Фред Стюарт - Блеск и будни
Оба поднялись.
— Обещаешь мне показаться доктору завтра утром?
— Ладно. А теперь не беспокойся. Я оденусь, и мы поедем.
Она вышла из ванной, но не могла отделаться от дурных предчувствий.
— Насколько я понимаю в подобных вещах, у Алекса вчера вечером был микроинфаркт, — сообщил доктор Логан, снимая свои пенсне. Он только что вышел из спальни, где осмотрел Алекса. — Конечно, могло быть что-нибудь и еще. Но, судя по его матери, по наследственности, думаю, что можно предположить возможность сердечного приступа.
— Его матери? — Лиза вспомнила развалину в инвалидной коляске, которая не отрываясь смотрела на нее.
— Существует научная теория, утверждающая, что склонность к сердечным приступам переходит по наследству. Его отец умер от инфаркта в молодом возрасте. Поэтому тревожная вероятность удваивается.
Лиза нервно хлопнула ладонями и отвернулась.
— Он так молод, так энергичен, — воскликнула она. — Я даже выговаривала ему за то, что он слишком носится, слишком торопится. Подумать, что он может…
— Достоверно мы этого не знаем, миссис Синклер. Но думаю, что Алекс должен кое-что изменить в своей жизни, в порядке перестраховки. Ему надо снизить обороты, позаботиться о себе. Я рекомендовал ему несколько дней оставаться в кровати, и…
Дверь из спальни отворилась, и вышел Алекс, одетый в деловой костюм.
— Алекс, доктор Логан велел тебе оставаться в постели!
— Чепуха. Никогда в жизни я не чувствовал себя лучше, чем сейчас. Спасибо, док. Ценю ваши советы, но я слишком молод, чтобы хоронить меня. Не забудь, дорогая, что на сегодняшний вечер у нас назначен ужин в «Делмонико». До вечера.
Он начал спускаться по лестнице.
— Алекс, — закричала Лиза. — Ты должен послушаться доктора! Тебе надо притормозить!
— Притормозить? Проклятье, если в этом городе притормозить, то тебе крышка.
И он вышел из дома.
Лиза повернулась к доктору.
— Что я могу поделать? — вздохнула она.
— Да, остается только молить Бога…
Фабрика в Мэндевиле была длинным, безобразным строением с высокими трубами. Большая вывеска гласила: «Белладон Текстайлз, Лимитед. Фабрика № 3». Адам, держа кепку в руке, вошел в дверь с надписью «Наем рабочих» и пошел по узкому коридору к окну с железной решеткой. За решеткой в конторке сидел ужасно толстый мужчина с совершенно лысой головой и ел куриную ножку.
— Простите, сэр, — обратился к нему Адам. — Могу ли я видеть мистера Хоксвуда?
— Он перед вами.
— Мне стало известно, что вам нужен дворник. Меня послал к вам мистер Гриви.
Мистер Хоксвуд отложил в сторону куриную ножку.
— Гриви, вы говорите? Ну, тогда другое дело. У дворника трудная работа. Но если вы человек старательный, то в один прекрасный день можете стать надсмотрщиком. Думаю, что мистер Гриви имел в виду для вас именно это. Но, работая пока что на уборке помещений и территории, вы окажетесь на самом дне кучи, даже ниже уборщиц. И рабочий день довольно длинный: с половины шестого утра до половины восьмого вечера. — «Бог мой, — подумал Адам, четырнадцать часов в день!» — У нас две формы оплаты, — продолжал мистер Хоксвуд. — Один шиллинг в неделю плюс бесплатное жилье и питание в общаге…
— В общаге?
— В общежитии. Там спят большинство рабочих. Находятся такие общаги за фабрикой, рядом с бараком столовой, где они едят. Или мы платим два шиллинга и шесть пенсов в неделю и вы устраиваетесь с жильем и едой сами.
— Простите меня, сэр, — заметил Адам, — но в этом практически нет выбора. Разве может мужчина прожить на два шиллинга и шесть пенсов в неделю?
— Поэтому-то более сообразительные ребята выбирают первый вариант оплаты. Сдельщикам мы платим от двух до шести шиллингов в неделю и позволяем им жить в общаге, но дворник оплачивается ниже.
Адам ужаснулся. В бумагах, которые он читал в парламенте, и намека не было на то, что заработки могут быть такие мизерные. А согласно закону о десятичасовом рабочем дне, держать людей на работе по четырнадцать часов было противозаконно.
— Тогда мне лучше тоже оказаться сообразительным, — сделал он выбор.
— Ваше имя и фамилия.
— Адам Филдинг.
— Можете ли вы читать?
— Да, сэр.
— Прочтите вот это и, если согласны, подпишите.
Он просунул под решеткой листок бумаги. Адам взял его и прочитал:
УСЛОВИЯ НАЙМА
Нижеподписавшийся соглашается с тем, что, пока он работает на фабрике «Белладон Текстайлз, Лимитед», он не будет присоединяться ни к какой организации, которая ставит своей целью объединить в профсоюз рабочих компании.
Согласен………………..
— Ну? Будете подписывать? — спросил мистер Хоксвуд. — Если не подпишете, то можете утром не приходить сюда. Мистер Белладон не хочет иметь ничего общего с новоявленными чартистами и радикальными организаторами профсоюзов.
— Это понятно без слов, — ответил Адам, а сам подумал: «Это же настоящее рабство! Неприкрытое рабство».
— Дайте мне перо.
— Надо сказать — дайте мне перо, сэр.
— Дайте мне ручку, сэр.
Мистер Хоксвуд обмакнул гусиное перо в чернильницу и через решетку просунул его Адаму. Подписываясь своей вымышленной фамилией, Адам прикинул, что при таком заработке в один шиллинг в неделю ему бы пришлось проработать примерно 228 лет, чтобы получить свой нынешний доход в сто тысяч фунтов стерлингов.
— Можно ли мне осмотреть фабрику, мистер Хоксвуд? — спросил Адам, подписав бумагу и подсунув ее вместе с пером под решетку.
— Нет причин отказать вам, — ответил толстяк, принимая бумагу и убирая ее в ящик. Он шумно поднял свое огромное тело со стула. — Идите к первым воротам, я впущу вас, и вы сможете посмотреть.
Адам опять вышел на улицу. Преодолевая сильный ветер, он прошел вдоль здания к большим деревянным двустворчатым воротам с надписью «Ворота I». До его ушей даже через закрытые окна донесся рев машин. Он подождал, пока мистер Хоксвуд откроет ворота.
— Заходите, Филдинг, — пригласил он. Адам вошел во двор. — Не правда ли, здесь приятно?
Первое впечатление осталось от жары, шума и вони. Жара на фабрике, машины которой работали от пара, превышала тридцать градусов, а шум — бесконечный рокот тысяч шипящих колес — напоминал настоящий адский гул. Но особенно потрясло Адама то — хотя он и подозревал это, когда касались его возраста, — что в цехе не было никого, если не считать его самого, мистера Хоксвуда и двух сурового вида мужчин с кожаными ремнями в руках, кто был бы старше пятнадцати лет! Мальчики и девочки, грязные, в лохмотьях, семи или восьми лет, составляли основную рабочую силу на фабрике.
