В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

— Ничего, дикарка… Ничего… Сегодня просто был слишком длинный день, — тяжело выдыхает он, убирая мою руку со своего лица, в котором он, как всегда, старается не отразить ни одной эмоции. Но я-то вижу, что он опять мне чего-то недоговаривает. Нечто очень важное, что тревожит его, съедает, мучает изнутри, и что раз за разом ускользает от моего понимания. — Я просто так сильно тебя хочу, что сдохну, если не трахну… поэтому и злюсь… замучила ты меня сегодня до безумия. И физически, и морально, — объясняет он прерывистым голосом с той самой невероятной теплотой во взгляде, которая без всякий сомнений даёт понять, что ему нужно далеко не только «трахнуть». Не только! Я же это вижу. Точно-точно. Я же не могу настолько обманываться сейчас и выдумывать того, чего на самом деле нет?

Чёрт! Николь, хватит так много думать, иначе голова вскипит! Ты ему веришь! Ты его хочешь! Ты его… в общем, тех чувств, что ты к нему испытываешь, сполна хватает, чтобы не сомневаться.

— Прости… Я в самом деле не хотела всего этого, — виновато бормочу я, опуская ресницы, получая в ответ едва слышную усмешку.

— Одного «прости» тут будет мало, Лина… Ты хоть понимаешь, что ты — единственная, кому хоть когда-нибудь удавалось довести меня до такого края, что я не смог сдержаться и накинулся на человека с кулаками? — его дыхание опаляет мои губы, касается кончика языка, оставляя за собой сладкое послевкусие.

— Ты накинулся не просто на человека, а на своего брата, — тихим шёпотом подправляю я и, не сдерживаясь, задаю ещё один из множество интересующих меня вопросов: — Почему ты соврал мне?

— Я не врал, — твёрдо отвечает Адам и освобождает мне шею, начиная легонько притрагиваться к драгоценным камням на ожерелье.

— Ты сказал, что у тебя нет братьев, а он — есть. Разве это не ложь?

— Общий отец — ещё не значит, что мы братья.

— Понятно, — коротко отвечаю я, замечая новый наплыв негодования в его зрачках. С моей стороны было бы разумно свернуть этот разговор прямо сейчас, но благоразумие и я — определённо вещи не совместимые. — Вы с ним так сильно похожи, что с трудом верится, что у вас разные мамы, — констатирую я, почему-то отчаянно желая узнать больше информации об Адаме, но весь его сочившийся неукротимым желанием вид говорит мне, что сейчас он вряд захочет о многом рассказывать.

— Просто у Роберта сильные гены. Мы оба почти полностью переняли его внешность, унаследовав от матерей лишь самую малость. Вот и всё, — и его скудный ответ лишь подтверждает мои предположения, но я всё равно не теряю надежды выудить ещё хоть что-то.

— Малость? Я бы так не сказала. Твой отец и брат явно не владеют твоей мистической особенностью, поэтому могу предположить, что ты такой благодаря маме… — не успеваю я толком договорить, как тут же приглушённо всхлипываю, когда Адам направляет свои руки, запускающие острое желание под кожу, к моей талии и ниже.

— Хватит! Я же сказал, что сегодня никаких разговоров. Так что заткнись! Или же мне помочь тебе это сделать? — уже в следующие секунды я понимаю, что это был чисто риторический вопрос, потому что способность и дальше выстраивать адекватный диалог быстро утрачивается — он припадает губами к шее, прокладывая линию из поцелуев от сонной артерии за ушко, а руками забирается под платье, накрывает ягодицы своими широкими ладонями, сминает их, поглаживает, раздвигает половинки, преодолевает смехотворную преграду из трусиков и вдруг ошарашивает меня, начиная вводить палец в анальное отверстие, вынуждая меня вскрикнуть и в стремлении остановить эти прикосновения ухватиться за его предплечья.

— Адам! Куда ты лезешь?! — громко и горячо возмущаюсь я, хотя до конца не понимаю, от чего именно. От неожиданности или от боли, смешанной со странноватым, но довольно приятным ощущением?

— Как всегда — куда хочу, туда и лезу, — на полном серьёзе произносит он и, напрочь игнорируя все мои брыкания, продолжает проделывать свои бесцеремонные манипуляции с моим задом. — Тебя что-то опять пугает, дикарка? Или ты собралась вновь вернуться к своей роли невинной недотроги? Вот давай только без этого сейчас… Передо мной не нужно ничего играть. Я прекрасно знаю, что ты хочешь этого ничуть не меньше, чем я.

— Пожалуйста… Не надо! Я ничего не играю, а ты прекращай постоянно лезть мне в голову и считывать мои фантазии. Так нечестно, — мой по-детски прозвучавший скулёж заставляет его хрипло засмеяться. И этот его невероятный смех — моя ахиллесова пята. Он, как всегда, отдаётся огненными фейерверками поочерёдно в каждой клеточке тела, ещё сильнее усугубляя моё неумолимо тающее от его близости состояние.

— Смешная ты, дикарка… О какой честности ты вдруг заговорила? Разве у нас тобой были установлены какие-то правила? Не знаю, как у тебя, но лично у меня их нет и никогда не было, именно поэтому я всегда и выигрываю, — вслед за его глухим вздохом с моих губ слетает ещё один вскрик, на сей раз определённо точно вызванный именно болезненным ощущением усиленного давления его пальца на моё интимное колечко.

— Адам! Стоп! — его уверенность в своей победе и самовольные проникновения помогают мне вспыхнуть, как факел, приступив отбиваться упорней. — Раз правил нет, значит, я хочу внести первое: не смей без разрешения лезть своими наглыми пальцами не в свою территорию! — воинственно шиплю я и для полной убедительности своих слов сильно вонзаюсь ногтями в кожу его ладоней. Этот оборонительный жест, слава богу, спасает мой зад от его пыток, но ягодицы по-прежнему остаются во власти сильных рук.

Я, конечно, жажду прочувствовать его везде и по-всякому, но всё-таки предпочитаю погружаться во все сексуальные утехи постепенно. По порядку. Начиная со стандартных методов проникновения. Хотя уже совсем не уверена, что мне это удастся — одержимый, горящий похотью взгляд Адама выглядит в корне несогласным с моими неторопливыми планами.

— Не в мою территорию? — разбавленные лёгкой весёлостью черты его лица вмиг заостряются, вновь становясь ожесточёнными. — Ты что, так ничего и не поняла, Лина? Ты вся — моя территория, — он внезапно отодвигается, но лишь для того, чтобы круто развернуть меня к себе задом, с силой надавить на лопатки, вынуждая меня наклониться вперёд.

Я мощно прислоняюсь щекой и ладонями к стеклу, чтобы не свалиться на пол от резковатых действий Адама и ощущения его серьёзной выпуклости под полотенцем, упирающийся в мою промежность.

— Адам! Полег… А-а-ай! — мой сдавленный, млеющий лепет сменяет испуганный всхлип, когда за спиной раздаётся душераздирающий треск материи моего элегантного, пережившего сегодня все круги ада платья, а вслед за ним — короткий звук рвущихся трусов.

— О да-а… Ты даже не представляешь, как я весь вечер мечтал это сделать! — рычит он с надрывом, грубо наматывая мои волосы на свой кулак, пока я ошеломлённо оглядываю разбросанные вокруг моих стоп лоскутки небесной ткани, понимая, что меня, по всей видимости, ожидает та же участь. — И уясни на будущее: я всегда буду делать с тобой всё, что захочу, дикарка! И ты никак меня не остановишь! — заявляет он строго с долей надменности, вновь без спроса и предупреждения толкаясь большим пальцем в пока ещё запретную для него территорию.

— Нет! Прекрати! — пытаюсь выпрямиться из не совсем удобной позы, чтобы прервать его наглые и крайне решительные действия, но вместо спасения добиваюсь лишь увеличения наклона своего корпуса до полностью горизонтального положения и усиленного трения его бугра о мою попку. — Какого хрена ты делаешь? Я же не просила об этом! — мне хотелось выкрикнуть напоминание о главном и, между прочем, выдуманном исключительно им правиле с уверенностью и злостью, но получилось только жалобно проскулить, потому что, несмотря на мою моральную неготовность так быстро познавать этот вид проникновения, болезненное удовольствие между бёдер с каждой секундой пульсирует всё ритмичней.

— Так ты попроси, и мы приступим. Ты же сама до безумия этого хочешь, — в его же хрипловатой интонации уверенности хоть отбавляй. — И я что-то не понимаю: почему ты опять тормозишь со своими желаниями? Куда же делась вся твоя смелость, которая побудила тебя на приёме «дать себе волю»? — недобро усмехнувшись, Адам передразнивает мои слова. — Да и чего это ты вообще так напряглась, Лина? Неужели думаешь, что я тебе насиловать буду? — мрачный вопрос звучит скорее как обещание, но почему-то не вызывает во мне ужаса. Лишь чистейший, равномерно распространяющийся по жилам кайф, вызванный яркими, развратными, полными грубостей кадров этого жестокого акта.