Вирджиния Эндрюс - Паутина грез
Когда мы забрались под стеганое теплое одеяло, я поцеловала Люка и жарко прижалась к нему. Он задрожал, загорелся, но не взял меня так, как полагается мужу в первую брачную ночь.
— Нет, мой Ангел, — прошептал он. — Мы подождем, когда ты родишь, когда у нас будет свой дом, где мы сможем творить любовь вдали от чужих ушей.
Я поняла, что он имеет в виду. Старые пружины скрипели, стоило кому-нибудь из нас лишь повернуться. А с другой стороны шторы спали родители Люка… Папаша Кастил храпел, под крыльцом, как и обещала Энни, хрюкали поросята, а в поленнице около двери что-то скреблось. Потом я услышала, как зашипела кошка, — и все смолкло, только ветер свистел в щелях крыши да шуршали листвой деревья в ночном лесу.
Заветный папашин сидр усыпил Люка очень быстро, а я ворочалась еще долго, прежде чем увидела первый сон, приснившийся мне под небом Уиллиса.
Утром Люк встал ни свет ни заря и отправился в Уиннерроу в поисках плотницкой работы. Старый Кастил пошел на заработки к фермеру по имени Берл — он помогал в постройке нового сарая, а мы с Энни остались при хозяйстве. После завтрака она уселась вязать, а я решила взять ведро, тряпку и мыло и по возможности вымыть дом. Мать позабавили мои попытки заняться черной работой, но, увидев, что я протерла окна и до блеска начистила кухню, она одобрительно покивала головой.
Потом мы с ней отправились в огород на борьбу с сорняками. Она стала вспоминать свою жизнь — детство, юность, замужество, которые провела в Уиллисе. Поведала и о своих сыновьях и с особой болью говорила о тех двоих, попавших в тюрьму.
— Да, мы бедняки и звезд с неба никогда не хватали, — сказала Энни, — но мы люди честные. Самогон у нас, конечно, варят, но и государство этим в открытую занимается. Более того, гоняют нас только из-за того, что мы составляем конкуренцию большим бизнесменам. Но ведь по их диким ценам бедный человек не может бутылку купить. Глядишь, никто и не пил бы, если бы не наши самогонщики. Нет, ты не думай, что я выпивох оправдываю. Напротив! Именно это зелье и довело до беды моих мальчиков, но мне обидно за наш народ. Эти жирные богачи готовы несчастного горца за бочонок самогона со свету сжить, понимаешь, Ангел?
— Да, мама.
— Хм, — заметила она, изучая результат моей работы. — Похоже, из тебя выйдет настоящая хозяйка. По крайней мере, руки ты не боишься испачкать.
Чудно, но я загордилась. Еще я подумала о том, какое лицо было бы у моей мамаши, окажись она сейчас рядом. Она начинала помирать, если в Фартинггейле ей попадалась пыльная тряпка, а тут я стояла с руками, черными от влажной земли! Меня это не смущало, я не испытывала отвращения, но мне хотелось к возвращению Люка привести себя в порядок. Для него я должна быть красавицей.
— Да, мама, только я считаю, руки надо почаще мыть, что я и сделаю. А потом обязательно смажу их лосьоном, вы не против?
Энни засмеялась:
— Да мажь чем хочешь! Черт возьми, ты думаешь, что мне не хочется выглядеть, как фасонистые дамочки в долине? Еще как хочется…
— Может, придумаем что-нибудь вместе, а, мама? — предложила я. — К вечеру я вас причешу по-другому, вы смажете руки кремом и сразу почувствуете себя иначе.
Энни искоса взглянула на меня:
— Да? Может быть…
Казалось, ее смущала сама идея заняться своей внешностью, но все же она доверилась мне, и я с удовольствием занялась густыми волосами Энни, расчесала их и даже немного взбила на макушке. Потом мы с ней вытащили из сундука одно из ее любимых платьев, нарядились и стали ждать возвращения мужчин. Первым появился Тоби Кастил.
— Что происходит? — изумился он, заметив на крыльце нарядную парочку. — Разве нынче воскресенье?
— Значит, мне, по-твоему, только по воскресеньям позволяется выглядеть хорошо, а? Эх ты, Тоби Кастил… — с вызовом бросила Энни. Он смутился и в растерянности оглянулся на меня, будто ожидая подсказки. Мужчина не сразу сообразил, за что ему вдруг досталось. — Тебя не затруднит поскорее умыться и переодеться в приличный костюм? Ты же у меня еще парень хоть куда!
— Я-то? А как же! Что правда, то правда. — Кастил лукаво подмигнул мне.
— Да-да, Тоби, вы мужчина в самом расцвете, — согласилась я.
Он просиял. После этого, не откладывая, умылся дождевой водой и переоделся в воскресную одежду, «выходной костюм», как он его называл. Скоро мы уже втроем сидели перед домом и ждали Люка, чтобы вместе ужинать.
Прошло совсем немного времени, и из рощи донесся рев пикапа, который пробирался по ухабистой дороге. Чуть ли не каждую секунду пронзительно взвизгивала сирена.
— О-хо-хо, — вздохнула Энни и пытливо глянула в мою сторону. У меня сразу затрепетало сердце. Что происходит? Что означает этот концерт?
Машина, неистово завывая и гудя, вырвалась на лужайку перед домом. Из кабины, забыв захлопнуть дверцу, выскочил Люк. К груди он прижимал шестибаночную упаковку пива, три ячейки которой были уже пусты.
— С праздником! — завопил он и залился хохотом.
— Какого черта… — пробурчал Тоби.
— Это ты у него спроси! — отрезала мать.
Люк остановился, покачиваясь и глупо улыбаясь. Он увидел нас — наряженных и причесанных.
— Вот это да! Гляньте-ка на них! — воскликнул он, будто рядом были еще другие люди. — Ого, да сегодня у всех праздник…
— Послушай, Люк Кастил! — Я встала и решительно вышла вперед. — Как ты смеешь являться домой в таком виде? Во-первых, ты мог налететь в своей машине на скалу или на дерево, а во-вторых, ты так гнусно и глупо выглядишь, что я сейчас заплачу.
— Чего?
— Говори-говори, — поддержала меня Энни.
— Мы только-только начинаем жить, устраивать свой дом, а ты приходишь домой пьяный! — Я развернулась и, едва сдерживая слезы, вбежала в хижину.
— Чего? — вслед мне протянул Люк.
Но я, не оборачиваясь, рухнула на кровать и разревелась.
Минуту спустя Люк был рядом. Он опустился на колени и провел рукой по моим волосам.
— Ну, Ангел, ну что ты… — пробормотал он. — Я просто отметил свой первый рабочий день и вас хотел поздравить. Потом я нашел лавку, где дешево продаются стройматериалы, мы сможем быстро начать постройку нашего дома…
— Мне нет дела до этого! Если у тебя радость и ты хочешь отметить что-нибудь, почему бы тебе не дождаться семейного ужина? Я уже говорила тебе, Люк, что мне не нравится твое пристрастие к выпивке, ты обещал отказаться от этого, и вот пожалуйста! Вот, оказывается, чего стоит твое слово.
— Я знаю, Ангел, я знаю. Я виноват, я дурак. Прости меня, — заговорил он уже нормальным голосом. — Я сейчас возьму оставшиеся банки и брошу их об скалу, — пообещал он. — А если ты не простишь меня, то и сам брошусь за ними.
