Вирджиния Эндрюс - Паутина грез
— Я знаю, Ангел, я знаю. Я виноват, я дурак. Прости меня, — заговорил он уже нормальным голосом. — Я сейчас возьму оставшиеся банки и брошу их об скалу, — пообещал он. — А если ты не простишь меня, то и сам брошусь за ними.
— Люк Кастил! — Я со слезами повернулась к нему. — Не смей никогда так говорить! Никогда! — Мои глаза сверкали.
Люк был искренне удивлен моей вспышкой.
— Господи, какая же ты красивая, даже когда сердишься, — помолчав, протянул он. — Вот уж не думал, что ты умеешь сердиться, но я и не хочу, чтобы ты сердилась. Клянусь. — Люк встал и поднял руку. — Клянусь, что никогда не сяду за руль нетрезвым. Веришь мне?
— Ах, Люк, любимый, ты же знаешь, что верю! — горячо отвечала я, и мы обнялись и поцеловались.
— Между прочим, у меня в кузове несколько кубов отличных досочек, — объявил он. — И я не откладывая, собираюсь пустить их в дело.
Мы вышли во двор, и Люк принялся разгружать машину. Энни с явным одобрением посмотрела на меня. Ей понравилось, как быстро я сумела привести Люка в чувство. Затем она повернулась к сыну:
— Зачем тебе доски?
— Буду делать новый туалет, — важно заявил Люк, и его мать с отцом не выдержали, расхохотались.
— Смейтесь, смейтесь, — отозвался он. — Вот когда увидите, что это будет за дворец, тогда и оцените.
Люк вложил в эту нехитрую работу всю душу, и скоро во дворе появилось крепкое и складное сооружение. Муж утеплил его и даже выкрасил изнутри в белый цвет. Основным его требованием стало название — только туалет, никаких уборных. Мы, домашние, даже подсмеивались над ним.
— Пойду почищу уборную, о, прошу прощения, туалет, — не скрывая иронии, говорила Энни, на что Люк только улыбался и укоризненно качал головой.
Лето уступило место осени. Люк неустанно обустраивал старую родительскую хижину — ему необходимо было практиковаться в плотницком деле. Он соорудил несколько шкафчиков и полок для кухонной утвари, укрепил крыльцо, сделал новые ступеньки. К первым холодам в стенах и на крыше были заделаны все щели. Но по мере того как мастерство Люка совершенствовалось, он все больше пропадал на городских работах. Он все чаще и чаще возвращался домой поздно вечером и уставал так, что едва хватало сил съесть ужин, однако несколько раз я замечала, что от него пахнет спиртным. На мои вопросы Люк отвечал, что пропустил стаканчик, чтобы взбодриться и дотянуть до вечера.
— Они требуют, чтобы я работал за двоих, Ангел, — однажды признался он. Мы шли тогда по лесу — я заставила его прогуляться. Среди внезапно расступившихся деревьев мелькнул вечерний свет, и мы ступили на край обрыва, с которого открывался потрясающий вид на долину. — Все хозяева из Уиннерроу дерут с наших ребят три шкуры, выкачивают все силы без зазрения совести, — продолжал он. — Я пока держу себя в руках, чтобы не сцепиться с ними. Нам так нужны сейчас деньги, чтобы заиметь свой дом… Но, скажу честно, с каждым днем становится все тяжелее и тяжелее.
— Мне не нравится, что ты заливаешь спиртным свою досаду, пытаешься выпивкой восстановить силы. Может быть, лучше поискать другую работу, Люк?
— Для нас, лесных горцев, выбор рабочих мест невелик. Именно поэтому я столько раз и покидал Уиллис.
— Я много думала над этим, Люк. Можно связаться с моим отцом. Ведь он владелец судоходной компании. Уверена, что он нашел бы для тебя подходящую работу.
— Что же это будет за работа? Жариться в кочегарке океанского лайнера и жить с тобой месяцами порознь?
— Почему обязательно в кочегарке? Можно найти место в одной из его контор.
— Что? Мне сидеть в конторе, с бумажками? Да я там как белка в клетке буду. Нет уж, увольте. Мне нужен вольный воздух, размах, цирковая суета, по крайней мере. Там и то свободнее себя чувствуешь.
— А ты не хочешь вернуться в цирк? После того как у нас родится ребенок, конечно, — предложила я. — Я могу там с тобой жить и работать.
— Нет! Цирк — это жизнь на колесах, жизнь тяжелая. Ладно, я приму решение, когда придет время.
— Люк, я могу написать папе, попросить, чтобы он перевел нам часть моих денег. У меня ведь есть счет, есть доля в акциях Таттертона.
— Эти деньги нам не нужны! — отрезал Люк. Впервые он рассердился на меня. Даже в глубоких сумерках я видела, как засверкали гневом его глаза. — Я пока в состоянии обеспечить свою семью.
— Я не говорю, что не можешь нас обеспечить.
Он мгновенно остыл и уже сожалел о своей вспышке.
— Извини, что я сорвался, Ангел. Просто устал.
— По-моему, мама права, Люк. Тебе необходимо взять выходной. Надо как следует отдохнуть. Ты ведь и дома в свободное время всегда работаешь. Так что давай в ближайшее воскресенье всей семьей отправимся в церковь, приоденемся, причешемся… Пожалуйста, Люк.
— Ладно, уговорила, — сдался он.
Энни была счастлива. Она давно мечтала выехать в город, но стоило нам спуститься в долину, я поняла их с Люком настороженность относительно местной публики. Напряжение повисло в воздухе, стоило нам переступить порог церкви. Все прихожане разом повернулись в нашу сторону. Взгляд у всех означал одно — стоять! Ваше место на задних рядах! Энни и Тоби поспешно заняли одну из последних скамеек, рядом с другими обитателями Уиллиса, но я была настроена иначе.
Люк с любопытством и тревогой поглядывал на меня. Он был необыкновенно хорош в выходном костюме, с галстуком, с прической, над которой я долго колдовала, а я, хоть и была на шестом месяце беременности, выглядела куда эффектнее самых модных городских барышень. Мое платье стоило не меньше, если не больше, чем все их наряды, и ни у кого я не видела таких ухоженных волос и рук, как у меня. Надо сказать, что лесной воздух только придал моему лицу свежести, я стала гораздо краше, чем была, когда несколько месяцев назад приехала в Уиллис.
Заметив в первых рядах два свободных места, я решительно потянула туда Люка. Он поколебался, пытливо глянул мне в глаза, а я промолвила:
— Кажется, ты хотел, чтобы я объяснилась с местной знатью при первой возможности, а, Люк?
Он широко улыбнулся.
— Да, черт возьми, было такое! — И мы прошествовали через проход.
Люди, сидящие на нашей скамье, отшатнулись, будто в церковь ворвался порыв ураганного ветра. Глаза у всех широко раскрылись, в них читалось удивление, негодование, но я не опустила головы, это они спрятали глаза… и постепенно успокоились. Вышел священник и начал воскресную проповедь о силе братской любви и взаимного уважения. Надеюсь, прихожане правильно истолковали ее.
После службы Энни подошла ко мне и сказала:
— Я не ошиблась в своем первом впечатлении о тебе, девочка. Ты по праву можешь носить имя Кастилов. Я горжусь тобой.
