Берт Хэршфельд - Акапулько
Стоя на высоком трамплине для прыжков в воду, Тео принял соответствующую позу и оценивающе огляделся. Что за жалкое зрелище представляли собой эти мужчины, копошащиеся внизу, — жирные, обрюзгшие, преждевременно вышедшие в тираж, с дряблыми, вялыми телами! Ну что же, ладно. Они только облегчают Тео Гэвину его собственную игру.
Он безупречно выполнил прыжок и вошел в воду, почти не подняв брызг. Не теряя зря времени, он вылез из бассейна и снова взошел на трамплин. Лишние движения — потраченная впустую энергия. Тео знал, как казаться легким и естественным, хоть и презирал при этом театральные, рассчитанные на публику, представления, которые могут вызвать аплодисменты только у непосвященных.
На этот раз он исполнил обратное сальто. Однако, не сумев достаточно быстро выпрямить ноги, Тео влетел в воду неуклюже, под углом. Надеясь, что его прыжка никто не видел, Гэвин вылез из воды и встал у бортика бассейна. Неподалеку от него, всего в двух-трех шагах, в шезлонге полулежала сногсшибательная девушка. Не более двадцати лет, крошечное любознательное личико, пухленькие, словно искусанные пчелами губки, пышная фигура, обрамленная черным вязаным бикини. Тео стало совершенно ясно, что она не только видела прыжок, но и распознала его провал.
— День сегодня неудачный, — объяснил он.
— А первый прыжок был хорош.
— Вы прыгаете с вышки?
— Не совсем. Прыгала, когда училась в школе.
— Не так уж давно вы ее закончили, я думаю.
— Три года назад.
— Это заставляет меня чувствовать себя стариком. — Он согнул руку в локте и как бы невзначай продемонстрировал девушке напрягшийся бицепс.
— Вы мне не кажетесь стариком. Меня зовут Бетти Саймонз.
Тео сообщил ей свое имя.
— Всего пару часов как приехал сюда. Путешествую с сыном. Вон он там, Чак, — вон у дальнего края бассейна, тот парень с длинными волосами.
— Он выглядит милым, — прокомментировала девушка.
— Я предпочел бы, чтобы о нем этого нельзя было сказать, — заметил Тео. — Не хочу казаться вам отцом-профессионалом, но мне, честно говоря, было бы по душе видеть его более мужественным, более спортивным.
— Как вы, — отозвалась девушка. — Вы выглядите так, как будто раньше были профессиональным спортсменом.
— Боюсь, что разочарую вас. Пошел работать сразу после колледжа. Конечно, я в то время здорово увлекался спортом — футбол, бокс. А сейчас много времени провожу на теннисном корте, немного играю в ручной мяч, время от времени работаю с гирями или штангой… так, только для того, чтобы поддерживать тонус. Век профессионального спортсмена недолог. А я выбрал долгосрочные цели, более, так сказать, основательные свершения.
— И что, ваши свершения были основательны? — она посмотрела на Тео с интересом.
— Не жалею, Бетти. Ни секунды не жалею. Но я хочу услышать о вас. Вы приехали сюда с родителями?
— Я не настолько молода, — весело запротестовала она. — Я подрабатываю немного на приемах, развлекаю гостей.
— Зарабатываешь на жизнь песенками? Я сразу об этом догадался — что еще может делать такая красотка, как ты. Только трудиться в шоу-бизнесе.
Она подвинулась, освобождая ему место на шезлонге.
— Посидите со мной немного рядом, Тео, — предложила она.
Он колебался, поглядывая на Чарльза.
— Почему бы и нет? Пару минут можно. — Тео расположился в изножье, и его обнаженные бедра прижались к голым ступням девушки. Он был доволен, что Бетти Саймонз не сделала попытки отодвинуться от него.
Для Саманты Мур «Вилла Глория» была подобна ее собственному телу: и то, и другое воспринималось ею как некий экспонат высочайшего качества, предназначение которого состоит в том, чтобы представить в самом лучшем виде ее — владелицу и хозяйку.
С проходящей мимо яхты Виллу Глория рассмотреть можно было с трудом: она почти сливалась с застывшими утесами по ту сторону острова Рокета. Однако при ближайшем взгляде стала бы заметна изысканная ручная работа, замысловатые каменные уровни, опоры, колонны, башенки, фасады. Эту виллу построил в честь своей драгоценной супруги какой-то неизвестный янки, не то лесоруб, не то лесопромышленник, еще в те времена, когда окрестные горы были почти не заселены. Потом дом был продан, потом продан еще раз и еще. Со временем вилла перешла в руки Ахмеда эль-Акб Сихоури, тогдашнего мужа Саманты Мур. Он подарил ей купчую на это поместье в то время, когда их брак переживал свою раннюю, или «нежную», стадию. Обладая весомыми доходами от продажи прав на разработку нефти, Ахмед, принц из Саудовской Аравии, был весьма озабочен тем, чтобы должным образом потакать всем капризам своей очень красивой и очень желанной американской жены. Его отношение со временем круто переменится, но не раньше, чем нанятые им детективы застанут Саманту в постели с художником-испанцем. Разрыв, последовавший за этим, не причинил особого вреда ни художнику, ни Ахмеду, однако явился причиной международного скандала, в результате которого Саманта стала еще более желанной целью любого мужчины, за исключением, правда, художника и Ахмеда.
Вскоре после развода, но до того как Саманта вышла замуж за актера кино, она расширила на Вилле Глория плавательный бассейн. Строителям понадобилась чуть ли не целая тонна взрывчатки и вагон цемента, прежде чем все эстетические притязания владелицы дома были благополучно удовлетворены. Когда работы были закончены, бассейн превратился в настоящий банный дворец, достойный принять в свои покои и самого римского императора: синие с золотом плитки ручной росписи, сверкающие сквозь толщу подогретой воды; скрытая иллюминация для ночных купаний; закрытая аллея для прогулок с рифлеными колоннами по бокам; выходящая прямо на залив терраса из итальянского мрамора; и, наконец, комната со стеклянными стенами, построенная ниже уровня воды, которая была специально предназначена для желающих отдохнуть со всевозможными «сухими» удобствами, пропустить стаканчик-другой и понаблюдать снизу за забавными движениями тел пловцов в бассейне.
Годы шли, и красота Виллы Глория совершенствовалась столь же органично, как распускается цветок. Через полгода после того, как был построен новый бассейн (получивший название «Римский»), над ним был разбит японский сад — спокойный, изысканный, миниатюрный, созданный руками двух настоящих японских садовников. В юго-восточной части усадьбы располагался лабиринт — весьма популярное развлечение во время многочисленных приемов, которые устраивала Саманта; его тщательнейшим образом подстриженные живые изгороди достигали в высоту десять футов[31]. Еще выше находились огромные клумбы и газоны, засаженные пышными красными и оранжевыми цветами — бугенвиллией, тюльпанами, олеандром и дюжиной магейских кактусов. А еще там был «креветочник». А потом — красно-коричневое фейерверковое дерево. И цветущий по ночам кактус эхиноцереус с тяжелыми стволами треугольной формы, чей аромат непередаваемо богат и сладок. А сверху на все это великолепие взирали две шеренги кокосовых пальм.
