Екатерина Вильмонт - Девственная селедка
– Замолчи, болван! – крикнул отец. – Чтобы я этого в своем доме не слышал. Ты не от Евы этого набрался, надеюсь?
– Нет, представь себе, от старшего брата, папочка. Но, вообще-то, у меня и своя голова на плечах есть.
Отец погрозил ему кулаком и ушел спать. Платон был убежден, что отец в душе разделяет точку зрения Томаса Манна, однако долгие годы службы в МИДе отучили его даже думать так, не то что говорить вслух.
Еве родители Платона тоже понравились. Они были ласковы с ней, но дело даже не в этом. Там была семья, настоящая семья, отец, мать, сыновья. Красивая, богатая квартира, стол ломился от вкусных вещей, которых Ева никогда даже не видела. Майя Тарасовна сказала, что официальной свадьбы, конечно, устраивать нельзя, но они дадут денег, чтобы Платон и Ева поехали в августе на Юг, а пока они там будут как бы в свадебном путешествии, Майя Тарасовна сделает ремонт в Евиной квартире.
– Ты молодец, Евка, – заключила подруга Женька. – Как ты проунькала, что они оценят твою честность? Хорошие, значит, люди… Другие даже и слышать бы о тебе не захотели, а эти… Постой, а может, это они от радости, что вы расписываться не будете?
– Может, и от радости… Мне как-то все равно.
– Но теперь ты уж точно будешь как сыр в масле кататься. А то с ног сбиваешься, чтобы с голоду не подохнуть.
– С ног я не сбиваюсь, – усмехнулась Ева. – Я просто сбиваю руки.
Отчим оставил ей в наследство пишущую машинку «Ундервуд», научил печатать слепым методом, и даже подыскал клиентуру. Поэтому каждую свободную минутку Ева сидела за машинкой. За это платили не много, но жить все же было легче. Правда, совсем не было времени. Но это ничего, так даже лучше, некогда думать о Георгии Ивановиче. А вчера пришло письмо от бабки: «Евушка, как ты там? Летом не приедешь? У нас все вроде как было. Только вот сосед мой дорогой, Георгий Иванович, съехал. Помиловка ему вышла, что ли, одним словом, сняли с него обвинение и уехал он к себе в Ленинград. Хороший человек, дай ему Бог. А ты что, с Шуркой поругалася? Она что-то о тебе понасёрки плетет, будто у тебя в Москве полюбовник завелся? Гляди, девка, если эта сучонка не брешет… А куда мать твоя смотрит? Или это Шурка со злости? Очень я, Евушка, беспокоюся. Отпиши мне, как все у тебя обстоит. А то, может, приедешь на каникулы? Остаюсь твоя бабка Варвара».
Георгий Иванович уехал в Ленинград… А мне-то что? Я замуж выхожу… Ей вдруг стало грустно, тоска навалилась. И что я за дура? Меня такой парень любит и женится на мне, пусть и неофициально, да разве это имеет значение? И семья у меня будет, самая настоящая семья, и будущая свекровь уже начала обо мне заботиться. Надарила шмоток заграничных… И ремонт собирается делать и вообще, все у меня хорошо… Просто замечательно, я везучая, о таком женихе любая девчонка может только мечтать… Все равно, Георгию Ивановичу я сто лет не нужна. Он серьезный, взрослый, он прошел такое… ему не до глупой студенточки…
И Ева села за учебники. На носу сессия.
2007 год
Возвращаясь с пляжа, Лали всегда сворачивала с дорожки и шла через лужайку, чтобы войти в номер со стороны веранды. Идти босиком по траве так приятно! И вдруг на плетеном столике она увидела крупную темно-красную розу в узкой вазочке простого стекла. Роза была свежайшая, с капельками воды на лепестках и сильно пахла. Петька постарался, с нежностью подумала она. Он такой заботливый… После смерти отца, которого он боготворил, все время старается быть ко мне внимательным и нежным…
Она приняла душ, переоделась, вышла босиком на лужайку и развесила купальник на ветвях старой оливы, сейчас пригретых солнцем. Потом взяла в руки вазочку и внесла в комнату. И когда это он успел?
– Лали? Ты дома?
– Петька, привет! Спасибо за розу, я все оценила!
– Мам, ты что, какая роза?
– Вот!
– Мам, это не я, честное слово! Я, конечно, кретин, мог бы и сообразить, но, увы…
– Петька, не ври!
– Мам, я не вру!
– Но тогда откуда… О, это, наверное, от гостиничной администрации… Скорее всего, судя по вазочке.
– Нет, Лали, это от поклонника.
– От поклонника? В вазочке? Нереально. К тому же тут у меня нет поклонников.
– Есть. Тот дядька, с которым мы из Керкиры ехали. Он на тебя запал, это видно невооруженным глазом. Кстати, мам, я хотел давно сказать, просто боялся трогать эту тему… Мам, если ты заведешь роман или, еще лучше, выйдешь замуж, я буду только рад. Учти это. Никакой ревности или обиды за папу… Ты молодая, красивая, что ж тебе пропадать?
– Петенька, родной, это глупости. Я так любила папу, я вытащила в жизни такой счастливый билет, что… Я невольно любого буду сравнивать с папой и любой проиграет в сравнении с ним. Любой.
Он подошел, обнял ее.
– Мам, но что ж тебе, в монастырь уйти? Ладно, замуж не хочешь, я понимаю, но роман хоть заведи…
– Тебе-то это зачем?
– Мам, я хочу видеть, как у тебя блестят глаза…
– А что? У меня такой несчастный вид?
– Не несчастный, нет… Но… безжизненный что ли… Хотя тебе никто не дает твоих лет, а меня принимают за твоего любовника.
– Уже нет, – улыбнулась Лали.
– Откуда ты знаешь?
– Я сама призналась, что ты мой сын.
– Кому призналась?
– Тому самому дядьке. Он предложил мне послать куда подальше юного любовника, который вечером оставил одну несчастную стареющую женщину. Пришлось признаться.
– А вместо меня предложил себя?
– Не впрямую, но намекнул.
– Точно, это от него роза.
– С вазочкой? Чушь.
– А я вот сейчас узнаю.
Он заметил идущую мимо горничную с охапкой пледов. Выскочил к ней и заговорил о чем-то. И через минуту вернулся.
– Мам, она никаких цветов в номер не ставила!
1987 год
Ева ехала вниз по эскалатору. И вдруг сердце подскочило к горлу и ухнуло в пятки. На соседнем эскалаторе поднимался Георгий Иванович! На мгновение они встретились глазами. Он узнал ее… Но она ехала вниз, а он вверх. Их пути опять разошлись? НЕТ, я так не могу! Ева кинулась вниз, растолкала людей, ждущих возможности ступить на эскалатор, и стала продираться сквозь стоящих слева и справа пассажиров. Господи, только бы он не ушел, только бы не ушел!
– Девушка, вы чего пихаетесь?
– Вот оглашенная!
– Куда прешься, лярва?
– Дура ненормальная! – неслось ей вслед. Но вот она выбежала в вестибюль, озираясь по сторонам. Его не было. Ушел! Она выскочила на улицу и сразу увидела его. Он стоял на ветру, пытаясь раскурить сигарету. От радости, что он, по-видимому, ждет ее, она вдруг обессилела. Он еще не видел ее, борясь с непослушными спичками. Руки у него дрожали. На нем была потертая до белизны коричневая кожаная куртка, вылинявший голубой свитер. Он был хорошо выбрит, седые волосы пострижены коротким ежиком.
