Ты – всё - Елена Тодорова
Беру с кровати одну из ярких подушечек, которые всегда разбрасывает по полу Ян, кладу ее в кресло и поворачиваю то таким образом, чтобы в фокус восприятия попадали и происходящее на улице, и камин. Только после этого, наконец, сажусь.
Спина мне, естественно, сразу спасибо говорит.
Внешне я не сильно поправилась, но живот на двух пузожителей к тридцать седьмой неделе вырос огромный. Тяжело, конечно. И все же я не жалуюсь. Наслаждаюсь своим состоянием по полной. Любое проявление беременности воспринимаю с восторгом. А своим отражением в зеркале восхищаюсь, как никогда прежде. За эти месяцы столько нарядов собралось, что фанатка продавать бэушные брендовые вещи Агния шутит, будто после моих родов озолотится. Я еще не говорила ей, что все не отдам. Что-то на следующие беременности оставлю, что-то другим Нечаевским невесткам подарю. Агусе в том числе.
Погрев о чашку ладони, делаю первый глоток какао и зажмуриваюсь, чтобы насладиться его вкусом. Открываю глаза, когда в комнату входит Ян. Неся перед собой корзину с поленьями, мой великолепный мужчина подмигивает.
— Кайфуешь, Зая?
— Угу, — с улыбкой мычу я. — Люблю смотреть на дождь.
— Сегодня прям по заказу для тебя пошел.
— Еще бы. Это мои последние беременные выходные. Надо закрыть все потребности.
На вторник мне назначено кесарево. Я, безусловно, жду не дождусь увидеться с детками, но вместе с тем уже скучаю по этому чудесному состоянию.
Ян опускает корзину на пол и какое-то время занимается камином. А я сижу, наблюдаю за обрушившимся на вечнозеленый лес дождем и потягиваю какао.
— Я заказал для этого домика две люльки. Такие, знаешь, в деревенском стиле, — признается муж через пару минут. Видимо, размышлял, говорить сейчас или позже. И как всегда, правильное решение принял. — Так что скоро будешь с двумя зайчата здесь сидеть.
У меня аж щеки загораются, такое счастье эта фраза вызывает. По груди и вовсе фейерверки разлетаются.
— Как раз в снегопады с младенцами попадем, — шепчу я.
Смотрю на нарисованную воображением картинку и от восторга смеюсь.
— Да, — отзывается Ян с улыбкой, отправляя в камин последнее полено и возвращая на место защиту.
Вижу, как светятся его глаза, и понимаю: представляет ту же сцену, что и я.
— Здесь такая атмосфера, — выдыхаю, оглядывая спальню домика, в интерьере которой по сегодняшний день в грубоватой форме с потертостями и шероховатостями, создающими впечатление старины, преобладают дерево, камень и мех. Яркие элементы в виде цветных пледов и подушечек подчеркивают самобытность этого места и дарят уют. — Может, мама права была? Может, нам, и правда, стоит вести блог?
Ян улыбается.
— Как захочешь, Ю.
Подходит ко мне, и я без подсказок встаю, чтобы уступить ему место. Отставляю чашку и сажусь мужу на колени. Обнимаю его, а он обнимает нас. С бесконечной, характерной лишь для моего Титана мужской нежностью гладит живот с пузожителями.
Смотрим вместе на шумящий за окном дождь.
— Японцы еще не прислали ответ? — спрашиваю тихонько, почти шепотом.
Накрывает такая нега, что громче говорить не хочется. Только так.
— Ты же знаешь японцев, — бормочет муж в тон мне. — Круги по воде разводят, и ждут у себя. Онлайн не решим.
После выхода в декрет я передала все свои прямые обязанности новому сотруднику, но из работы, которой занимается лично Ян, пока не выпадаю. Над основной стратегией, как и над более мелкими тактическими планами, до сих пор вместе мозгуем. Из-за разницы во времени я даже на онлайн-переговоры с японцами попадаю, потому что Ян связывается с ними из дома.
— Значит, полетим в декабре в Японию, — заключаю я с улыбкой. — Давно у них не были. Спектакли их видели, светящихся кальмаров видели, цветение сакуры видели… Хочу посмотреть еще, как они к Новому году готовятся.
— Полетим? — переспрашивает муж немного растерянно. — С двухмесячными детьми?
— С двухмесячными детьми.
— О, ну если ты будешь, точно договоримся, Зая Алексеевна, — резюмирует муж.
Сам прямо-таки светится от радости.
— Я и еще двое зайчат, — поправляю с улыбкой. — Представляешь? У японцев против нас нет шансов, Ян Романович.
— Сто процентов, — смеется он. А потом притягивает ближе и в ухо мне выдает: — Я тебя очень люблю.
— И я тебя, Ян, — шепчу в ответ. — Безумно.
* * *
Кесарево сечение проходит строго по протоколу. Ян стоит рядом, сжимает мою руку и шутит, развлекая не только меня, но и всю бригаду.
— Мы к вам еще раз пять собираемся прийти. У нас большой план.
— Да мы видим. План большой, поэтому в первый раз сразу двое, — подхватывает юмор мужа акушер. — Следующие пять раз тоже по двое намечаете? Или, может, по трое?
— Ой, нет… — со смехом стону я.
— Это уже как получится, — отвечает Ян. — Массовость принимаем по факту.
— На небе просто много детишек, которые хотят быть Нечаевыми, — вставляю я.
Муж подмигивает.
— Хорошо, что у меня еще три брата.
— Все такие же видные? — хихикает медсестра. — Значит, скоро к нам придут.
— Придут, придут, — заверяем мы с Яном в один голос. — И уже скоро, — добавляет он сам.
— Охо-хо, значит, сегодня у нас начинается эра Нечаевых? — протягивает акушер.
— Точно! — поддерживаю эту мысль я.
Не затихаем ни на миг. А на четырнадцатой минуте операции перед моим глазами вырастает первый малыш. У меня в груди в то же мгновение все сжимается. И это не просто счастье. Это то особенное чувство свершившегося материнства, к которому я готовилась девять месяцев, и к которому так и так оказалась неготовой. Это безусловная, безграничная, всепоглощающая любовь. Она не сравнима ни с одной другой. Любовь, от которой с первых секунд хочется рыдать. И я рыдаю. Захлебываюсь и рыдаю.
— Сын, — выдыхает Ян со слезами на глазах. Прижимаясь губами к моей голове, целует. Целует несколько раз. А потом шепчет, успокаивая: — Все хорошо, Одуван. Все хорошо, родная.
— Сын, — повторяю я, не отрывая взгляда от белесого личика сморщенного малыша. — Сынок.
Он выглядит сонным. Не понимает, зачем его достали из родного гнездышка. Недовольно корчится. Хватает ротиком воздух. А потом, будто уловив свою силу, оглашает операционную мощнейшим криком.
Услышав его, мы с Яном заходимся смехом.
— Львиный рев выдал сын. Эра Нечаевых настала.
В голосе мужа столько гордости, что у меня за грудиной происходит новый переворот и вспыхивает жар.
— Так есть, — поддерживаю я. — Пусть и будет Львом.
— Лев Янович, — смакует мой самый главный Нечаев.
И по моим щекам снова катятся слезы.
Ян снимает рубашку и забирает у врача малыша, чтобы прижать
