Инсинуации - Варвара Оськина
– Прости меня. Прости… прости… прости… Мне так жаль!
– Я простил бы тебя и твоё вероломство, не обманывай ты меня прямо сейчас. Элис… Элис… – Джеральд запнулся, когда в его голосе впервые прорезалась болезненная горечь. – Я простил бы всё что угодно, умерь ты хоть на дюйм свою гордость и снизойди до разговора.
Он замолчал, а Элис закрыла глаза. Это конец. Она сидела в тишине и боялась даже вздохнуть, когда спустя целую вечность раздался шум шагов и мягкий щелчок двери. Следом Элис услышала взревевший мотор Мерседеса. И звук взвизгнувших шин дал понять всё случившееся ей не приснилось.
И в эту минуту, так резко оставшись в пустой квартире одна, Эл окончательно осознала, что именно натворила. Она воспользовалась единственным шансом, чтобы проявить вопиющую наглость и изолгаться. И осознав это, Элис постыдно разрыдалась. Она выла, словно буйнопомешанная, скребла пальцами по деревянному полу и не замечала впивавшихся под ногти заноз. Элис жалела себя, свою дурость, своё проклятое любопытство. О, как она хотела, чтобы кара небесная настигла её прямо здесь – на кухне маленькой квартиры, где до сих пор горели две свечки, и стоял недоеденный ужин. Но Небеса были глухи, и нема осталась Земная Твердь. Идиотке Элис Чейн не было даровано ни блаженствовать в Рае, ни вариться в адском котле. Только вечное Чистилище, без надежды на искупление.
Постепенно слёзы сошли на нет. Ничего не осталось. Только тишина комнаты, равнодушное тиканье часов и шум города за окном. Эл не знала, сколько прошло времени, и прошло ли вообще хоть сколько-нибудь. Только давно догорели два неровных огонька, растеклись воском по тёплому дереву и наполнили воздух ароматом горького дыма. А Элис всё сидела на полу, где оставил её Джеральд. Глаза саднило, и ей пришлось их закрыть, чтобы хоть как-то спастись от бесконечного жжения. Сердце привычно ныло, в голове было одиноко и гулко.
Раздавшийся звук поворачивающегося в замке ключа вспорол своим скрежетом пустоту.
– Эл? – Чей-то обеспокоенный голос донёсся будто издалека. – Арнольд! Иди сюда, скорее!
Топот ног, шелест одежды.
– Элис! Боже мой! Элли, ну-ка, ответь мне, детка! – О’Нили схватил её за худые острые плечи и легонько встряхнул. Запахло снегом. – Что с тобой?
– Джо, – пробормотала она, открывая глаза и глядя на склонившиеся к ней перепуганные лица. В комнате было удивительно светло. Утро? День? Какая разница…
– Слава богу! С тобой всё в порядке?
– Ничего уже не будет в порядке… – проговорила Элис и снова разрыдалась. На этот раз почти бесшумно. А думала, что слёз уже не осталось.
22
Ровно сутки понадобились Элис, чтобы выражение «беспросветное отчаяние» приобрело новый смысл. С мазохистским упорством она порезалась о каждую острую грань этих слов и исполосовала себя ими вдоль и поперёк. О, всё было совершенно не так, как описывали в пошленьких бульварных романчиках. Никаких слёз, швыряний посудой или вскрытых вен, никаких истерик и необдуманных поступков. Нет. Кому это нужно? Рядом с Эл не было никого, кто проникся бы картинным плачем или эпичным заламыванием рук. Друзья не поймут, а Джеральд наверняка только порадуется. Ах, нет. Он равнодушно пройдёт мимо, бездушно мазнув по Эл тем самым взглядом. А потому она молчала. Два дня сидела на кухне, пила сделанный для неё какао и молчала. Что Элис могла сказать? Как могла поделиться с лучшим другом и его парнем тем, что даже не должна была знать? Это не её тайна, но, совершенно точно, теперь её боль.
Она не могла сосредоточиться хоть на чём-то, кроме последних слов Джеральда. Его разочарование в ней ощущалось почти физически, вынуждая кусать губы, чтобы не застонать. И пялясь ночью в тёмный потолок, Эл дюйм за дюймом проходила все стадии принятия неизбежного. Она не представляла, что делать. Не могла заниматься, потому что боялась подойти к ноутбуку. А тело позорно тряслось, когда в голове проносился отвратительный голос дознавателя. Он не оставлял даже во сне, и дни бездействия сменились кошмарами, где сквозь слёзы Элис допрашивала безучастного Джеральда. Тот сидел напротив неё, взрослый, сосредоточенный и молчаливый. Он не проронил ни единого слова в ответ на вопросы, что вырывались из её рта. Элис хотела остановиться, пыталась замолчать, но не могла. Из ночи в ночь её тащило по терновым кустам вины, вынуждая всё глубже проваливаться в недра личного ада.
Однако к третьему января терпение Джо всё-таки лопнуло. Так и не получив никаких объяснений, он решил действовать радикально. Догадавшись не иначе как пророческим даром, в ком было дело, О’Нили орал, топал ногами и корчил из себя защитника, пока искал способы поквитаться с «ублюдком». Так что Элис чуть ума не лишилась, когда на полном серьёзе Джо собрался бежать и ломать профессорский нос, не заботясь, что противник выше, сильнее и, вообще-то, преподаватель. При этом сердобольный приятель успел наябедничать Ланге. А тот сурово, даже осуждающе, посмотрел на осунувшуюся и побледневшую пуще прежнего Элис, но в разговор не вступил, моралей не читал и удержал Джо от скоропалительных поступков.
Впрочем, вмешательство Курта сдвинуло деятельность О’Нили в сторону инстинктов наседки и переключило внимание на Элис. Джо обижался, если она отказывалась от еды, причитал, хлопал дверями, но через пару часов всё начиналось по новой. Сил находиться в обезумевшем доме хватило на двое суток, после чего Элис сбежала в лабораторию. Там она просиживала целыми днями и думала… думала… думала. Размышляла, что именно так наступали моменты, вынуждавшие резко и больно взрослеть. Элис до кровавых следов сжимала кулаки, когда вспоминала, что в ту ночь Джеральд остался один на один с памятью в тишине жуткого дома. Её выворачивало наизнанку от ужаса, стоило лишь представить, каково это – встретиться со своими кошмарами так неожиданно, в самый беззащитный момент. И тогда, в последний праздничный день Эл поняла, что любой ценой должна извиниться. Простые сожаления не исправят сделанного, не вернут в её дом уставшего Джеральда, а ей не дадут шанса стать для него чем-то большим.
***Первые учебные дни в новом году выдались донельзя промозглыми. Отполированные
