая замереть подобно мыши перед удавом, и тихо-тихо прошептал:
— Чертова лгунья! Думаешь, не слышу, как сердечко стучит?
— Это от страха, придурок!
— Нет, — вновь опалил ее кожу своим горячим дыханием, пробуждая к жизни тысячи нервных окончаний, — ты — дикая! Ты никогда меня по-настоящему не боялась! Давай уже! Одно слово, и я отпущу!
Вячеслав был прав — сердце Ирины так надрывно колотилось за ребрами, что уши закладывало от рева собственного пульса. Перед глазами плыло.
Тело сотрясала крупная дрожь. Его близость странно действовала на нее.
Очень странно. Опьяняюще. А еще более странным девушке казалось внезапное и совершенно неуместное желание прикоснуться к его коротко стриженым волосам. Ощутить подушечками пальцев колючие острые волоски. И… о Боже… уткнуться носом в изгиб шеи, и впитать в себя его аромат. Последняя мысль показалась Синицыной столь бредовой (и даже дикой), что, испугавшись ее до белых рябей в глазах, девушка взмолилась:
— Слав, пожалуйста! Отпусти меня… скорее!
— А волшебное слово?
— СКОРЕЕ! — начала инстинктивно вырываться. — Я все, что угодно сейчас скажу! Только отпусти… не могу! Не могу!
Совершенно ничего не понимая, Красницкий ослабил хватку и медленно убрал руки с ее талии, возвращая Ирине столь желанную свободу.
Однако она не успела даже увеличить расстояние между ними, отступая хотя бы на шаг, когда в кабинет географии грациозно «вплыла» Мария Константиновна. Географичке хватило одного лишь взгляда, чтобы верно оценить ситуацию. А у нее разговор с учениками всегда был короткий.
Более строгого преподавателя днем с огнем не сыскать!
— Красницкий? Синицына? — окликнула она их в своей слегка грубоватой манере. — Вы что? Опять? Да сколько же можно-то? Ты погляди, что творят?! Им выпускаться меньше, чем через месяц, а они мне тут концерты закатывают!
— Да все в порядке, — попытался объясниться Слава, — мы просто…
— Знаю я ваше «просто»! И нянчиться с
