Наталья Троицкая - Обнаров
– Мы завтракать будем или ты мне будешь морали читать?
– Тебе хоть читай, хоть записывай «морали»! Все без толку. Женился бы на Полине, внучат, мне на радость, нарожали бы. Сам был бы счастливым, Полину бы счастливой сделал. Вишь, замуж не вышла. Про тебя, дурака, помнит.
– Батя, давай я сам как-нибудь.
– «Как-нибудь…» У тебя только работа отлично получается. Личная жизнь всегда была «как-нибудь»!
Старик сердито отодвинул тарелку.– Не хочу я твоей картошки. Супу полининого хочу!
– Посадят нас на брюхо. К гадалке не ходить. Жаль терять такую машину! – второй пилот любовно погладил штурвал. – Зверь-машина! Уже как-то сроднились.
Новгородцев был прав. Ей тоже нравилась эта машина. Нравилась устойчивостью и скороподъемностью, надежностью в закритических режимах и простотой в управлении. Лайнер на удивление покладисто и терпеливо выполнял все, что требовал от него человек.
– Женя, дай на компьютер питание шасси.
– Есть, командир. Один секунд, – тут же откликнулся бортинженер.
На экране планшета-компьютера Задорожная фломастером поставила две метки.
– Женя, вскрываешь электропанель, отсоединяешь синий кабель вентиляции кабины. Образуется проем. Через него здесь, – она ткнула пальцем в первую метку, – перерубаешь цепь электропитания шасси, а здесь, – она указала на вторую метку, – закоротишь концы напрямую. Мысль улавливаешь?
Бортинженер почесал затылок.
– Получается, левая «нога» выйдет, передняя выйдет, а покалеченная останется в гондоле. Крепеж на втором уровне жесткости надо высверливать.
– Есть чем? – спросила Задорожная.
– Обижаешь, командир. Сделаем, на раз!
– Второй пилот?
Задорожная выжидающе смотрела на Новгородцева. Тот с сомнением пожал плечами.
– Теоретически возможно. Практически… Этого никто никогда не делал.
– Ясно. Курс двести восемьдесят. Снижаемся до четырех тысяч. Женя, предупреждаю, кабель вентиляции кабины с кабелем электропитания правых двигателей не перепутай. Не обесточь. Внимательнее!
– Понял! «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»
Минут двадцать спустя, рукавом отирая пот со лба и щек, бортинженер доложил:
– Готово, командир!
– Курс двести семьдесят. Снижение до трех тысяч. Идем домой. Приступить к предпосадочной подготовке. Подготовить кабину к аварийной посадке.
В наушниках щелкнуло, и сквозь шорох эфирных помех донесся тревожный голос земли:
– «07-й», я – «База». Как слышите меня? Прием.
– Как раз вовремя, – недовольно сказала Задорожная. – «База», я – «07-й». Слышу вас хорошо.
– «07-й», доложите обстановку», – потребовала земля.
– На борту, как в гареме, полный порядок. Программа полета выполнена полностью. Идем домой. Я – «07-й». Прием.
Земля выдержала паузу, потом голосом генерального конструктора, минуя условности, произнесла: «Полина Леонтьевна, это Сурин. Принято решение сажать вас на грунт, на фюзеляж, слева от взлетно-посадочной полосы. Второго пилота и бортинженера придется катапультировать».
– Здравия желаю, Антон Давыдович! Спасибо за рекомендации. Буду производить посадку на левую и переднюю стойки. Правая обесточена, на замке. Заодно руль направления с новыми тормозами оценим. Экипаж оставляю на борту. Нахожусь на подходе. Видите меня? Готовьте вторую полосу. Прием.
Земля тут же рявкнула: «Отставить, «07-й»! Уходите на второй круг!»
Задорожная усмехнулась, поймала выжидающе напряженный взгляд Новгородцева.
– Я – «07-й». Прошел высоту принятия решения. Нет керосина на второй круг, – соврала она. – Кроме меня, бортов в воздухе нет. Так что будьте любезны! Иду на посадку.
Прежде чем земля смогла оценить принятое Задорожной решение, самолет показался над полосой.
– Отключаю кислород. Включаю аварийное освещение. Второй пилот, на посадке: неиспользование тормозных щитков, неиспользование реверса, задержка опускания правой плоскости. Как поняли?
– Понял, вас.
– Бортинженер! Строго по моей команде после касания и выдерживания направления вырубаешь левые двигатели.
– Есть!
– Потом, строго по моей команде, вырубишь правые. Как понял?
– Все понял, командир.
– Торможение от педалей рабочей стойки.
– «07-й», принимаем вас на вторую полосу, – сказала в наушники земля и добавила после паузы голосом руководителя полетов: – Ох, не завидую вам, братцы. Начальник летно-испытательного центра рвет и мечет.
Лайнер уверенно приближался к полосе. Уходили последние метры высоты.
– Командир, тридцать, двадцать пять, десять…
– Спокойно, Слава! Ювелирненько, как на экзаменах в школу летчиков-испытателей…
Лайнер плавно коснулся бетона левой тележкой шасси и побежал по взлетно-посадочной полосе.
– Слава, держим! Держим!
Скорость гасла медленно.
Теперь, на земле, нужно было сделать все строго вовремя. Промедление или поспешность будут стоить не только разбитой машины, но жизни. Права на ошибку экипаж не имел.
– Есть касание передней стойки!
– Вырубай левые!
Лайнер тут же отреагировал, плавно пошел в левый разворот.
– Вырубай правые! Слава, тормоз! Тормоз!!! Держим!!!
Торможение ускорило разворот. Самолет сошел с полосы. Правое крыло летело над землей все ниже и ниже. Наконец, оно осторожно опустилось, зачертило краем по траве, оставляя за собой неглубокую вспаханную бороздку, и, провиснув, замерло, чуть виновато.
От административных зданий к самолету мчались пожарные, скорая и машина техпомощи.– Командир… – и Новгородцев сделал выразительный жест, точно щелчком пальцев сбивал звездочку с погон.
– Какого черта вы творите, я вас спрашиваю?! – орал начальник летно-испытательного центра Роман Михайлович Шнуров, туда-сюда расхаживая по кабинету перед стоящей по стойке «смирно» Задорожной. – Кто дал вам право рисковать техникой и, главное, людскими жизнями?! Кто дал вам право на неподчинение приказу?! Кто дал вам право врать про отсутствие горючего и якобы создание в связи с этим аварийной ситуации на борту? Вы отдаете себе отчет, чем все это пахнет?!
– Так точно! Мои действия были исключительно профессиональными. Это подтвердит любая комиссия. Методика посадки мне хорошо известна. На посадке ни машиной, ни людьми я не рисковала. Вам даже отписываться не придется. Если бы на моем месте был мужик, Роман Михайлович, вы бы его хвалили за наглость. Еще бы и руку жали.
