Патриция Хилсбург - Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани
— А кто эта красотка? — Билли ткнул ногтем мизинца в фотографию.
— Это Стефани Харпер.
— Кто?! — воскликнул Билли.
— Стефани Харпер.
— Это Стефани Харпер? И что, мы должны ее ликвидировать?
— Да, Билли. Таков заказ, таковы условия. И тут уж ничего не поделаешь.
— Ну что ж, нам с тобой не привыкать, — вздохнул Билли, — бывали дела и покруче. — Как-нибудь разберемся. Главное — потом унести ноги и залечь на дно.
— Но тут есть еще одна сложность, — предостерег своего приятеля Чак.
— Интересно, какие сложности тебя не отпугнули? — спросил Билли.
— Дело в том, что это должно быть не совсем простое убийство.
— А что?
— Это должна быть имитация несчастного случая, причем такая, чтоб ни один полицейский не подкопался. Ведь убийство будут расследовать по всей форме. Ты себе, Билли, можешь представить, это тебе не какого-нибудь бармена замочить. За таких людей никто не станет платить приличные деньги.
— Я понимаю.
— Но, Билли, у нас есть еще один вариант. Эта дама будет путешествовать не одна: у нее то ли муж, то ли любовник — пока это еще не совсем ясно.
— Ты предлагаешь свалить всю вину на него?
— Такой вариант не очень подходит, но как запасной, я думаю, пригодится. Но, по-моему, он лучше всего устроит заказчика. Ведь если все поверят, что Стефани Харпер убил ее новый муж, то дело не предадут огласке, родственники его постараются поскорее замять.
— Но ты забываешь, Чак, одно: ее муж будет стараться оправдаться всеми доступными ему способами.
— Это будет сделать сложно, — возразил Чак, — ведь все будет указывать на него. Мы с тобой уж постараемся от души.
— Ладно, Чак, давай держать оба варианта наготове, готовиться и к тому, и к другому. Но у меня есть один нескромный вопрос.
— Ты вообще не скромен, Билли.
— Я хочу узнать, кто заказчик.
— О таких вещах лучше не спрашивать.
— Я не первый день живу, Чак, и понимаю, что лучше всего не задавать таких вопросов, но я хочу прожить еще долго и счастливо.
— Долго и счастливо, говоришь? Но ты же всю жизнь ходишь по лезвию бритвы — один неосторожный шаг, и тебе все — конец.
— Конечно, Чак, но и ты ходишь по той же бритве, и ты можешь сделать неверный шаг.
— Ладно, Билли, хорошо. Скажи только одно: зачем тебе нужно знать имя заказчика?
— Неужели ты еще не понял, Чак? Если я буду знать, кто заказчик, то я буду искать пути к отступлению.
— К отступлению? Зачем тебе отступать, Билли?
— Послушай, мы с тобой два опытных человека, мы с тобой профессионалы, правильно?
— Конечно, Билли, мы с тобой профессионалы.
— Так вот, я боюсь только одного… — глаза Билли суетливо забегали по гостиной.
— Так чего же ты боишься?
— Я боюсь, что нас после этого убийства могут замочить. И замочить могут сразу.
— Замочить? Ты что, Билли?
— Да, Чак. Понимаешь, когда убивают такого известного и богатого человека, как наша жертва, то постараются убрать и исполнителей.
— Да, Билли, с тобой тяжело не согласиться. Но, я думаю, мы что-нибудь придумаем, чтобы себя обезопасить от подобных последствий. Дело в том, Билли, что я еще не знаю ни имени, ни фамилии заказчика, но зато я знаю, где он живет, и знаю, как он выглядит.
— Ну вот, это уже кое-что. Скажи мне его адрес.
Чак вытащил из кармана авторучку и на листке написал адрес Леонарда Смайлза и номер его машины.
— Вот это другое дело, — Билли сложил листок вдвое и подсунул под пепельницу. — Завтра с утра я займусь выяснением личности нашего заказчика.
— Правильно, а я постараюсь завтра получить от него аванс.
— На сколько ты с ним договорился?
— Как всегда: пятьдесят процентов получим сразу, и наличными.
Билли потер руки.
— Чего ты обрадовался? — посмотрел на своего приятеля Чак.
— Как? Деньги всегда приносят мне радость.
— Нет, Билли, забудь об этом. Я тебе деньги сразу не отдам, а то ты вновь займешься девочками, пойдешь по барам, ресторанам, и всей работе конец.
— Чак, ты что? За кого ты меня принимаешь? Я же профессионал.
— Знаю, знаю, Билли, это я пошутил. Конечно же, деньги ты получишь сразу.
— Вот это другое дело. Я люблю, когда мои деньги лежат у меня, а твои, Чак, лежат у тебя.
Мужчины подняли бокалы, чокнулись и выпили.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Джон Кински не в духе: ему не нравятся длинные мундштуки, слишком белые облака, грязные и даже чистые руки. — Сложные операции на сердце можно делать и короткими пальцами. — Неприятный сюрприз для Джона, или то, о чем не хотелось бы говорить доктору Корнеру. — Вести разговоры о жизни и о смерти лучше всего вдвоем. — Доктор Корнер не хочет тревожить Стефани Харпер. — Гарди пробует заманить Джона под нож бутылкой французского бренди.
После встречи с владельцем галереи Джон Кински был не в духе. Он шел по улицам, разглядывая свое отражение в больших витринах магазинов.
Джон то и дело останавливался, разглядывал манекены. Его взгляд цеплялся за всякие мелочи, на которые он раньше не обратил бы внимания. Он везде замечал несоответствие. Вот, например, возле входа в один из самых шикарных отелей Сиднея, оформленного лучшими дизайнерами Сиднея, стоит попрошайка с ужасно грязными руками.
Его следовало бы прогнать отсюда, но, кажется, его никто не замечает. И чего он только стоит? Ведь никто ему так и не подал денег. А он стоит и ждет неизвестно чего.
«Какое мне до него дело? — подумал Джон Кински. — Может, я тоже раздражаю кого-нибудь своим видом? Может, кому-либо не нравится, что у меня руки слишком чистые?»
Потом его взгляд зацепился за размалеванную проститутку. Джон Кински улыбнулся.
«Она очень похожа на куклу. Ей бы стоять в витрине галантерейного магазина, тем более что сейчас день, даже, можно сказать, утро, а она вырядилась в вечернее платье. И эта ее дурацкая сигарета с мундштуком… Ну разве может быть мундштук такой длины? Она же вся напрягается, когда затягивается дымом, и делается непривлекательной».
Джон Кински посмотрел на небо, но и там нашел к чему придраться: облака показались ему слишком белыми, слишком воздушными.
«Так не бывает, — сказал себе Джон, — так рисуют только бездарные художники. Вот если бы я рисовал облака… — мечтательно подумал Кински, — они были бы совсем как настоящие, даже лучше, если вообще можно нарисовать что-либо лучше, чем оно есть на самом деле…»
Но он тут же спохватился:
«А если нарисовать гроздь винограда? Рисовать ее долго-долго, вытачивать каждую деталь и нарисовать ее лучше, чем есть на самом деле? Но все равно ее не захочется съесть. А если нарисовать бокал с вином? Все равно в нем не будет прохлады и веселья. И вообще, у меня, наверное, наступил очередной кризис. Снова мне ничего не нравится, ничто меня не привлекает. Может, это уже старость, и поэтому я становлюсь сварливым?»
