И солнце взойдет (СИ) - О&#39

Рене порывисто обняла подругу и молча направилась прочь, возможно, в последний раз дарить заботу своим пациентам.

Любая встреча с главой резидентуры Джонатаном Филдсом вызывала у всех без исключения выпускников медицинских школ ожидаемый трепет. Властный вершитель судеб. Почти кукловод, который дергал за ниточки и цеплял на них фигурки будущих врачей, которых собирал по всем уголкам огромной провинции или даже страны. Он помогал, консультировал и одним лишь скептическим взглядом мутных голубых глаз ставил слишком амбициозных юнцов на положенное им место — где-то в конце пищевой цепи, что протянулась от заветной лицензии на практику. Филдс был избирателен. Проработав в лучших больницах Америки и Канады без малого полвека, он с полуслова отличал будущую уникальность от штампованной профессиональности и вцеплялся в неё своими мелкими, острыми зубами. Рене запомнила его, как высокого, скупого на слова человека, чей кабинет наводил на мысли о побеге. И, похоже, сегодня ей предстояло вновь пережить не самые приятные часы в своей жизни.

Обычно комиссия для собеседования резидентов состояла из пяти человек, которые своими вопросами по очереди доводили до седых волос паникующих студентов. Однако Рене, на подгибавшихся ногах вошедшая в мрачный кабинет директора, не увидела никого, кроме самого Филдса. Вообще, место обитания живой страшилки медицинского факультета кардинально отличалось от всего кампуса в целом и тревожило одним только видом. Новые здания университета кричали о своей современности, позировали прямыми углами и цветными плитами облицовки; здесь каждый корпус назывался исключительно «павильон» и носил имя какого-нибудь особо отличившегося выпускника, в которых путались все без исключений. Ну а в этом месте… В этом месте словно застыл девятнадцатый век. Красное дерево книжных шкафов, которые протянулись от стены до стены, вишневого цвета огромный письменный стол, темно-красный ковер и в тон портьеры. Они ниспадали настолько тяжелыми складками, что казались высеченными из камня. Здесь всегда царил полумрак с эпицентром источников тусклого света у двух тяжелых кожаных кресел, отчего очень хотелось перекреститься, воззвать к Деве Марии и свалить прочь из этого филиала средневековья. Туда, где будет цивилизация, не мумифицированные люди и теплый свет сентябрьского утра. Однако вместо этого Рене сделала шаг в мрачный кабинет, а затем вдохнула густой запах сандала и ароматического воска для полировки дерева. Господи, да кто же в третьем тысячелетии еще пользуется настолько дремучей смес

«Vissi d'arte, vissi d'amore,

Non feci mai male ad anima viva!»

В уши немедленно ударил треск старой пластинки и объемный голос очередной оперной дивы прошлого века.

— Bonjour, monsieur Snoke.

 — Рене прикрыла за собой дверь и замерла.

«Con man furtive

Quante miserie conobbi aiutai».

Нервно стиснув зубы, дабы те стучали не так громко, она зачем-то одернула белое вязаное платье и запоздало обеспокоилась, что выглядит несерьезно. Не так, как следовало бы смотреться врачу ее лет и ее опыта. Наверное… Черт, в присутствии этого человека Рене немедленно теряла остатки уверенности. А Филдс тем временем тяжело поднялся во весь свой тощий и шестообразный рост, ленивым движением длинного пальца снял с пластинки иглу и в кабинете стало тихо. Какое-то время он еще возился с проигрывателем, прежде чем взял со стола стопку бумаг и приглашающе махнул на одно из кожаных кресел. Лишь чудом не споткнувшись о злополучный ковер, Рене уселась, а затем вдруг поняла, что тонет. Нет, даже не так. Она почувствовала, как пожирается монстром на четырех ножках и о двух огромных подлокотниках, который не оставил ни единого шанса выбраться из его пасти без потери чести, достоинства и пары конечностей. Вцепившись в твердый край побелевшими пальцами, Рене огромным усилием сдвинулась на самый уголок и опасливо замерла, тогда как кресло издало отвратительный звук спущенного воздуха. Во имя святого Иоанна Крестителя, покровителя Квебека и всей французской Канады! За что?! Рене почувствовала, как краснеет вместе со своими веснушками.

— Мисс Роше, — кивнул Филдс и изящно опустился в заботливо подставленные лапы прирученного чудовища. Закинув ногу на ногу, директор департамента резидентуры соединил кончики узловатых пальцев и взглянул на лежавшие перед ним бумаги. — Не думал, что встретимся вновь, но печальные события решили по-своему.

Последовала формальная улыбка, которая на пергаментной коже этой административной реликвии наверняка означала высшую степень сочувствия, после чего его лицо приняло стандартное безразличное выражение.

— Я полагала, у нас состоится интервью, — осторожно заметила Рене и огляделась. Но нет, кабинет был по-прежнему пуст.

— За окном сентябрь, а все опросы прошли ещё в марте, — небрежно отмахнулся Филдс. — Но ваша ситуация требует немедленных решений, если вы, конечно, не готовы ждать до следующего года.

— Нет, — покачала головой Рене под снисходительным взглядом директора.

— Я так и думал. — Он отбил носком ботинка несколько тактов только что стихшей арии, пока вчитывался в документы, а Рене опять расправила невидимые складки на юбке. Она начала было перебирать кромку подола, но руки сами бросили вязаную ткань и потянулись к мерзенько зудевшему шраму. Тем временем Филдс откашлялся и продолжил. — Скажите, мисс Роше… Почему вы выбрали нейрохирургию?

— Это моя мечта. Я влюблена в человеческий организм, и работать с ним на таком уровне сравни вызову, — кротко ответила она и едва заметно улыбнулась в ответ на удивленно вскинутые брови директора. — Оперировать мозг — высшая ступень точного мастерства на грани интуиции. Что может быть прекраснее и сложнее одновременно?

— Значит, любите решать сложные задачки. — Филдс нацепил очки, а затем неожиданно наклонился вперед, отчего Рене нервно дернулась. — Я прав?

— В медицине не бывает простых задач… — она замялась.

— Верно-верно.

Филдс снова откинулся в кресле, задумчиво перебирая чертовы листы бумаги у себя на коленях. А Рене вдруг поняла, что это ее досье. Каждый запротоколированный шаг, записанный ответ, пройденный тест и сделанная операция. Все — от момента ее поступления, до… Возможно, до сегодняшнего дня.

— Каков ваш уровень английского? — последовал неожиданный вопрос на языке британской короны.

— Учитывая, что мы во французской Канаде, то приемлемый, — немного резко откликнулась Рене, также меняя диалект, и тут же смутилась. — Простите, я нервничаю. Профессор Хэмилтон называл его более, чем достаточным. Последние годы мы общались с ним по-английски.

— Что же, это прекрасно, — чему-то обрадовался Филдс.

Правда, радость его выглядела весьма устрашающе на обтянутом кожей черепе, где в темных провалах глазниц неожиданно ярко вспыхнула голубая радужка. А Рене вдруг стало стыдно за собственные мысли. Директор же не виноват, что ее воображение слишком живое, а слухи с каждым годом обрастают новыми, зловещими подробностями. Как его только не называли. И «ссохшийся вурдалак» среди них считалось самым приличным.

— Могу я узнать, почему вдруг стало важным мое владение вторым языком? В прошлое интервью у нас с вами были другие вопросы.

— Не только можете, но и должны. — Филдс острозубо улыбнулся. — На вас поступила заявка в системе. К сожалению, мой коллега никак не успевал приехать, чтобы поговорить с вами лично. А потому он доверил это мне.

— Подождите… — Рене непонимающе нахмурилась. — Вы собеседуете меня для чужой программы резидентуры?

— Совершенно верно, мисс Роше.

— Но разве это возможно?

Она ничего не понимала. Точнее, где-то внутри своей души уже знала, что услышит дальше, но отчаянно отказывалась верить. Люди и вселенная ведь не могут оказаться настолько жестокими? Правда?