Серебряный город мечты (СИ) - Рауэр Регина

— С кем? — вопрос звучит неожиданно.

Его мурлычат.

Задают тем бархатным контральто, который я узнаю из тысячи. Не верю до конца своим ушам, пока не оборачиваюсь и Агату Мийову, в накинутом поверх платья белом халате, не вижу. Она выходит из-за поворота, из того аппендикса коридора, где палата бабички.

— Кветка! Ты заметна и слышна даже среди этих скучных стен, — Ага улыбается, движется, стуча каблуками, к нам, и вопрос, наклоняя голову, она с любопытством повторяет. — Кого ты хочешь увидеть и, судя по всему, убить?

Меня, звеня множеством тонких браслетов, обнимают крепко.

Почти душат.

Оставляют следом на щеке Дима отпечаток красной помады.

— Привет, романтический трагический герой! Я рада тебя видеть. И в особенности я рада тебя видеть рядом с моей хичкоковской блондинкой. Всегда ей говорила, что вместе вы будете отлично смотреться.

— Ага, ты что тут делаешь?

— Пришла к пани Власте. И тебе, — она, переставая улыбаться, отвечает, и тревожная серьёзность в зелени её глаз появляется. — Кветка, я бы явилась раньше, но о пани Власте мне рассказала только вчера Наталка. Я была свято уверена, что все эти дни ты проводишь со своим романтическим трагическим героем.

— Мы… — я оглядываюсь на Дима.

Теряюсь с ответом.

— Да вижу я, что вы, — Ага хмыкает выразительно, подхватывает меня под руку. — Про вас всё давно ясно, расскажи про пани Власту. Тут пробегал мимо один красивый, но такой строгий доктор Мартин, настоящий герой-любовник. Он гневно хмурился и очень строго вопрошал, что я тут забыла и кто меня пустил. Мы долго спорили, но в итоге мне милостиво разрешили подождать тебя возле палаты. Он убедительно сказал, что ты скоро вернешься. Кветка, я видела её через стекло…

Её последние слова звучат без иронии.

Скорее потеряно, что для Агаты Мийовы совсем не свойственно.

— Ей уже лучше, позавчера прооперировали, но делать прогнозы пока не время, — я повторяю слова доктора Догнал.

И у окна палаты мы все втроем останавливаемся.

Смотрим.

На включенные экраны множества аппаратов по бокам от кровати. На кровать, где теряется и кажется слишком хрупкой, кукольной, бабичка. К ней тянутся со всех сторон различные трубки, будто пронизывают насквозь.

— Я не могу поверить, что это лежит пани Власта, — Ага произносит негромко, склоняет на бок голову. — Она же всегда… такая… такая…

— Королева, — я подсказываю.

Улыбаюсь через силу, повторяя обычное определение Любоша. Бабичка, услышав его однажды, лишь снисходительно улыбнулась.

Правда, по-королевски.

— Да, Любош её так зовет, — Ага улыбается, кажется, через силу, встряхивает копной привычно беснующихся рыжих волос, и из нас двоих, что бы ни говорил Дим, на ведьму больше похожа она. — Он, кстати, на меня негодует. Я от него залегла на дно и отключила телефон после твоего дня рождения. Вчера решила разведать обстановку и… вот…

— Любош? Почему?

— Я позвонил тогда Аге, — отвечает вместо неё Дим, объясняет, ловя мой взгляд. — На выложенном видео было непонятно в каком именно баре ты отжигаешь. Пришлось… узнавать.

— А ты…

— А я, конечно, сказала, — Ага беспечно пожимает плечами. — Не оставлять же тебя было на всю ночь в компании Любоша или Алехандро. Они это его не заслуживают. Или ты. Но за тобой, романтический трагический герой, должок. Помни.

— Помню, — Дим усмехается.

Пока услышанное я перевариваю.

Думаю, что с подругой мне повезло, вот только…

— Что ты делала в Либерце? — я всё же спрашиваю, и получить ответ, чтобы отпустить навсегда и забыть, мне требуется.

— Где?

— Кобо сказал, ты бронировала, когда была у него, гостиницу в Либерце.

— Я… — Ага моргает.

Отступает, покачиваясь на каблуках, от меня. Выглядит так, будто в угол я её внезапно загнала, припёрла к стенке.

И дальше она не продолжает.

— Этого старика, который подарил мне куклу, убили. Он убежал из «Айлес», когда зашла ты, Любош, Алехандро и Марек. Когда подожгли его дом в Либерце, вы тоже все там были. Любош примчался спасать меня, Алехандро явился с друзьями на экскурсии. Я разговаривала с Мареком, который сказал не совать нос в чужие дела…

— Он, что?!

— Он был с кем-то в музее, говорил. А когда я начала подниматься…

— Господи Иисусе, Кветка! — Ага перебивает, трет пальцами виски. — Он… это какой-то театр абсурда…

Театр полного абсурда, потому что Марека я вновь вижу.

Только теперь, даже когда я моргаю, он никуда не пропадает. Он остается стоять у поворота, смотрит на нас, сунув руки в карманы штанов. И смотрит, хмуря вновь брови, он исподлобья, прожигает взглядом.

— Марек, — я произношу недоверчиво.

А Ага, замолкая, оглядывается на него.

— Ты…

— Тебя долго не было, — он отвечает… ей, подходит, чтобы около Аги встать, кивнуть Диму и мне что-то похожее на улыбку выжать. — Привет, Квета. Только туфлями в меня не кидайся, пожалуйста.

— Откуда…

— Марек!

Мы произносим одновременно с Агой, вот только под рёбра локтем она, добавляя, ему ещё заезжает. Поднимает глаза к потолку, выдыхая что-то нецензурное. И, пожалуй, откуда он узнал про туфли я догадываюсь сама.

Складываю два и два.

— Ага… — я, переводя взгляд с неё на штатного фотографа «Dandy» и обратно, тяну медленно, выдыхаю неверяще, — в музее была ты.

— Это единственное место в городе, куда люди обычно не ходят, — она, отводя взгляд, обхватает себя руками, буркает хмуро, чтоб тут же возмущенно добавить, воскликнуть. — Я подумать не могла, что ты там окажешься и что он тебе наговорит какую-то ерунду! Мы… мы просто не хотели афишировать, чтобы кто-то знал…

— Ты не хотела, — Марек, вклиниваясь, уточняет мрачно.

— Да, я… — Ага огрызается, кажется… смущенной и неуверенной. — Я не хочу, чтобы кто-то знал. Пока. И я не хотела, чтобы нас снимали, выкладывали и на каждом углу говорили, что у Аги Мийовы появился очередной, потому что…

Марек не очередной.

Она не говорит, но я договариваю за неё про себя, читаю в зелёных глазах, в которых плещется и растерянность, и паника, и абсолютная беззащитность, которые так странно видеть у Аги. Она никогда не воспринимала этих, очередных, всерьез, не рыдала, когда они уходили, выставляла их за порог сама.

Она мурлыкала, соблазняя на ночь или две.

На столько ночей, сколько будет весело.

И ей было плевать, что напишут и на всеобщее обозрение выставят. И влюбляться, чтоб ехать крышей, как я, она отказывалась напрочь. И про очередного, как она называла, бонвивана, Ага всегда рассказывала сама.

Не скрывала.

А сейчас…

— Мы, наверное, пойдем, — Марек, обнимая Агу за плечи и притягивая к себе, кашляет тихо, прерывает повисшую тишину. — И ты извини за музей, Квета. Я не думал ничего такого, просто… ты умудряешься появляться внезапно.

— А Эрланген? И твоя тётушка? — я спрашиваю быстро.

Пока минута откровения ещё не закончилась.

— А вот там чистая случайность и никакой Аги Мийовы, — он, усмехаясь, разводит руками. — Я, правда, приезжал снимать для института.

— Спасибо, — я улыбаюсь.

Не договариваю за что именно.

Но он, копируя улыбку, кивает.

И пожалуй, это начало прекрасной дружбы…

Глава 49

Квета

В это утро я просыпаюсь от птичьего пения.

Далекой трели трамвая.

Тяжести руки, которую на меня собственническим жестом закидывают, подгребают к себе, не давая больше пошевелиться.

И ноги, окончательно сковывая, мне к постели придавливают, согревают до жара, что невыносимым делается. Думается выбраться, но… я не двигаюсь. Тяну время, запоминая каждое мгновение, каждый вдох и выдох, что в память впечатываются, не забудутся — я знаю — и через десять лет. Будет помниться, что утро, позднее, почти обеденное, бывает вот таким, сладко-ленивым и неторопливым.

Прокаленным солнцем.