Две секунды после - Ксения Ладунка
Мои глаза на снимке блестят, а выражение лица такое трагичное, будто через секунду после вспышки я бросилась в слезы. Я безоговорочно верю себе на этой фотографии: несчастная девушка сломлена, живет только ради дозы и смертельно от этого устала. Я верю, что она пережила многое.
Это словно весь мой полученный опыт и все воспоминания, показанные в одной фотографии. Это искусство. И теперь я понимаю, почему оно так ценно.
Медленно подняв глаза на Тома, я вижу, что он в абсолютном нетерпении и жаждет моей реакции.
— Это… очень красиво. Ты прав, она идеальна для обложки.
Он широко улыбается, забирая у меня телефон.
— Ты красива, — говорит Том, наклоняясь надо мной. — Прекрасная получилась фотография.
От стеснения я опускаю взгляд в пол.
— Ты тоже неплохо поработал.
Том ухмыляется и начинает рассказывать, как он хочет обработать эту фотографию и как видит обложку в целом. Я же погружаюсь в свои мысли: если я такая красивая, почему столько людей пишет, что я тупая? А если их настолько много, значит, они правы? Я, правда, глупая? Если нет, то почему мое лицо так выглядит?
— Эй, Белинда? — зовет Том. — Ты чем-то обеспокоена?
Посмотрев на него, я задумываюсь и понимаю, что, действительно, переживаю.
— Слушай… — я поворачиваюсь к нему всем телом, — я выгляжу глупо?
Том улыбается, но в то же время хмурится.
— Что? Нет, ты хорошо выглядишь.
— Я имею в виду, я глупая? У меня тупое лицо?
На секунду он зависает, а потом поджимает губы, слегка опуская голову.
— Ты это в интернете прочитала?
Я горько улыбаюсь, перебирая край рукава. Сложно было не прочитать, когда это валится на тебя со всех сторон. Скользнув пальцами по моему предплечью, Том берет меня за руку:
— У тебя красивое лицо. Никто не будет этого отрицать, у всех есть глаза.
— Красивое не значит не тупое.
— Я не собираюсь убеждать тебя в обратном, как ребенка.
Я вздыхаю, понимая, что это глупо: зачем ему спорить со мной и что-то доказывать.
Том переплетает наши пальцы, а я сжимаю его ладонь.
— Я просто начинаю задумываться, что не так с моим лицом, — я вздыхаю, — может, я что-то о себе не знаю? Мне стоит выглядеть как-то по-другому? Я хожу с открытом ртом?
Том заливается смехом.
— Что? Ходишь с открытым ртом? Ну, не знаю… когда ты говоришь, ты его открываешь. А так я не смотрю на твой рот, смотрю на тебя в целом.
От его смешков мне становится легче. И, правда, какая глупость. Открытый рот… Люди ищут причины придраться. Мы долго смотрим друг на друга, но эту идиллию разрушает звонящий телефон. Том отвечает, а потом говорит, что наша машина приехала, и мы можем отправляться в отель.
Направляясь по коридору к выходу, я говорю:
— Моя мать говорила мне, что я тупая. Наверное, поэтому комментарии меня так задевают.
Том становится серьезным.
— Бельчонок… — говорит он, и в моем животе взлетают бабочки. — Во-первых, не читай это. Если будешь слушать каждого, сойдешь с ума. Во-вторых, ты — это не то, что кто-то пишет, ты — это твоя воля, твои решения и твой выбор. Черт возьми, ты — человек, а не комментарий в интернете. Знай о себе правду и никогда в ней не сомневайся. Ты красивая. Ты не глупая. Может, бесшабашная, но им-то откуда об этом знать? Они с тобой не знакомы.
Я улыбаюсь, толкаю дверь, ведущую на улицу, и делаю шаг вперед, собираясь ответить, но вдруг спотыкаюсь. Меня оглушают крики людей и ослепляют миллионы вспышек так, что я теряюсь в пространстве. Прикрывшись рукой, я понимаю — это папарацци, и они обступили меня со всех сторон. Паника подскакивает до критического уровня, и, если бы не рука Тома, затянувшая меня обратно в здание, я бы, наверное, упала замертво. Второй рукой он с силой захлопывает дверь и замирает.
Я тяжело дышу.
— Черт… — громко выдыхаю я.
Развернувшись к Тому, я замираю от его растерянности.
— Вы говорили, они будут снимать нас только по договоренности! Что мы будем заранее знать, когда они рядом!
Он мотает головой.
— Я понятия не имею, что они здесь делают.
Поморгав, я кладу руку на грудь, пытаясь успокоить сердце. Том, аккуратно подступивший к двери, прислушивается.
— Кажется, нам нужна круглосуточная охрана, — говорит он.
— Мне страшно, как мы пойдем туда?
Паника поглощает, я начинаю метаться из стороны в сторону и задыхаться. Том останавливает меня и кладет руки на плечи.
— Так, успокойся, — он смотрит мне в глаза. — Там до машины десять метров. Спокойно пройдем, я тебя защищу.
Мое лицо горит, и я кладу на щеки ледяные руки, пытаясь себя отрезвить. Я не накрашена, у меня красные глаза и несколько прыщей на подбородке — меня бросает в дрожь от того, что такие фотографии разойдутся по всему интернету.
— Слушай, — Том привлекает мое внимание. — Ничего им не говори, на вопросы не отвечай, на провокации не реагируй. Если вдруг кто-то дотронется до тебя, не делай ничего в ответ.
Я судорожно киваю.
— И не отходи от меня.
Он обнимает меня за плечи, прижимая к груди. Резко дергает дверь и ступает на улицу.
Я прикрываю глаза ладонью, защищаясь от вспышек. Нам не дают пройти — и Том буквально раздвигает людей рукой и своим телом. Я не понимаю, как он идет, потому что не вижу вообще ничего. Меня слепит так, что слезятся глаза. Люди кричат прямо в уши, что-то спрашивают, но их голоса сливаются в один сплошной шум, и я не могу разобрать ни слова. Различаю только, как Том говорит «расступитесь» и «дайте пройти». Люди так близко, что я касаюсь их одежды, фотоаппаратов, рук, волос.
Кажется, будто это никогда не закончится, но вдруг мы во что-то упираемся — машина. Том с усилием открывает дверь, расталкивая репортеров в стороны — и я без промедления оказываюсь внутри. Он забирается следом, и фотографы едва не засовывают руки с камерами к нам в салон. С трудом закрывшись, мы медленно выезжаем на дорогу, пока нас пытаются снять сквозь
