Инсинуации - Варвара Оськина
– Он трогал вас за гениталии?
– Господи, пусть будет «да».
– Он трогал вас за гениталии? Нам нужен чёткий ответ, мистер Клайтон.
– Да.
И в этот момент Элис не выдержала. Она совершенно по-детски заревела, размазывая по щекам слёзы и давясь судорожными всхлипами. На экране происходило что-то ещё, какие-то люди задавали вопросы хуже и страшнее предыдущих, а Джеральд с мрачным спокойствием отвечал. Не имея сил слушать дальше, она никак не могла оторвать взгляда от ещё юного лица Риверса. Вздёрнутый подбородок, едва заживший шрам от падения, упрямо сжатый рот и знакомый застывший взгляд. Достоинство до конца. Он знал, что делает, и осознанно шёл на свой эшафот.
Неожиданно картинка погасла, и в следующее мгновение плеер исчез, вернув на экран папку с файлами. Помедлив пару секунд в ошеломлённом оцепенении, Элис, как умалишённая, кинулась открывать один документ за другим. Она судорожно вникала в казённый язык протоколов судебных заседаний и допросов, и сквозь пелену слёз читала сухие выдержки из рассказов Джеральда. Перед её глазами стояли дети, что выросли в интернате для одарённых и боялись даже заикнуться о происходившем. Элис читала показания директора Бэрка и хотела собственными тонкими и слабыми руками задушить эту тварь. Уже тогда он знал, что затея Джеральда обречена на провал.
Ощущение масштабного театра, разыгранного только для того, чтобы как можно громче заявить – всё ложь, переросло в уверенность. Было плевать на причины, плевать, как вообще удалось провернуть почти невозможное судебное разбирательство. Подкуп, связи или действительно полная убеждённость в ложных показаниях юного мальчишки. Неважно. Главное, что Элис верила. Смотрела записи с очных ставок и видела, как постепенно умирал Оливер Клайтон. Герой, что из последних сил вёл борьбу за себя и других, сдался, когда собственная семья нанесла последний удар.
Концом стало одно из заседаний, где на экране предстала чрезмерно дорого одетая миловидная леди. И взгляд её холодных глаз контрастировал с кукольными губками. Замысловатая причёска, тонкие руки в тяжеловесных украшениях – Хелен Клайтон находилась на подступах к зениту славы. И Элис до сих пор не могла принять чудовищное открытие, что мать Джеральда была столь же умна, сколь и жестока. Почти с первых же слов игрушечный образ осыпался, словно старая штукатурка со стен, явив истинный характер одного из самых безумных политиков. Да, Хелен и Риверс могли ненавидеть друг друга, презирать и юридически не иметь ничего общего, но Джеральд был сыном своей матери. Такой же сильный, гордый, умный и с невыносимо тяжёлым характером. Вспыльчивость сенатора Клайтон была известна всем.
– Оливер неадекватный, гормонально неуравновешенный мальчишка. Если вы строите обвинение моего брата на пубертатных фантазиях обиженного ребёнка, то у меня большие вопросы к нашему суду.
Элис была уверена, что ещё долго будет слышать этот голос в кошмарах. Резкий, высокий, девчачий, он разносился в полупустом помещении зала заседаний, заставляя дребезжать стоящие на столе стаканы.
–Вы читали его показания и видели их абсурдность. Его обвинения нелепы. Право слово, Оливер, тебя отправили в закрытую школу, чтобы научить терпению и дисциплине. Но вместо этого ты только и делаешь, что споришь, оскорбляешь Кеннета и устраиваешь эпатажные выходки, не желая учиться наравне со всеми. В своём эгоизме ты зашёл слишком далеко!
–Скажите, ваш брат проявлял когда-нибудь садистические наклонности? – Адвокат Бэрка очаровательно улыбнулся.
–Мой брат – выдающийся физик, а не извращенец.
–Но ваш сын…
–Мой сын никогда бы не пошёл на такое предательство своей семьи.
Это было ужасно. Каждый из свидетелей открыто ставил под сомнение психическое здоровье Оливера и приводил примеры агрессивного, неуправляемого поведения у загнанного в угол ребенка. Пытаясь заставить отказаться от своих обвинений, Хелен безжалостно давила на сына. Его не воспринимали всерьёз, и потому скомканные, невнятные слушания с подкупленными присяжными и незаинтересованным судьёй превратились в пустую формальность. Отец же, проигнорировавший прошлые слушания, находился в затяжной кокаиновой ломке и явился только на последнее заседание.
–Я не понимаю из-за чего здесь собралось такое количество народа и почему это хоть как-то касается меня… – Высокий мужчина с красивой проседью в рыжевато-золотистых волосах нервно выстукивал карандашом пятую малеровскую симфонию.
–По закону вы являетесь единственным опекуном…– без особого энтузиазма начал было адвокат. Разумеется, штатный. Откуда у несовершеннолетнего мальчика деньги на собственного?
–И это значит, что меня надо дёргать по такому пустому поводу? Мне казалось, что вы и без меня всё выяснили.
–Вам было отправлено более десяти уведомлений…
– Послушайте! Даже такая хреновая мать, как Хелен, не станет отдавать сына педофилу. А уж я-то тем более. – Мистер Клайтон развернулся к замершему на скамье Джеральду и зло прошипел: – Так что заткни уже, наконец, свой грёбаный рот и перестань выделываться. Просто признайся, что захотел скандала, как твоя долбанутая мамаша.
После этого Элис уже не сомневалась, что стало концом отношений между отцом и сыном. Возможно, она была слишком предвзята и находилась под термоядерной смесью самых разных эмоций, но в данную секунду ей совершенно не по-христиански хотелось мстить.
Ожидаемым итогом бесконечной череды слушаний стал оправдательный приговор. На его вынесении не было ни журналистов, ни попечителей. Никого. Хелен не оставила даже бумажки, что могла привести плотоядных рыбёшек жёлтой прессы к этой истории. Единственное, что оказалось ей неподвластно – спрятанный кем-то архив. И Элис почти не сомневалась, кто в последний момент смог это сделать. Всё-таки Джеральд был выдающимся программистом.
Элис слабо представляла, через что ему пришлось пройти за эти месяцы. Угрозы и шантаж, без сомнений, были лишь малой частью моральных экзекуций во время допросов. Господи, да святая инквизиция с уважением аплодировала бы ублюдкам-дознавателям! И она не видела ничего более жуткого в своей жизни, чем мёртвый и пустой взгляд, которым в самом конце Джеральд посмотрел на мать. И от этого в душе поднялась волна дикой ярости. Эл зарычала и вскочила на ноги.
Как они смогли? Как они посмели? Джеральд был готов на всё, чтобы доказать, что не лжёт! Пять долгих месяцев бесконечного круга: полиграф, допросы, слушания. Он хотел справедливости, а получил горькое разочарование и крушение мира. Элис пнула слетевшие с дивана подушки. Что же делать? Такие преступления нельзя оставлять безнаказанными! И не только из-за тех, кто ещё мог пострадать. Дело было в самом Джеральде. Запертая в самом дальнем углу травма раковой опухолью расползалась по всей его личности. Она коверкала его и меняла до неузнаваемости. Теперь Элис видела каждое произнесённое им слово, каждое действие, намёк, взгляд совершенно по-новому. Битый пазл сложился, объяснив и вспышки агрессии, и острое чувство вины, и культивируемый образ, и попытку
