Покровитель для Ангела. Собственность бандита - Екатерина Ромеро
Девочка прикрывалась, но я все равно смог шрам ее рассмотреть, и мне хотелось взять этот шрам и пришить его себе. Чтобы не у нее в груди была дыра, а у меня, ведь та пуля была моей, а теперь там восемь швов, которых она стыдится. Стыдится, сука, по моей вине.
В нее выстрелили, а я физически, сука, ощущаю эту боль в груди. Я вижу, как ей больно, как она напугана, и, блядь, я не знаю, как к ней подступиться. Ангел ненавидит и боится меня, а мне просто рвет чердак с нею рядом.
Так близко, взять и прижать ее к себе, впиться в сладкие губы, коснуться тела. Нельзя. Ни хуя теперь мне нельзя. Смотреть только на свой сломанный цветок и не иметь возможности даже за руку взять. Не ад ли это? Чистилище.
– А-а-а-а! Аа-а-а, нет, не-е-ет, нет!
Я подрываюсь с кровати среди ночи за секунду от ее крика. Такого сильного, истошного, отчаянного, и сразу же хватаюсь за пистолет.
– Ангел!
Распахиваю дверь ее комнаты, снимая ствол с предохранителя, но в спальне она одна, и она плачет. Во сне. Одеяло на пол съехало, Ангел лежит на краю кровати, и, подойдя ближе, я замечаю, что очень тяжело и быстро дышит, вздрагивает и кричит.
Все ее лицо мокрое от слез, бретели майки опустились, оголяя вершины ее часто вздымающейся груди, открывая свежий шрам.
– Пусти… пустите меня, не трогайте! Пожалуйста… Пожалуйста. Мне больно. Мне так больно!
***
Она метается на подушке, а у меня мороз идет по коже, ведь я понимаю, что ей снится, и пистолет, который я сейчас держу в руке, мне хочется направить себе в висок.
– Ангел, проснись!
Хватаю ее, отрываю от подушки, провожу по влажным волосам пальцами, и, когда Ангел открывает глаза, она не успокаивается, а совсем наоборот. Она начинает просто криком кричать, царапаться и вырываться из моих рук, тогда как я просто охреневаю от такой ее реакции.
– Не надо! Не трогай, не-е-ет!
– Чш… Ангел! Не бойся. Все хорошо. Все хорошо, малыш.
Включаю свет, самого уже колотит, быстро прячу ствол от нее за спину.
Такая хрупкая, исхудавшая, заплаканная Ангел сидит на краю кровати и смотрит на меня, обхватив худые колени руками. Ее волосы рассыпались по спине, на кукольных ресницах трепещут слезы, а глазища сейчас такие ярко-зеленющие, что в них страшно смотреть.
Словно очнувшись, Ангел быстро вытирает слезы и натягивает одеяло до подбородка, прикрываясь от меня.
– Что ты здесь делаешь? Я, вообще-то, спала.
Задирает свой маленький носик, поджимает губы, которые я до дикости хочу облизать.
– Ты кричала во сне.
– Хм, не было такого, тебе показалось. – Вытирает слезы, опускает голову. – Я хочу спать. Очень.
Переворачивается на бок, натягивая сильнее одеяло, и вот видно же, что не спит, но и поговорить мы не можем, что просто выводит из себя.
– Будет что-то нужно – скажи.
– Угу, – бубнит, и я выхожу за дверь. До утра сижу в гостиной. Сторожу ее сон, как пес, у самого сна ни в одном глазу.
Что с ней такое? Месяц же прошел уже. Ангел никогда так не кричала, не ревела во сне, либо же в больнице ей давали до хренища успокоительного, и она всегда спала спокойно.
Закуриваю, глубоко затягиваясь сигаретой. Что ей там снилось такое, чтоб так орать и реветь навзрыд?
Сука. Знаю я, что ей снилось. Тут не надо быть гением, блядь.
– Алло, Игорь, можешь говорить?
– Да, в чем дело? Лине плохо?
– Да, я забрал ее к себе, она ревела ночью. Так сильно. Кричала прямо. Давай я привезу ее тебе покажу.
– Миш, да я ж хирург. Я не помогу тут ничем. Следи, чтоб она ела, витамины купи, чтоб спала нормально, и никакого стресса. Если не пройдет, отвези ее к психиатру, но там таблетками напичкают, они ей не надо, поверь. Пройдет. Дай ей время. Просто стресс. Молоденькая ж девочка еще очень. Ранимая, ну и последствия сам знаешь чего будут. Я тут не помощник. Вам бы самим открыто поговорить об этом. Ну ты понимаешь.
– Ладно. Отбой.
***
Боже, кажется, я схожу с ума. Я долго не могла уснуть, а когда уснула, мне снилось, как меня имеют в кабинете Бакирова его дружки. По-разному, делают мне больно, а я как безвольная кукла в их руках, и это все было… настолько реально и грязно, что я даже не заметила, как начала кричать.
Потом я видела, как Михаил подошел ко мне и усмехнулся, потушил об меня сигарету и достал ремень. Он начал душить меня, пока его дружки стояли рядом. Они все смеялись надо мной, а я ничего не могла с этим сделать.
Я проснулась от этого дурацкого сна как-то резко, словно из него меня кто-то выдернул. Михаил сидел рядом на кровати, в одних штанах, и гладил меня по голове. Мне же стало жутко неловко, ведь я давно не маленькая, а какие-то кошмары приснились, хотя почему кошмары? Это та реальность, которую я не запомнила.
Они ведь меня и правда поимели толпой, и это… боже, это просто меня добивает. Мне больно это понимать, и хуже того то, что я никому не могу об этом рассказать. Мне жутко стыдно, меня никто не поймет, даже Люда. Они не знают, каково это, Люда очень любит Толика, а я просто собственность бандита. Игрушка, вещь – кто угодно, но не любимая.
Быстро вытерев слезы, я натягиваю одеяло и поворачиваюсь на бок, делая вид, что жутко хочу спать, хотя сна у меня нет ни в одном глазу. Бакиров стоит возле меня еще пару минут, после чего выходит, прикрыв дверь.
Я же реву в подушку от беспомощности и страха. Я чувствую себя использованной грязной игрушкой. Мне почему-то очень страшно, ощущение такое, что моя судьба постоянно меняется, и я не успеваю за этими изменениями, а еще я до жути хочу обнять Мишу, чтобы хоть на миг у нас стало все как раньше, но понимаю, что ему самому противно теперь касаться меня.
За все это время он
