Анна Макстед - Бегом на шпильках
Моя мама.
Конечно, всем будет только легче, если я поеду с ними и буду сглаживать углы. Но если я и поеду, то вовсе не потому, что Бабс считает, что мне нужно ехать. И не ради мамы. Если я поеду, то только ради самой себя. Я поеду не для того, чтобы убежать как можно дальше от Энди. Я отказываюсь быть «беженкой от любви» — у меня, кстати, даже нет подходящей одежды. Энди никак не повлияет на мое решение. Он свой выбор сделал, и с ним покончено. Я все равно не захотела бы жить с человеком, который носит тапочки.
Сердце глухо шлепает в груди, словно старый пластмассовый мяч по бетону. Энди тут совершенно ни при чем. Австралия. Почему бы и нет? Готова поспорить, Робин простит меня и поддержит эту идею как полезную для духовного роста или чего-нибудь в этом роде. А заодно удастся избежать встреч с Алекс и не показаться при этом недружелюбной. Знаю, это признак слабости. Но, возможно, мне и в самом деле стоит месяца три поболтаться по стране Оз с рюкзаком: эдакая человекообразная черепаха. Короче, я прихожу к мысли, что меня ничто не останавливает, — и тут вдруг понимаю, что это не так.
Тони.
Тони меня просто убьет. Выскоблит мои потроха и запечет в горшочке. Он никогда не простит мне, если я поеду в Автралию. Он не хочет, чтобы мы добавляли Тару и Келли к нашему семейству. Да одной мамы хватит! А уж когда он узнает, что и папа едет… Папа, да еще вместе с дочкой! Когда папа ушел от нас, Тони решил отомстить ему. Отказавшись от общения с ним, он сделал все, чтобы папа не смог получать удовольствия от своего отцовства. (Хотя, если вы знаете, что из себя представляет Тони, то еще очень большой вопрос: такое уж ли это наказание?) Но Тара — это лазейка. К счастью для папы, Тони сам лишил себя возможности высказать ему все, что он думает о его поступке. Зато он обязательно выскажет это мне.
Накручиваю волосы на пальцы. Итак, теперь, когда между мной и Австралией возникает огромный барьер в виде Тони, я тем более хочу поехать. Причем с огромным удовольствием. Атака — лучшая форма обороны. Я должна позвонить Тони. Я еще никогда в жизни никого не атаковала. Ну разве что миску с салатом «Цезарь» — да и то потерпела поражение от сливочного соуса. А вдруг Тони позвонил маме и уже все знает? Лучше проверить заранее. И надо выяснить у мамы, а хочет ли она, чтобы я поехала с ней? А уж потом бронировать билет. Мама очень педантична в вопросах этикета.
— Но, Натали, ты точно уверена, что сможешь выкроить время? — Первая же реакция с ее стороны.
— Наверное, — мямлю я, сникая на глазах. (Естественно, я бы предпочла что-нибудь вроде: «Наконец-то! А я-то боялась, что ты так никогда и не спросишь!» Но — увы.)
— Вот что плохо, когда нет постоянной работы, — вздыхает она. — Берешь отпуск — теряешь деньги.
Я игнорирую ее колючки, мне хватает и той дюжины, что уже торчат у меня в заднице, и всаживаю в ответ свою.
— Можно подумать, я тут в золоте купаюсь.
Но, похоже, получается не так грубо, как хотелось бы. Решаю попридержать свой трехмесячный план до лучших времен.
— Надеюсь, свободные места на рейсе еще остались. Ты и так дотянула до последнего. Как выясняется, Австралия — невероятно популярное место.
— Уверена, это не единственный рейс. Но, мам, мне ведь вовсе не обязательно ехать. Если ты не хочешь, я никуда не поеду.
— Вздор! Я этого не говорила. Наоборот, мне будет приятно, если ты будешь рядом. Я уверена, Тара и Келли обрадуются. Мы с тобой могли бы пожить в одном номере. Правда, турагентство вряд ли придет в восторг от этой идеи. Они всегда хотят, чтобы их предупреждали заранее, но, — вздох, — я же не знала ничего…
— Мама, я знаю, тебе не нравится, когда вмешиваются в твою жизнь…
— Иногда выбирать не приходится!
— Да, и это действительно очень любезное предложение, — жить вместе — но, думаю, это несправедливо по отношению к тебе. Или ко мне, — тихонько добавляю я, дернувшись от сильного тычка со стороны совести. — Может, мне лучше повыяснять, какие еще есть варианты… — и выкладываю главный козырь, — по более умеренной цене?
— Натали, я все понимаю, ты не хочешь жить в одном номере со своей мамой. Ничего, я давно уже привыкла справляться в одиночку. Но я не хочу, чтобы ты испытывала какие-то неудобства… — долгая страдальческая пауза, — и думаю, твой отец способен заплатить за тебя.
— Что?
— И заплатит!
— Но…
— Я посмотрю в «Ведущих отелях мира», что там у них есть в Сиднее.
— Но…
— И это еще самое меньшее, что этот человек обязан сделать для своей дочери!
— Мам…
— Говори потише, дорогая, а то у меня уже мигрень начинается.
Поскольку любое упоминание о мигрени фактически означает: «будет так, как я сказала», признаю себя проигравшей в этом раунде и перехожу к следующему:
— Мам, а ты уже разговаривала с Тони?
— Нет, не разговаривала, и если он и дальше будет себя так вести, то узнает обо всем, когда мы уедем. Я заготовила для него полный холодильник. Полагаю, он и сам в состоянии заехать и все забрать. Насколько мне известно, у «БМВ» достаточно вместительный багажник, но…
— Мама. Не волнуйся. Я выясню, где он и что с ним.
— Не знаю, как тебе это удастся. Его секретарша — это не человек, а бультерьер какой-то! И мобильник у него тоже не отвечает.
Наступившая пауза пышет недовольством и раздражением, поэтому я быстро обещаю:
— Я найду его.
Распрощавшись, набираю короткое сообщение:
«Дорогой Тони, я беременна от Криса Помроя».
Но я чересчур труслива, чтобы послать такое. Удаляю и начинаю снова:
«Дорогой Тони. Пишу тебе из реанимации».
Стираю, начинаю снова.
«Дорогой Тони, мама, папа и я едем в Австралию, к Таре и Келли, с любовью, Натали. PS: Все уже заказано!»
Затем сажусь, подложив под себя руки, и трясусь, пока не раздается телефонный звонок.
Глава 48
Всем известно, что большинство политиков — бесчувственные, самовлюбленные типы, и сама политика — это ловкий и искусный способ лицезреть свой двойной подбородок во всех утренних газетах. И все же у меня никак не укладывется в голове: как это человек может сознательно выбрать для себя подобную карьеру? Наверное, нужно быть каким-то особенно бесчувственным и самовлюбленным, чтобы каждый божий день обращаться с речью к полному залу людей, которые в открытую начинают над тобой насмехаться, освистывая каждую твою фразу. Неужели такое не ранит? И разве после этого не чувствуешь себя раздавленным? Лично я не смогла бы: даже если б кучка консультантов по вопросам самоуважения постоянно передавали мне с галерки веселенькие записочки. Я бы каждый вечер притаскивалась домой, распустив нюни и причитая, что, мол, «никто меня не любит».
