Пат Бут - Майами

— О'кей, — сказал он в конце концов. — Пошли позавтракаем. Мои артерии в состоянии одолеть еще одну порцию холестерина. А у «Грина» все так же приятно?

— Да. В прошлом году у них был ремонт. Несколько месяцев все было закрыто, а кончилось все тем, что декор остался абсолютно таким же, что и прежде. Пожалуй, что-то вроде твоей пластической операции.

— Слышишь, дорогуша, оставаться в форме, в то время как твои враги стареют — это сладчайшая месть. Знаешь, как это называется… Стежок во времени.

— А ты помнишь нашу первую встречу, Стив? — перебила его Криста, внезапно проявив жадность к воспоминаниям.

— Разве забудешь тот миг, когда на тебя наезжает паровой каток?

— Паровой каток? Стив, я не была такой тяжелой.

— Поверь мне, дорогуша, ты была-таки тяжелой. Ты напоминала сахарный пудинг — жирненькая, вся в ямочках, сочненькая, и ни разу за всю свою жизнь я не встречал ничего более летального.

— Стив! — Она ударила кулаком по его руке, хохоча над тем, какой она была, способная смеяться над этим благодаря тому, какой теперь стала.

— Ты подкатилась ко мне, а я тогда вел съемку, дорогуша, и заявила: «Я могу делать это». У бедной фордовской девушки чуть не случился апоплексический удар. Никогда не забуду ее лица. Cerise[5]. Такой цвет я никогда не видел ни до, ни после.

— Неправда! Я сказала что-то вроде… «Мне очень хотелось бы уметь делать это».

Стив махнул рукой, опуская детали.

— Соль в том, милочка, что тогда ты была так же далека от модели, как я от состояния благосклонности.

— Ты сказал, что я слишком коротконогая, слишком толстая и слишком тупая, чтобы стать моделью. — Тон у Кристы был насмешливо-прокурорским.

— Я был еще мягок, дорогуша.

— Ну, и ты ошибся, не так ли, мистер Свенгали?

— Я не ошибся… просто до встречи с тобой я всегда полагал, что слова о вере, сдвигающей горы, всего лишь благочестивая мечта. Если бы мы запантетовали ту диету, которой ты придерживалась, мы бы наслаждались жизнью, покупая «Доналд Трамп» по десять штук на доллар, а не потели бы кровавым потом на этом горячем пляже.

— Я не садилась ни на какую диету. Просто перестала есть.

— Это я еще могу понять. Но никогда не смогу постичь, как это ты подросла.

— Оптическая иллюзия.

— Созданная скорее решительностью, чем зеркалами.

— Совершенно точно. — Криста сделала пируэт на песке. Она чувствовала себя хорошенькой. Нет, неправда, роскошной. И на девять десятых благодаря силе воли. — А ты помнишь, как я обычно заставляла тебя снимать меня в кадре по колено, чтобы прибавить дополнительный рост?

— А еще нам приходилось бинтовать твои титьки, когда они чересчур выпирали.

— Но я не смогла заставить себя вытащить задние зубы, когда все другие это делали.

— Пожалуй, это единственное, перед чем ты спасовала.

— Да еще в тот раз, когда заявила, что умею водить машину, а сама не умела, и пришлось снимать весь рекламный ролик задом наперед, а потом прокручивать пленку наоборот.

— А съемка во Франции, когда ты отказалась курить, и пришлось сосредоточить всю тему на каком-то журчащем ручье?

— И это оказалась самая успешная реклама, какая когда-либо получалась у Гайтена.

— Да-а, и «Инфинити» позаимствовала идею использования природы, когда рекламируемый товар убирается из кадра. Черт побери, у тебя в те дни было больше мастерства, чем у Вайкики.

— Чепуха. Я просто знала, чего хочу.

— Ты Чингисхан и Атолла Гунн.

— Я была наивной и впечатлительной.

— Ты напоминала наконечник томагавка с нимбом и ангельскими крылышками.

— А ты был словно Господь с похмелья.

— Кто-то же должен был остановить тебя, чтобы ты не завоевала весь мир.

— А разве это плохо?

— Догадываюсь, что хорошо. За всю свою жизнь я не знал никого, кто желал бы столько, сколько ты. В этом заслуга родителей, не так ли?

Стив оставил юмор в стороне. В былые дни они обсуждали вещи вроде этих. Тогда успех, казалось, делал эти детские обиды ничего не значащими. Однако боль детских лет никогда не проходила. Она задерживалась в потаенных уголках души, и никакой «взрослый» никогда полностью не освобождался от нее, и уж точно не Криста и не он.

— Мои родители… моя милая Мери… Я потеряла их. Потеряла всех разом.

Неожиданно глаза Кристы наполнились слезами. Она боролась с собой, стараясь не давать волю эмоциям. Эмоции ведь такая вещь, которую иметь не полагалось. В ее детстве слезы были уделом проигравших. Они считались проявлением слабости, не делавшей чести твоей семье и уж тем более тебе.

— Родители — занятная штука, — произнес Стив с грустной задумчивостью. — Ты мог и не любить их, но всегда грустно, когда они уходят.

— Оскар Уайльд определил очень точно. Ты начинаешь с любви к ним. Позже осуждаешь их. Редко забываешь их. Да-а, мне их не хватало. Но Мери больше всех.

— Что она из себя представляла?

— О, младшая сестра, само воплощение этого понятия. Смышленая, искрометная, надоедливая, когда она все время висела на тебе. Однако, о, друг мой, как я ее любила. Такая маленькая и такая невероятно живая. Пожалуй, мои родители никогда и не были действительно живыми. Они жили в каком-то благовоспитанном состоянии умеренной реанимации, а вот Мери была… о, я даже и не знаю… я хочу сказать, что у нее было многое впереди… Господи, как бы мне хотелось, чтобы она была теперь со мной! Я бы делилась с ней всем, показывала ей свою программу…

— Ну, а потом автомобильная авария и финансовый крах? — спросил Стив, включаясь в воспоминания Кристы.

— Да-а, невинные шестнадцать лет и полное неумение обращаться с деньгами. Да и к тому же выяснилось, что баксы уже давно улетучились, только мама с отцом всячески скрывали это.

Стив горько улыбнулся. Он знал, что она чувствовала. Формально его детство проходило совершенно в другом мире, чем ее. Скандалы, побои, алкоголизм, заброшенность. А у нее пышные котильоны, праздность, пикники. Однако, эмоциональная обделенность Кристы, хотя и трудно уловимая, оказалась не менее болезненной, чем его, и это сделало их похожими. И теперь их нежные, уязвленные сердца бились в жесткой упаковке самоуверенности, позволявшей им безжалостно прорезать дорогу среди простых смертных, стремясь осуществить свои мечты. Теоретически они должны были бы стать неудачниками, но каждый из них решил считать ту пустыню, лишенную любви — свое детство — скорее побуждением к действию, чем помехой. Возможно, поэтому они так любили друг друга.

— Кстати, дорогуша, тебе ведь не понадобилось много времени, чтобы снова наполнить фамильные сундуки. Но я не могу представить, чтобы твои родители когда-нибудь одобрили, что ты проводишь свою жизнь, извиваясь перед фотокамерой.