Король - Тиффани Райз
— Девушке?
— Ей пятнадцать.
— Тогда нам нужно добавить обвинение за вождение без водительских прав.
— Ты забавный, — заметил Кингсли и мысленно всадил две пули в голову Диксона. — Мне нужно, чтобы обвинения сняли.
— Этого не произойдет.
— Сколько нужно, чтобы произошло?
— Я не могу снять обвинения. Это гигантский красный флаг, и я не готов им размахивать.
— Можешь их смягчить? Я хочу, чтобы она никуда не попала.
— Кто эта девушка?
— Подруга друга, — ответил Кингсли.
— У тебя есть друзья, которые дружат с пятнадцатилетними девочками?
— У меня интересные друзья.
— Даже не подозревал что у тебя, Эдж, есть друзья, — парировал Диксон с широкой улыбкой. Кинг всадил еще два пули, на этот раз в центр груди. — Или дружки по траху теперь называются друзьями?
— Ты поможешь или нет? — спросил Кингсли.
— Я подумаю. Как ее зовут?
— Элеонор Шрайбер. Она живет в Уэйкфилде, штат Коннектикут.
— Шрайбер? Да, прямо сейчас они ищут ее отца. Они хотят, чтобы она выдала его и всех, кого сможет.
— Она его выдаст.
— А кто друг?
— Это важно?
— Я ставлю свою работу под угрозу, помогая пятнадцатилетней девушке избежать колонии для несовершеннолетних за угон, и хочу знать всю историю.
— Хорошо. Краткая версия. Мой старый друг теперь католический священник. Ее священник. Он попросил меня помочь. Я очень ему обязан. Это и есть мой долг.
— Ты дружишь со священником?
— Поверь, я шокирован больше, чем кто-либо другой.
— Он ее трахает? Священник?
— Что? — переспросил Кингсли. Диксон уже знал что-то о Сорене?
— Об этом пишут во всех газетах, — ответил Диксон. — Каждый чертов день появляется новая история о католическом священнике, трахающим какого-то ребенка. Бостон гудит. Филли, Детройт, Чикаго… Меня могут уличить в помощи священнику с несовершеннолетней девочкой, которую он трахает, и…
— Он ее не трахает.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ее трахаю я, — ответил Кингсли, придумав самое быстрое прикрытие.
— Ты ее трахаешь?
— Я был в его церкви. Увидел ее. Трахнул ее. Думал, ей восемнадцать.
— Ты думал ей восемнадцать, — повторил Диксон.
— Упс, — Кингсли пожал плечами.
— Теперь все приобретает смысл. Не представляю тебя делающим одолжение другу по доброте душевной. Но представляю, как ты трахаешься с пятнадцатилетней девочкой.
— Виновен по всем пунктам. — Кингсли поднял руки, изображая поражение. — У нее сейчас трудные времена. Мы можем выбить для нее общественные работы?
— Ты хочешь спасти ее от колонии, чтобы и дальше продолжать трахать?
— Через железную решетку не так просто трахаться. Возможно, но такие извращения не по мне.
Диксон замолчал. Кингсли ждал. Еще тридцать секунд рядом с этим человеком он не вынесет. Диксон постоянно оказывал услуги мафии, но каждое чертово воскресенье ходил в церковь с женой и детьми.
— Это не мое дело, но я могу кое-что сделать, — наконец произнес Диксон. — Есть судья, который снисходителен к девочкам-подросткам. В большинстве дел назначает общественные работы, даже в жестких случаях. Если я смажу колеса правосудия, мы можем сделать это дело одним из таких.
— Сколько смазки надо?
— Пятьдесят тысяч.
— Договорились, — ответил Кингсли, даже не потрудившись поторговаться. Он не торговался, когда дело касалось Сорена.
— Это было просто, — заметил Диксон. — Должно быть, эта девушка очень тебе нравится.
— Le cœur a ses raisons que la raison ne connaît point, — ответил Кингсли.
— И что это было?
— Я сказал: «Да, мне очень нравится эта девушка». Называй это судьбой.
— Будем надеяться, что моя жена не узнает о тебе и твоей маленькой судьбе. Ты ей нравишься.
— Будем надеяться, что твоя жена о многих вещах не узнает, — с грустной улыбкой ответил Кингсли. — Позже я пришлю кого-нибудь к тебе домой. Или, может быть, заеду сам, когда в следующий раз буду там.
— Сукин сын.
— Моя мать была святой, — ответил Кингсли. — Я — единственная сука в семье.
Он похлопал Диксона по плечу и прошел мимо него. Как только он оказался за дверью, то остановился, прислонился спиной к кирпичной стене и закрыл глаза. Он дышал целых десять секунд, пока напряжение покидало его тело. Эти соревнования «у кого больше причиндалы» никогда не станут проще. Диксон был глупым и властным, и эта комбинация была пугающей для врага. И почему у Кинга до сих пор есть враги? Разве он не должен был уйти на пенсию? Не поэтому ли он уехал из Франции, ушел с работы, взял деньги и сбежал?
Но опять же, ему всего двадцать восемь. Кто уходит на пенсию в двадцать восемь? И если он не создавал никому проблемы, тогда в чем смысл просыпаться по утрам?
Кингсли потер лоб, ощутил усталость в костях. Ему нужна более веская причина просыпаться по утрам.
Кингсли прошел четыре квартала и нашел таксофон.
— Это я, — сказал Кингсли, когда Сорен ответил. Он говорил на французском. Необходимости в именах не было.
— Каков вердикт? — спросил Сорен.
— Она получит общественные работы. Достаточно?
Он услышал паузу на другом конце, и Кинг умер и воскрес за эту паузу. Как в старые добрые времена.
— Спасибо, — ответил Сорен. — Это больше, чем я смел надеяться.
— Позволь кое-что спросить. Если бы я был не способен помочь крошке, что бы ты сделал? Каков был план Б?
— Думаю, она бы хорошо поладила с мамой.
Кингсли покачал головой и рассмеялся.
— Я рад, что спас тебя от необходимости похищения несовершеннолетней и перевозки через международные границы.
— Похищение очень резкое слово. Я предпочитаю термин «спасение».
— Ты действительно ее любишь.
— Ты тоже полюбишь.
— Что такого особенного в этой девушке, что ты готов пойти на преступление ради нее?
— Правду?
— Правду, — ответил Кингсли.
— Она напоминает мне тебя.
— Поэтому ты ее любишь? — спросил Кингсли, надеясь на ответ «да», но зная, что не услышит его.
— Поэтому я пытаюсь ей помочь.
Кингсли услышал язвительную ноту в словах Сорена.
— Мне не нужна помощь, — заявил Кингсли.
— Ты в этом уверен?
— Да, — сказал Кинсли и повесил трубку.
По пути домой у него в голове промелькнула мысль.
Каким было наказание за ложь священнику?
Глава 7
Апрель
— Чем будешь бить? — спросил Кингсли и постучал по столу.
— Я не собираюсь крыть эту карту, — ответил Сорен.
— Ты должен делать то, что я говорю. И я говорю бей.
Сорен уставился на него. Кингсли смотрел в ответ.
— У тебя восьмерка и туз, — произнес Сорен.
— А это значит, что у меня девять или девятнадцать. Я говорю девять. Бей.
— Ты хочешь карту, потому что хочешь сказать сегодня «бей», как можно больше раз.
— Не могу не согласиться. — Кингсли снова постучал по столу. —
