Серебряный город мечты (СИ) - Рауэр Регина

И это похоже на то, как раньше.

На Сахару, раскопки и старого копта, который кофе в песке когда-то делал, угощал маму, выливая кофе в глиняную, тёмную, пиалу. У неё, пиалы, был сколот один край. А сам кофе варился на исходе дня, когда горизонт делался невыносимо красным, раскаленным. Мне казалось, что я давно всё забыла.

Не было такого в моей жизни, только оно вот было и не забылось.

— Осторожно, не до дна, — Дим тормозит, шепчет, касаясь губами уха и кожи за ним, — снизу должен остаться песок.

— Вот так?

— Да, — он, опаляя дыханием висок, отвечает едва слышно.

Не пытается отстраниться.

Наоборот.

Его левая рука на мою талию пристраивается… надежно. И не отвлекаться от кофе становится сложно, но… я стараюсь, смотрю пристально, как начинает подниматься кофейная шапка, не обращаю внимания на… всё остальное.

И мой кофе почти готов, когда звонит телефон.

А Дим, тяжело вздыхая и убирая руки, отстраняется. Отправляется, тихо проклиная всех и вся, на его поиски.

— Давай спорить, что это Йиржи, — я кричу вслед, смеясь.

Успеваю вытащить турку из песка и по чашкам, глиняным, разлить. Нарезать бутерброды и даже блины, сделанные вчера, разогреть.

— Айт, гавкни, что красиво и я молодец.

Мой умный собакен гавкает послушно.

А я окидываю придирчивым взглядом сервированный, как учила бабичка, стол, остаюсь им довольна, вот только… Димыча всё нет. Он не возвращается и его голоса не слышно, а потому на поиски я иду.

— Где твой хозяин, собакен? — я спрашиваю тихо.

Треплю по медвежьей башке Айта, который за мной привычным хвостом увязывается. Тычется, меняя моё направление, влажным носом в мои ноги, глядит умными глазами в сторону гостиной и балкона, где Дима мы находим.

Он стоит спиной ко мне, напряженный.

И… лёгкость бытия пропадает, исчезает моя улыбка и придуманная по дороге провокационная фраза.

Мне не нравится.

Его взгляд, выражение лица, когда Дим оборачивается. Он прожигает взглядом, серьёзными глазами, в которых напряжение и собранность. И нет в нём ничего от утренней расслабленности и весёлости.

Он сосредоточенно слушает… кого?

— Дим…

— Я приеду, — он говорит не мне.

Чеканит коротко.

Чужим голосом, в котором эмоций нет, один холод и что-то ещё, что разобрать у меня не получается.

Он же сбрасывает звонок, не прощаясь.

— Это кто? — я требую, спрашиваю, делая шаг к нему. — Дим! Кто звонил?

— Агнешка, — он всё-таки отвечает, выговаривает медленно, не отводя взгляда от моего лица. — Соседка пана Герберта. Она в Кромержиже и она хочет со мной увидеться. Сегодня.

Глава 50

Апрель, 25

Прага — Кромержиж, Чехия

Дим

Поезд от Праги отходит в два часа пятнадцать минут. И длинная стрелка висящих на перроне квадратных часов перемещается ровно на три, когда в вагон я захожу, всё же успеваю. Иду по коридору в поисках пустого купе, которое нахожу и рюкзак, садясь у окна, в соседнее кресло бросаю.

Проходит мимо, мелькая в узкой полосе незакрытой до конца двери, компания, и их чешский — понятно непонятный и громкий — режет, как в первые дни приезда, по ушам.

Но… мысль мелькает и пропадает.

А я закрываю глаза, пред которыми тихое утро и Север ещё видятся. Она стоит в моей футболке и босиком возле плиты, варит, как настоящее зелье или яд, турецкий кофе. Подходит к его готовке со всей возможной ответственностью и обстоятельностью, отказывается отвлекаться, а потому отвлекать её и хочется.

Хочется, чтобы посмотрела внимательно она на меня, а не на джезву.

И желание это, пожалуй, следовало формулировать лучше, четче, потому что спустя какие-то минуты внимательно смотрела Север и, правда, на меня. Ждала пересказа разговора с Агнешкой, которая объявиться вдруг решила.

Позвонила и сообщила, что всё знает, имеет важные сведения по убийству Герберта и города из серебра, которым — она знает — я интересуюсь и из-за которого к пану Вице я тогда приехал. И рассказать все эти сведения она хочет.

Мне.

И сегодня.

В далёком городе Моравского края, в Цветочном саду, в шесть вечера она будет ждать меня внутри ротонды, там, где ещё маятник Фуко, показывая вращение Земли, раскачивается. И говорила всё это Агнешка торопливо, ломким и звонким голосом, от которого звон, настоящий, где-то в затылке вместе с болью рождался. И мне, а не в полицию, отвечая наперед, она позвонила из-за дочери.

Я спас из огня её Диту, а не они.

Им она не верит.

Она сказала, как и когда-то Герберт, что верить нельзя никому, добавила, что ушки всегда на макушки, вот только пояснять значение последних слов Агнешка не стала, лишь повторила настойчиво вопрос.

Вы приедете?

Приеду, пусть и верно, что нельзя верить. И звонок самой Агнешки звучал до крайности подозрительно и неубедительно, но…

— Ты поедешь, — Ветка, хмурясь и вглядываясь в моё лицо, произнесла утвердительно.

Обхватила себя руками, будто можно было замёрзнуть в жаркий полдень в весенней Праги, будто не апрельское солнце светило над нами, а термометр не показывал больше двадцати градусов, если по Цельсию, тепла.

Будто всё хорошее нам только приснилось, а теперь мы проснулись.

— А ты уедешь в Кутна-Гору, к Йиржи, — я выговорил не сразу, взвесив все варианты, которые все как один мне и не нравились.

Проклятье.

И Агнешка, которая на душеспасительные разговоры ни раньше, ни позже вдруг созрела. Послать бы её куда подальше.

Или забыть, сделать вид, что никакого звонка не было, вот только не получится. И остаться в Праге, уверяя себя, что это куда разумнее и правильнее, не выйдет.

— Нет, Дим… — головой Север мотнула упрямо, поджала неестественно побелевшие губы, и решительность, сверкнувшая северным сиянием в её глазах, мне не понравилась. — Дим! Я с тобой.

— Вет, — тяжёлый вздох вырвался сам, и говорить под её взглядом было сложно, но нужно, и говорить следовало весомо, чтобы достучаться, убедить, — пожалуйста, хоть раз в жизни сделай, как прошу я. Послушай, ты уедешь к Йиржи.

Ибо оставаться в Праге Север нельзя.

И быть одной нельзя.

От меня ведь этого и хотят, выманивают из города, чтобы я не мешался, а она оказалась одна. Так ведь… проще, можно будет прийти и ударить, как Фанчи. Или поговорить, как с Гербертом, а после убить.

— Йиржи… — она заговорила и замолчала сразу, повела плечами.

И видеть её такой потерянной мне не нравилось.

Появлялось глухое раздражение на Агнешку, Герберта и весь мир заодно.

— Ему может быть опасно рядом со мной, если она позвонила специально, — Север всё же договорила, словно вытолкнула из себя каждое слово. — Всем может быть опасно рядом со мной. Я не могу пойти к Аге, Любошу или дяде Савоушу.

— Не можешь, — я, набирая в третий раз номер Буриани, возражать не стал, лишь выругался, поскольку и в третий раз он не ответил. — Я твоему Любошу не доверяю. Марек Аги особого доверия, прости, тоже не вызывает. А Йиржи… Мы с ним говорили, он обещал в случае чего за тобой присмотреть. Я ему верю.

— А ты? А если… что-то случится с тобой? — Ветка спросила глухо, бесцветным голосом, от которого встряхнуть её захотелось. — Ты… ты знай, что я отдам. Я отдам ему всё, если это ловушка, если он вдруг позвонит и скажет, что ты у него, а я должна привезти чёртову куклу и дневник.

— Север, посмотри на меня. Я вернусь к тебе сегодня вечером, и со мной ничего не случится, — сказать вышло уверенно, и взгляд изменчивых, на этот раз балтийских, глаз я выдержал. — Я всё ещё считаю, что дневник Альжбеты передала Агнешка. И посуди сама, зачем она стала бы это делать, если бы была заодно с «племянником»? Я не знаю, почему Агнешка позвонила именно сейчас, но давай допустим, что это не обман.

И что-то важное соседка пана Герберта, в самом деле, сообщит.

Подтвердит предположения про «племянника» и Войцеха Страговича, которого найти до сих пор так и не удалось и против которого никаких прямых улик нет. Только фоторобот, но это слишком мало и слабо, как сказал Теодор Буриани.