Анна Макстед - Бегом на шпильках
Это не Энди.
Мой брат, конечно, не хватает меня за шиворот, но выражение лица у него такое, будто вот-вот схватит. Приоткрываю дверь буквально на дюйм, но он врывается внутрь, впечатывая меня в стену.
— Я же сказал: ты никуда не поедешь, мать твою! — орет он. — Ты что, ни хрена не понимаешь?! Ты, жирная, безмозглая шлюха!
По-моему, он слегка встревожен. Я осторожно отклеиваюсь от стены.
— Я…
— Заткнись!
Отмечаю, что уши у Тони багровые. С багровыми ушами у него ужасно глупый вид. Интересно, знает ли он об этом: ведь это может послужить ему плохую службу на будущих совещаниях. Мой мозг встряхивается, как мокрая псина, и нанесенное оскорбление отдается громким шлепком. Жирная. Безмозглая. Шлюха.
— Как ты меня назвал?!
— Ты слышала, — огрызается он.
— Нет, Тони, — повышаю я голос. — Ты…
— Заткнись, — тихо обрывает меня он, так мог бы извиняться палач перед тем, как отрубить вам голову.
— Нет, это ты заткнись, — так же тихо отвечаю я.
Странно, но срабатывает. Моргнув несколько раз, Тони растерянно спрашивает:
— Что?
— Во-первых, Тони, я не жирная. Во-вторых — не безмозглая. В третьих — не шлюха.
Наношу ему три тычка прямо в солнечное сплетение: первый — за жирную, второй — за безмозглую и третий — за шлюху. Уставившись на меня, он хватает ртом воздух.
— Ты меня уже утомил, Тони, — говорю я в надежде, что он не слышит, как мое сердце колотится о грудную клетку. — Я устала от твоего отношения…
— Смотрите-ка, моська разлаялась, — хрипит он презрительно. — Ты сейчас похожа на мою бывшую директрису.
— …ко мне, к Бабс, к маме, да и ко всем женщинам на самом деле. Ты жалок. Тебе кажется, что так ты выглядишь значительнее, но ты ошибаешься. Все вокруг считают тебя говнюком и женоненавистником.
— Что это с тобой, а? Нет, серьезно, Натали? Ты что, хочешь меня завести?
— Вот, Тони, именно об этом я и говорю.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, дорогуша.
Тони, похоже, решил сменить тактику — прекратил орать.
— Все ты понимаешь.
— Куколка, — вздыхает он, — успокойся.
— Ты, — продолжаю я, — неуправляемый. Вопишь, как маленький, словно у тебя живот пучит. В общем, я еду в Австралию, с мамой и папой, и никто не собирается спрашивать твоего разрешения. Мы просто ставим тебя в известность.
— Я не хочу, чтобы ты ехала, — говорит Тони сквозь зубы. — И не хочу, чтобы он вертелся возле моей дочери.
— Твоей дочери! Да ты дочь свою с рождения не видел! И не тебе решать, кому вертеться… видеться с ней! И вообще, это бессмыслица — игнорировать папу! Ты сам-то разве не видишь, что свое отцовство ты точь-в-точь скопировал с него? Ты делаешь хуже только самому себе.
Тони вздрагивает.
— Неправда, — говорит он, да так тихо, что слов почти не разобрать. — Неправда, — повторяет он, уже чуть громче. — Я не хочу его видеть, и это убивает его. — Он ухмыляется, на секунду превращаясь в пятнадцатилетнего мальчишку. — А мне доставляет огромное удовольствие.
Пожимаю плечами.
— Ну, смотри. Просто будь готов к тому, что лет через десять твоя собственная дочь, возможно, скажет то же самое о тебе. Мы от души развлечемся в Сиднее, — и хотя данная фраза вряд ли применима в случае с мамой, я позволяю себе сию художественную вольность во имя моего дела, — вместе с Тарой и Келли, а ты…
— Эта жирная сука.
Но тон, которым он произносит эти слова, почти что механический. Словно его мысли заняты чем-то совершенно другим.
— Тони, по-моему, ты чересчур озабочен проблемой лишнего веса. Пока мы были маленькие, ты вечно изводил меня этим, хотя я была не толще автомобильной антенны. И маму ты изводил. Вдалбливая в нас свой собственный комплекс. Откуда он у тебя? Разве в детстве ты был жирным? Разве тебя дразнили в школе? Надо будет достать старые альбомы и найти фото…
— Натали, — резко говорит Тони. — Тяв-тяв-тяв. Хватит уже. Поступай, мать твою, как тебе хочется. Но если ты поедешь в Австралию — считай, что все. Больше ты меня не увидишь.
— Это что, обещание? — спрашиваю я устало. — Можешь убираться прямо сейчас.
Он поворачивается к двери.
— Никогда, слышишь, никогда больше не говори мне, на кого я похож.
К тому времени, когда до меня наконец доходит, кого он имел в виду, Тони уже разгоняет свой «бимер». Смотрю ему вслед и думаю про себя: а стоило ли оно того?
Черт, думаю я двумя минутами позже. Надо срочно предупредить маму.
— Ты сказала ему?! — У мамы перехватывает дыхание. — Я-то думала, ты просто собиралась его разыскать! Ты не говорила, что скажешь ему! И что он ответил?
Выдаю ей полную версию, без купюр.
— Ох, Натали! — вскрикивает она так, что я теряюсь: то ли она разочарована мной, то ли злится, то ли и то, и другое вместе.
Вся сжимаюсь, готовясь к граду упреков. Я расстроила его, я влезла не в свое дело, я прогнала его, ну почему я не могла просто промолчать?
— Ох, Натали, — снова вздыхает мама, голос ее полон сожаления. — Он такой трудный мальчик. Но поучить его нелишне.
Кладя трубку на место, я едва не задыхаюсь. Разумеется, я не уверена, но, похоже, мама на моей стороне.
Решаю пойти побегать. В голове чересчур много мешанины, так что хорошая пробежка меня освежит. А если уж быть честной до конца, я пока не могу свыкнуться с мыслью, что стала тяжелее. Уж если я собираюсь и дальше набирать вес, то мне обязательно надо ходить в спортзал, чтобы чувствовать себя уверенной. То есть в форме. Надо притереться к этой новой, потяжелевшей «мне», как к новой обуви. И еще одна причина, почему я решаю пробежаться, заключается в том, что, если я сейчас останусь дома, то рискую доверху набить желудок подсохшим бисквитом. Из-за всей этой пробы сил с Тони я себя как-то неважно чувствую.
Прежде чем отправиться в спортзал, сверяюсь с расписанием: не хочу встречаться с Алекс. К счастью, сегодня вечером занятий по пилатесу нет. И ее тоже нигде не видно. Направляюсь прямиком к беговому тренажеру, словно к старому другу. Стараюсь бежать, следя за осанкой: это ужасно тяжело, особенно когда твое единственное желание — опуститься на пол и устало свернуться в клубочек. Спустя пять минут слабости и пошатываний я сдаюсь и выключаю тренажер. Боже… Я просто не в состоянии больше бежать. Сердце — холодный маленький голыш, вставленный в грудь лишь для видимости. Выхожу на улицу, сажусь в машину и отправляюсь домой в подавленном настроении.
Вставляя ключ в замок, слышу, как разрывается телефон. Пальцы моментально превращаются в картофелины: ключи выпадают из рук, и, естественно, в квартиру я вваливаюсь, когда там стоит гробовая тишина. Кто бы это ни был, сообщения он не оставил. Нажимаю 1471. Незнакомый номер. Решительно набираю его.
