В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори
У меня нет его огненной силы возбуждать, как и нет предыдущего сексуального опыта, но… У меня есть искреннее желание быть с ним жадной, страстной, раскрепощённой и делать всё, что мне уже очень давно нестерпимо хочется превратить из фантазий в реальность. И я очень надеюсь, что мне этого хватит, чтобы победить… нет… не то слово… это уже определённо вышло далеко за рамки простой сексуальной игры. Это жизнь, эмоции, чувства, которые мне так отчаянно хочется вырвать из Адама на волю.
Мне просто нужно, чтобы он себя отпустил… ведь я сейчас собираюсь сделать то же.
— Я хочу попросить тебя… — чувственно протягиваю я в его горячие, требовательные, сокрушающие меня до молекул губы, оборачиваясь к нему на ватных ногах, но с неумолимой решимостью преодолеть волнение и разрушить к чертям все свои внутренние барьеры.
— Всё что угодно, — лихорадочное нетерпение насквозь пропитывает его глухой голос. Наши взгляды прочно сплетаются, дыхание в одном рваном ритме, а сердце скачет, как обезумевшее, словно в него напрямую вкололи ударную дозу адреналина. Как моё, так и Адама. Я чувствую его бешеный стук под своей ладонью. Оно там есть. Конечно, есть. Даже несмотря на то, что Адам хочет показать обратное.
— Ляг в кровать.
Ничего себе!.. Неужели это я только что так уверенно и твёрдо прозвучала? И судя по сердито-недоумённому выражению лица Харта, он так же знатно офигевает.
— Это не просьба, Лина, а приказ, а я никогда не… — у него не получается договорить. Я не позволяю: затыкаю его рот своими губами, жадно упиваясь вкусом его языка, словно кристально чистым воздухом себя наполняю, от которого голова пьянеет в драбадан, а тело становится вконец раскованным.
— Пожалуйста, — добавляю я тихо, смыкая зубы на его нижней губе. — Ты был прав, Адам. Я всё это время врала нам обоим о том, чего по-настоящему желаю. Но я не буду больше лгать и скажу вслух то, чего хочу сейчас больше всего на свете, — сладко царапая его твёрдые мышцы груди, я тихо вздыхаю и собираюсь произнести вслух правду, в чистоте которой он точно не станет сомневаться. — Я очень хочу искупить своё несносное поведение и доставить тебе удовольствие. Обещаю, теперь я буду хорошей… Или, наоборот, плохой… Неважно! Я буду любой, какой ты захочешь меня видеть. Поэтому перестань злиться на меня, ляг в кровать и позволь мне это сделать, — томно улыбаюсь и, замечая, как мелкая капелька воды стекает по его шее в углубление между ключицами, шустро слизываю её, смакуя вкус Адам вместе с атакующими всё тело огненными импульсами.
— Чёрт… Лина… Ты… — с тяжёлым выдохом вновь рычит он и, теряя нить того, что хотел сказать мне, матерится, явно считывая с моих мыслей, что ещё мне хочется точно так же слизать.
Он вмиг усиливает свою хватку на мне, отрывает от земли, словно невесомое пёрышко, и отпускает на пол лишь тогда, когда садится на кровать.
Я умещаюсь между его ног, физически ощущая сильный, острый взгляд Адама, который вновь не позволяет мне почувствовать своё превосходство, даже глядя на него сверху вниз. Но это неважно. Мне этого не нужно. Я готова стать слабой, покорной, подчиняющейся, но только при одном маленьком условии…
— Мне кажется, я ждал этого вечность, — вибрация его пленительного голоса пронзает мне живот, отдаётся болезненным пульсом в чувствительном месте, к которому Адам устремляет свои руки по внутренней поверхности бёдер.
Чёрт! Этого допускать нельзя!
— Нет. Не трогай меня! — категоричная фраза сама слетает с моих губ, а руки самовольно толкают Адама в плечи, заставляя его откинуться назад, опершись на локти.
— Ещё один приказ, Лина? — отголоски злости всё ещё присутствуют в его строгом тоне, но гнев в чёрных глазах полностью поглощает желание, когда он блудливым взором начинает скользить по моим выпирающим ключицам, налитой груди с заострёнными сосками, плоскому животу и гладкой коже между бёдер, на которой он подолгу фокусирует своё внимание, шумно выдыхая сквозь сжатые зубы.
— Я прошу тебя не трогать меня, потому что хочу оставаться в полном сознании… хочу видеть, помнить, чувствовать каждую секунду твоего наслаждения, Адам, — специально произношу его имя с благоговением, почти нараспев, полагая, что ему это очень понравится.
И да, я оказываюсь права: ему нравится. Его жёсткое лицо расслабляется, а сам он словно вмиг дар речи теряет, наблюдая, как я, возвышаясь перед ним, полностью голая, румяная и жаждущая ублажить его, собираю волосы в кулак на затылке и тут же отпускаю. И пока волнистые пряди каскадом рассыпаются по спине и плечам, я медленно поднимаю ступню над его прессом, аккуратно прикасаюсь к каменным мышцам, провожу по напряжённым венкам внизу живота и, наконец достигая его твёрдого члена, всё ещё скрытого под полотенцем, осторожно, без нажима, начинаю скользить кончиком пальца по всей его длине.
Он безумно твёрд. И огромен. Честно, прям страшно огромен.
Но когда это страх меня перед чем-то останавливал?
— Не трогай меня… — шёпотом повторяю я и, переводя свой дикий взор с его тела к отливающим одержимой жаждой глазам, добавляю: — Потому что теперь трогать буду я.
Адам
Всю дорогу домой я всячески настраивал себя на один-единственный план этой ночи, который бы ничем не отличался от моей обычной манеры общения с любой из моих счастливиц: прийти, не теряя времени на личные разговоры и прелюдии, сорвать с неё одежду, услышать произнесённые сотнями других женщин слова о том, как сильно она жаждет получить меня, и трахать её лишь в желанном для себя темпе и позе до тех пор, пока я не избавлюсь от вечно горящего в каждом атоме тела возбуждения и тотального помутнения рассудка.
И как вы уже поняли: мой план полетел ко всем чертям собачьим, стоило мне только вновь оказаться с ней рядом.
Ещё направляясь из душа в комнату, я пребывал в непоколебимом настрое следовать своему годами излюбленному сценарию, а потом… я вижу её, стоящую возле окна, испуганную и растерянную из-за ничего не значащих разбитых безделушек, и меня вновь накрывает.
А дальше всё происходит как в бреду: меня мотает из стороны в сторону, в одной из которых мой ненормальный зверь от сексуального голода истошно воет и скребёт когтями нервы, приказывая мне отодрать её, как последнюю шлюху, а во второй — мои мозги неумолимо превращаются в розовую жижу, призывая меня не торопиться, доставить ей удовольствие, посмаковать каждое прикосновение, как годами выдержанным коньяком, насладиться мучительным предвкушением обладать ею, оттянув момент проникновения как можно дольше, чтобы достичь максимальной отметки удовольствия, когда это всё-таки свершится.
И единственный общий знаменатель в этих двух противоположностях — это то, что ни медлительному романтику, ни агрессивному животному не нужны никакие слова.
Не нужны никакие просьбы, мольбы, признания. Ничего им не нужно.
Только она.
Только эта белокурая дикарка со всеми её смелыми, горячими, практически синхронными с моими фантазиями.
Но слова по-прежнему нужны мне. Моё изначальное решение остаётся непреклонным.
Мне нужны эти бессмысленные слова, без которых я и так знаю, что она хочет меня до безумия, просто чтобы доказать, что «очарованию» не по силам заставить меня относиться к Николине Джеймс как-то иначе. Все женщины жалобно просили меня доставить им удовольствия, и она попросит!
Она не особенная. Они ничем не отличается от других. Она ничего для меня не значит.
— Тебе нравится, когда я такая, Адам? — её обольстительный, слегка осевший от возбуждения голос пробирается под кожу крошечными электрическими искрами. — Покорная и готовая на всё ради твоего удовольствия. Нравится? — без сарказма спрашивает она, продолжая сводить с ума мой член своей маленькой ножкой.
А я не то что ответить не могу. Я забываю, как дышать нужно было, когда эта ведьма, ни на секунду не отрывая от меня туманного морского взгляда, пробегает пальчиками по брильянтам на своей шее, обводит плавным движением руки покрытые румянцем ключицы, более грубо сминает грудь, от совершенной формы и размера которой у меня слюни стекают до пола, и, спуская тонкие пальцы с перламутровыми ноготками к своей аккуратной девочке, раздвигает ими мягкие нижние губы. Тоже идеальные, как и всё остальное в ней, — гладкие, подготовленные, влажные и однозначно самые вкусные в мире.
