В глубине тебя - Фло Ренцен
Ощущаю себя с Каро новичком на трудной, нервной работе, в которую меня никто не думал внедрять по-человечески и которую грызу в полном отсутствии какого бы то ни было гайданса.
Когда только-только после бакалавра завязалась с Аквариусом и Мартин с первого дня стал кидать в самую гущу проектов — и то было не так: там я двигалась вперед, теперь переосмысливаю прошедшее. Странный это навык, немного болючий. Меня не покидает тревожное чувство, что он готовит меня к чему-то.
* * *
Теплый летний вечер на воде.
В Шпандау, на островке Айсвердер, прямо на Хафеле есть очень хороший и не менее дорогой ресторан. Такой, в какой я нипочем не пошла бы, соберись с какого-то перепугу поужинать одна.
Но нас четверо: рядом со мной Каро, напротив Каро расселся Херц. Напротив меня, отделяемый вазочкой с розочкой — Франк, загорелый, в белой рубашечке «поло», с воротничком, только что не стоячим (но угадывается, что стоячим вообще-то). Франк светится от удовлетворения или самодовольства, а может, от наслаждения красным вином, которое он, как наибольший знаток среди нас, только что продегустировал первым. Но мне, вернее, моему пузатому бокалу от его пузатого под его ослепительную улыбку достался первый «дзынь».
Вокруг нас журчит Хафель.
Внутри ресторана все винтажно-кирпичные стены утыканы бутылками, одна вычурней другой. Нас рассадили на деревянной террасе.
Сегодня Франк позвонил мне:
«Симон решил устроить встречу с пациентами».
«А я каким образом удостоилась такой чести?» — деланно удивилась я, сама же принялась соображать, не собирается ли часом «Симон» и меня в ряды своих пациентов заарканить. Может, около-терапевтические потуги Каро на мой счет — это никакая не ее блажь, а с самого начала было с ним согласовано.
Пойдешь водиться с психиатрами да психически расстроенными — чего только не начинаешь думать. Ну, или Франку осточертело попусту чмокать меня в щечки, а мне было лень его обрубать. В общем, я тоже приехала.
За столом болтаем о дорогом вине, креветках-гриль, являющихся фирменным блюдом ресторана, и о том, насколько «невозможно» стало жить и работать в Берлине — последнее утверждает Херц, рассказывая о новейших прорывах в современной психиатрии, происходящих, главным образом, в Штатах и в Израиле и закрытых еще у нас.
Франк подначивает его, мол, то-то он недавно приобрел элитный пентхаус в Шпандау. Да, говорит Херц, прямо здесь, на острове. И до клиники твоей недалеко, говорит Франк и тут же прибавляет, будто завспоминавшись, мол, уютно у тебя там.
Отсюда почему-то переходим к тому, кто, куда и когда собирается в отпуск. В воспоминаниях Франка о местах, в которых он успел побывать, появляется Италия, и к нему подключается Каро. Херц и бровью не ведет — таков, видно, его профессиональный подход.
Я же попиваю вино, смотрю на нежно-персиковый закат, отражающийся в серебрящемся Хафеле, и больше слушаю, чем говорю.
Под конец вечера мы заключаем пари о том, когда у нас отменят маски — до или после нового года и я, будто проснувшись, демонстративно-пьяненько закашливаюсь, чем вызываю добродушные улыбки у мужчин и снисходительную усмешку у Каро.
Единственная, кто из нас не пил, Каро объявляет, что ее заберут, а Херц увязывается за ней — передать ее из рук в руки.
Франк вызывается проводить меня до квартиры, где совершенно очевидно рассчитывает на продолжение банкета. Покуда не приехало такси, мы с ним спускаемся к воде.
Ночка выдается прямо-таки полнолунная. То ли это еле слышно плещут тихие волны у наших ног, то ли красное вино, успешно продегустированное в этот вечер, поет сладкоречивым аккомпанементом у меня в голове на манер красных волн в пузатом бокале:
«Почему бы и не-е-ет…»
Про установленное мной табу на трах ради бизнеса вино журчит-уговаривает:
«Не ради бизнеса, а ради удовольствия…»
Серебристая вода под ногами кажется мягкой, ласковой и не холодной.
Абсолютно не хихикая и даже не думая кокетничать, снимаю босоножки и по щиколотку лезу в воду — почему бы и не-е-ет… ух-х… холодная все-таки, аж колется… трава колется, колются ракушки и мелкие речные камешки…
Франк безмолвно наблюдает, как я, осторожно ступая, выхожу, как отираю ноги о траву и обуваюсь. Затем подставляет мне локоть и ведет к такси, в которое садится вместе со мной. В такси он «забывает» отодвинуться от меня — напротив, держит мою ладонь в своей, улыбаясь и поминутно спрашивая, согрелись ли у меня ноги.
Когда выходим у меня в Панкове, невдалеке взвывает сирена.
Дав сирене вдоволь натрезвониться и не дожидаясь приглашения, которого может и не последовать, Фанк начинает очень красиво меня целовать. Благодаря его навыкам и пьянящему журчанию этого вечера целоваться с ним очень приятно.
Встретив, как ему кажется, ответные извивания с моей стороны, Франк старается углубить свои внедрения и в промежутках между стараний сулит мне тоном бывалого мужчины:
— Милая, поехали ко мне… у меня сегодня свободно… Я сделаю все, как ты захочешь… нам будет хорошо вдвоем, обещаю…
Не то чтобы я не верила в его способность сдержать даваемые обещания или в серьезность его настроя. Не отрицаю и того, что его умелые поцелуи вдарили так же верно, как играющее во мне вино и у меня где нужно сделалось как нужно. Даже его эти «у меня сегодня свободно» не пугают и не отрезвляют, ибо девочка я взрослая. Иным словом — я влажная и я верю, что, если сейчас поеду с ним, то мне будет до безобразтия хорошо.
На влажный настрой ложится одна смелая фантазия за другой. Я «смотрю» со стороны на себя, абсолютно голую и с раздвинутыми ногами, отдающуюся его языку посреди очень дорогого, очень минималистичного интерьера, после чего он берет меня сзади в позе догги-стайл. Движения его и в меру резкие, и в меру плавные, сам он подтянут и крепок и даже немногочисленные морщины его на этом фоне эффектно дополняют имидж импозантного, зрелого мужчины, который умело и красиво трахает женщину помоложе.
Черт, стильно и притягательно. Включившись в моем мозгу, это шикарное, стильное порно заводит не на шутку.
Все бы ничего, но…
— Прости, сегодня ничего не выйдет, — абсолютно чистосердечно заявляю я наконец, когда мы переводим дух. — День такой.
И не вру.
— Это не помеха, — сразу понимает он, даже не думая показывать, что в моем отказе его что-то как-то задело.
— Да ты знаешь, тут не только это. Я, конечно, должна была дать понять гораздо раньше,
