Сплетня - Катя Саммер
– Спасибо, – наконец улыбаюсь я. – Не думала, что есть шанс…
– Меня вам не за что благодарить. А если бы не удалось уговорить товарища Уткина на подобную щедрость, наш студент по фамилии Савельев сегодня утром забрал документы, освободив вакантное место.
Сдавленно смеюсь, вспомнив повод.
– По всей видимости, до вас тоже дошли некоторые слухи.
– Ага, – соглашаюсь я, уже не сдерживая смех.
– Рада, что благодаря моему чату студенты по-прежнему находят повод для веселья.
– Вашему чату?
Марина Евгеньевна кивает:
– Девочки, конечно, думают, что захватили там власть, но я по-прежнему остаюсь в нем единственным администратором, который может одним нажатием кнопки его удалить. За передачу чека из магазина художественных принадлежностей девушку, кстати, уволили по моей настоятельной просьбе. Статья сто тридцать седьмая УК РФ: разглашение персональных данных без согласия владельца. Я не сильна в юридических формальностях, но владелец решил, что ему лишние проблемы с такими работниками не нужны. – Она пугает меня и восхищает одновременно. – Иногда я подумываю стереть все, но пока чат имеет больше преимуществ, чем недостатков. Хотя бы потому, что мне часто присылают интересную информацию.
Она достает телефон из ящика и протягивает его над столом – не тот, что видела у нее раньше, более старой модели. Показывает открытую переписку с кем-то, и я понимаю, что не раз видела ее аватар в чате, но никогда бы не подумала, что она тут за главную. А затем включается видео – то же, что показывали на конкурсе. Данил и Лейла, но… нет, оно другое. И заканчивается раньше, чем я моргаю. Потому что не крутится на повторе. И потому что поцелуй не успевает начаться, как кончается: Данил и правда отталкивает Андреевну, как говорила Лиза. На этом все. Я неотрывно смотрю в черный экран несколько секунд. После чего поднимаю глаза на Марину Евгеньевну.
– Пытаюсь уложить все в голове, но она закипает немного, – честно признаюсь я.
– Ничего, справитесь.
Проверяет время на наручных часах, выходит из-за стола, явно давая понять, что разговор окончен.
– У меня через пять минут совещание, так что я вынуждена вас покинуть. Можете попросить Аню сделать вам кофе и перевести дух. – Она машет в сторону кожаного дивана в углу ее кабинета. – Как сдали историю?
– Отлично.
– Поздравляю вас.
– Спасибо, но… – подрываюсь следом за ней, потому что ее забота ощущается неуютно. – Вы слишком добры.
– Нет, если вы одна можете удержать его здесь.
Она говорит так, как будто сейчас не со мной. И как будто я не должна ничего понять, но я понимаю. И от этого становится только грустнее. Я же помню, что сказала мне Лиза – о том, почему Даня не попал в Канаду. И сейчас понимаю, что его мама не раскаивается и не чувствует никакой вины. Что ее помощь не во имя счастья сына, а ради вполне конкретных целей – оставить его рядом с собой. И, конечно, я не зарекаюсь, что буду другой, потому что много раз слышала от мамы и Розы, что все воспринимается иначе, когда ты сама становишься матерью, но… Я надеюсь, что никогда не буду такой эгоистичной в своей любви к ребенку. От этого все только страдают, разве нет?
В голове раздается щелчок, и, в один момент сорвавшись с места, я бегу вниз, потому что сейчас должна быть не здесь. Мелькает мысль сделать крюк, чтобы забрать Лизу, но я отметаю ее – время поджимает – и теперь уже несусь в сторону выхода, чтобы быстро одеться и потом еще десять минут лететь к манежу. Внутрь я пробираюсь через толпу у входа для тех, кому не хватило мест на небольшой трибуне сбоку. Вокруг так шумно, что меня на некоторое время это дезориентирует: где-то раздается свисток, тут с истошными воплями болеют за наших, там скандируют кричалки девочки из команды чирлидинга – кто в лес, кто по дрова, потому что никто у них в коллективе надолго не задерживается. В какой-то момент ловлю на себе взгляды – разные: осуждающие, заинтересованные. Ощущаю себя Сэм из «Истории Золушки» в тот момент, когда после позорного разоблачения все пялились на нее и тыкали пальцами. Вот только я прятаться за немодной кепкой не буду.
Шагаю напролом к краю поля, где носится Даня с мячом, но внезапно мне преграждает дорогу какая-то смелая брюнетка выше на голову. Не скрывая надменного взгляда, осматривает меня сверху вниз:
– А вы правда расстались с Романовым?
– А Райан Гослинг правда пел в «Backstreet Boys»?
– Чего?
– Вот и я о том же.
Воспользовавшись моментом замешательства, пока у той усиленно работают извилины, я огибаю короткую юбку брюнетки, что лучше подошла бы для ночного клуба, а не для футбольного матча. Подбегаю к боковой линии и судорожно выглядываю восьмой номер в красно-белой форме, который потеряла из виду, и… свист. Следом останавливают игру, кто-то лежит на поле. Судья поднимает желтую карточку, а парни в форме нашего университета уже толкаются с противниками, начинается потасовка. В этой неразберихе я не сразу понимаю, что тот, кого сбили, – это Даня. Ему поставили подножку в зоне одиннадцатиметрового (это не я такая умная: за спиной говорят).
Сердце, кажется, не стучит, пока не убеждается, что с Даней все в порядке. Пока он не встает и, прихрамывая, не направляется в сторону скамьи запасных, жестом показывая, чтобы делали замену, видимо.
– А бить пенальти кто будет? – ругается в ответ тренер, пока я осторожно, сливаясь с толпой, продвигаюсь ближе.
– Андрей пробьет, он лучше меня это делает.
Даня выражается нецензурно, шипя сквозь зубы от боли, когда ставит ногу на скамью и осматривает покрасневшую голень. Достает из рюкзака воду, пьет жадно, в спешке, и половину льет мимо рта на футболку. Я собираю всю смелость в кулак и решаюсь подойти к нему, но в тот же миг мне преграждают дорогу.
– Мы не сняли твоих голов. – Передо мной возникает мужчина с камерой. – Твой отец будет недоволен.
– Класть на отца.
Даня вытирает полотенцем мокрый лоб, прикладывает к ушибу лед, пока на фоне происходит что-то важное, спорят игроки и, возможно, решается чья-то судьба. Посылает прямо и надолго приставучего оператора, а затем опускает ногу на землю и собирается сесть, когда… наконец замечает меня. И вся моя смелость растворяется как по волшебству. Его взгляд слишком тяжелый, чтобы даже вздохнуть. Едва не закашливаюсь, сглатываю воздух. Нервно коротко улыбаюсь и машу ему рукой, хотя стою всего в метре
