Джоди Линн Пиколт - Уроки милосердия
— Что с ним произошло? — спрашиваю я.
— Съел заменитель соли, когда принимал альдактон — слабительное мягкого действия. От этого уровень калия в организме скакнул до заоблачных высот. А могло закончиться сердечным приступом.
Я сажусь на край кровати, беру Джозефа за руку. Вокруг запястья у него больничный браслет: «Джозеф Вебер, дата рождения: 20 апреля 1918 г. Группа крови: III (+)».
Если бы они только знали, что он не тот, за кого себя выдает.
Пальцы Джозефа слегка подергиваются, и я роняю его руку, словно обжегшись.
— Ты пришла, — хрипит он.
— Конечно, пришла.
— А Ева?
— Я заберу ее к себе. С ней все будет в порядке.
— Мистер Вебер, — вмешивается сестра, — как себя чувствуете? Болит где-нибудь?
Он качает головой.
— Не могли бы вы оставить нас на минутку? — прошу я.
Медсестра кивает.
— Через пять минут приду, померяю температуру и давление, — говорит она.
Мы оба ждем ее ухода.
— Вы нарочно это сделали, да? — шепчу я.
— Я не дурак. Провизор предупредил меня о побочных эффектах. Я решил сделать вид, что забыл об этом.
— Почему?
— Если вы не поможете мне умереть, я должен сделать это сам. Но я так и знал — все бесполезно! — Он жестом указывает на больничную палату. — Я же рассказывал вам раньше… Это мое наказание. Что бы я ни делал, всегда выживаю.
— Я никогда не говорила, что не стану вам помогать, — отвечаю я.
— Вы злитесь на меня за то, что я сказал правду.
— Да, — признаюсь я. — Злюсь. Все это тяжело было услышать.
— Вы выбежали из моего дома…
— Джозеф, вы жили с этим семьдесят лет. Вы должны дать мне больше, чем пять минут, чтобы переварить полученную информацию. — Я понижаю голос. — То, что вы делали… то, что, по вашим словам, вы совершили… вызывает у меня тошноту. Но если я сейчас… ну, вы понимаете… сделаю то, о чем вы просите… я совершу это в запале злости, ослепленная ненавистью. И ничем не буду отличаться от вас.
— Знал, что вы обидитесь, — признался Джозеф, — но я к вам не первой обратился.
Меня удивляет это признание. Значит, в нашем городе есть еще человек, который знает, что совершил Джозеф… И этот человек не выдал его полиции?
— К вашей маме, — продолжает Джозеф. — Ее я первую попросил.
У меня перехватывает дыхание.
— Вы знали мою маму?
— Познакомился несколько лет назад, когда преподавал в старших классах. Учитель религиоведения пригласил ее рассказать об иудаизме. На перемене я встретил ее в учительской. Мельком. Она сказала, что ее трудно назвать настоящей иудейкой. Но лучше такая, чем никакой.
Очень похоже на мою маму. Я даже припоминаю, как она собиралась выступать в школе у сестры. Держу пари, мои сестры сейчас многое бы отдали, чтобы почувствовать подобную близость с мамой. От таких мыслей в горле пересохло.
— Мы разговорились. Она, разумеется, обратила внимание на мой акцент, сказала, что ее свекровь была узницей концлагеря в Польше.
Я отмечаю, что он употребляет прошедшее время, когда говорит о бабушке. Я не поправляю. Не хочу, чтобы он вообще о ней что-нибудь знал.
— И что вы ей сказали?
— Что меня на время войны отослали учиться за границу. Я чувствовал, что наша встреча — не случайность. Она не только была еврейкой, но и, пусть через мужа, оказалась связанной с узниками лагерей. Еще никогда я так близко не подбирался к прощению.
Я представляю, какой будет реакция Лео: «Один еврей не может заменить другого…»
— Вы хотели попросить, чтобы она вас убила?
— Помогла мне умереть, — поправляет Джозеф. — Но потом я узнал, что она умерла. А после встретил вас. Сначала я не знал, что вы ее дочь, но, когда это обнаружилось, сразу догадался: мы встретились неспроста! Я понимал, что должен попросить вас сделать то, о чем так и не успел попросить вашу мать. — В его голубых глазах стоят слезы. — Я не могу умереть. Никогда не умру. Наверно, моя уверенность смешна. Но это правда.
Я ловлю себя на том, что думаю о бабушкиной истории, об упыре, который молил о том, чтобы его пощадили и освободили, и тогда ему не придется скитаться вечно.
— Вы совсем не похожи на вампира, Джозеф….
— Это не значит, что меня не проклинали. Посмотрите на меня. Я уже давно должен был умереть. Несколько раз. Я был заперт почти семьдесят лет, и все эти семьдесят лет искал ключи. Может быть, у вас они есть.
Лео сказал бы, что Джозеф преследует меня и мою семью.
Лео сказал бы, что даже сейчас Джозеф рассматривает евреев как единственный способ уйти из жизни. Не как живых людей, а как пешки.
Но если ты ищешь прощения, разве это автоматически не означает, что ты не можешь быть чудовищем?
Интересно, что мама думала о Джозефе Вебере?
Я тянусь к его руке. К руке, которая держала пистолет, которым он убил лучшую подругу бабушки и одному Богу известно, скольких еще.
— Я сделаю это, — обещаю я, хотя не уверена, лгу ли ради Лео или говорю чистую правду от себя.
Мы с Лео едем к Джозефу домой, но входить внутрь он отказывается.
— Без ордера на арест? Ни за что на свете!
По-моему, он преувеличивает. Я приехала всего лишь забрать собаку, а не искать порочащие документы. Запасные ключи Джозеф хранит под фигуркой каменной лягушки, которая украшает его порог. Когда я открываю дверь, Ева с неистовым лаем мчится мне навстречу.
— Все хорошо, — уверяю я маленькую таксу. — С ним все будет в порядке.
По крайней мере, сегодня.
Кто заберет собаку, если его выдадут Германии?
В кухне полный беспорядок. Тарелка перевернута и разбита, еды нет (похоже, полакомилась Ева); стул перевернут. На столе заменитель соли, который, должно быть, и ел Джозеф.
Я ставлю на место стул, убираю осколки тарелки, подметаю пол. Потом выбрасываю заменитель соли в мусор, мою стоящую в раковине посуду, вытираю стол. Роюсь в кладовке Джозефа в поисках еды для Евы. Там хранятся овсянка быстрого приготовления, «Райс-а-Рони» — смесь быстрого приготовления из вермишели, риса и приправ, горчица, макароны-спиральки. По меньшей мере три упаковки чипсов. Все кажется таким… обычным, хотя откуда мне знать, чем питается бывший нацист.
В поисках переноски или подстилки для собаки я оказываюсь на пороге спальни Джозефа. Постель аккуратно застелена белым одеялом, простыня в крошечных фиалках. В комнате два комода, на одном из них шкатулка с драгоценностями и женская щетка для волос. На одной прикроватной тумбочке будильник, телефон и игрушка для собаки. На другой — роман Элисы Хоффман[56], между страниц лежит закладка. Рядом с книгой баночка крема для рук с запахом розы.
