Барбара Виктор - Новости любви
Я больше не могу себя сдерживать.
– Если он убит, мне все равно необходимо это знать! – восклицаю я. – Я бы, по крайней мере, успокоилась. Но ничего не знать – это настоящая пытка! Если вам что-то известно, скажите мне, пожалуйста! Скажите, чтобы я могла уйти!..
Я закрываю лицо руками. Я не вижу Хасана, но знаю, что он мне не ответит.
Телефоны в студии трезвонят беспрерывно. Даже Дик Свенсон, видавший виды репортер, который обычно скучает или усмехается, если слышит какие-то новости, теперь чрезвычайно оживлен и взволнован. Попеременно с Крисом Ринглером Дик созванивается то с отделением Ай-би-эн в Нью-Йорке, то с министерством обороны, то с командованием израильских вооруженных сил. Всего час назад пришло подтверждение, что сегодня будет произведен обмен 1034 палестинских узников на шестерых израильтян, которые были захвачены в буферной зоне ООН и удерживались в качестве заложников почти год.
Мать одного из израильтян, Мириам Рабай, воинственно настроенная и эмоциональная, согласилась на пятнадцатиминутное интервью у нас в студии перед тем, как отравиться на аэродром встречать сына.
Дик опускает телефонную трубку и откидывается на спинку кресла.
– Я хочу, чтобы она рассказала, каково ей приходилось все эти месяцы ожидания. Начиная с того самого дня, когда его похитили, и кончая моментом, когда она узнала, что его собираются освободить. Я хочу, чтобы каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок в Штатах ощутил ее боль и ее радость. Это должно стать просто проявлением обыкновенного человеческого чувства. Никакой политики.
Когда речь заходит на подобные темы, в глазах Ринглера появляется то же, что и всегда: жалость.
– Мэгги, – мягко говорит он, – как ты себя чувствуешь? Ты сегодня сможешь этим заняться?
– Не слишком ли много для нее? – словно только что спохватившись, вклинивается Дик.
Но у меня нет времени, чтобы разделить сожаления, которые они хотели бы мне высказать. Нет времени убеждать, что без этой моей работы я бы давно уже пала духом.
В студии появляется Мириам Рабай. Это привлекательная женщина лет сорока пяти, бывшая узница нацистского концентрационного лагеря Треблинка. У нее глаза человека, которому довелось пройти все круги ада, но в этих глазах по-прежнему пылает огонь. Она скромно усаживается на диван, сложив руки на коленях, и выражение ее лица выжидающе-спокойное.
– Здравствуйте, миссис Рабай, – говорю я, усаживаясь напротив нее. – С вашей стороны очень мило, что вы согласились побеседовать с нами.
Она улыбается и поправляет прядь светлых волос, слегка тронутых серебром и собранных сзади в хвост.
– Я бы узнала вас по одним зубам, – говорит она, бросая взгляд на мой живот. – У вас великолепные зубы.
Она выглядит сильной и в то же время хрупкой и даже уязвимой.
– Благодарю вас, – смеюсь я. – Мы можем начать?
Крис уже навел телекамеру прямо на нее. В первом эпизоде интервью я присутствую на экране лишь сбоку, вполоборота.
– Я готова, – говорит она, и ее глаза вспыхивают, предвосхищая рассказ.
Мне знакома та боль, которую ей довелось испытать. Только для нее тяжкое испытание теперь почти позади. Ее сын вот-вот должен вернуться домой.
– Что вы почувствовали, когда узнали, что Дэни похищен?
– Так, как будто мне нанесли смертельный удар, – просто говорит она.
Как мне знакомо это мучительное чувство, которое длится бесконечно долго и никогда не кончается, как будто ты умираешь не одной, а сотнями смертей.
– Что же помогало вам жить, внушало надежду? Она печально улыбается.
– Просто однажды утром я решила убрать его фотографию и пообещала себе не смотреть на нее до тех пор, пока он не вернется домой. Я мысленно говорила с ним, объясняла, что, как бы грустно мне ни было, я больше не буду плакать, а начну бороться за его освобождение. Тогда-то я и принялась теребить власти. Я даже предложила себя Абу Ибрагиму в обмен на моего Дэни.
В самом общем виде мне все это уже было известно, но узнавать теперь подробности было страшно. Уж лучше оставаться от этой истории на почтительном расстоянии, когда впереди виден счастливый конец.
– Теперь почти все закончилось, – говорю я, наклоняясь вперед. – Вы этому верите?
– Верю, – осторожно отвечает она. – Хотя, конечно, на сердце будет неспокойно до тех пор, пока он не будет здесь и я не смогу его обнять.
Я слушаю ее и проникаюсь мыслью, что как раз это безумие, когда идет безжалостная игра человеческими чувствами, когда потери чередуются с обретением утраченного, не даст мне самой сойти с ума. Переживание этой трагедии снова и снова опустошает меня до такой степени, что я не могу думать ни о чем, кроме как о моем ребенке.
Интервью закончено. Крис доволен. Хорошие кадры, острые ответы. Дик нагибается и начинает собирать бумаги и оборудование, которые понадобятся нам на аэродроме в нашем сегодняшнем репортаже.
Мириам медленно идет к двери. На пороге она останавливается и, обернувшись, обращается ко мне:
– Я восхищаюсь вами. Мы все вами восхищаемся! Я слегка удивлена.
– Почему?
– Потому что, несмотря на ваше горе, вы все-таки решили остаться с нами.
Кажется, что кто-то полоснул ножом прямо мне по сердцу. Сколько раз прежде подобные слова убивали меня, и вот теперь опять…
– Откуда вы знаете о моем горе?
– Ну как же, ведь это Израиль, – просто отвечает она. – Здесь нет секретов.
Дик трогает меня за руку, отвлекая мое внимание, чтобы Мириам успела выйти из комнаты без дальнейших рассуждений на эту тему.
– Мэгги, тебе звонит Гидон.
С колотящимся сердцем я хватаю трубку, забывая даже попрощаться с Мириам.
– Гидон? – шепчу я.
Он глубоко вздыхает.
– Мэгги, я не уверен, что тебе следует присутствовать там, на этом обмене пленными. Не слишком ли для тебя это тяжело?
– А я-то подумала, что ты звонишь, потому что… может быть…
Он снова вздыхает.
– Не стоит надеяться, Мэгги. Не растравляй себя… Если тебе очень плохо, то знай, я на месте. Я приеду туда, чтобы…
– Не стоит, – обрываю я. – Все равно ничего нового.
– Послушай, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я беспокоюсь за тебя, за ребенка. Ты нам очень дорога.
Вот значит как. Общий ребенок. Дитя, усыновленное всем народом, которому служил Ави. Вот только самого его нет здесь, чтобы прочувствовать этот момент.
– Дику кажется, что ты можешь с этим справиться, – продолжает Гидон, – но я хочу быть уверен.
То, что я испытываю сейчас, невозможно выразить в ясной и логической форме.
– Дело не в том, что я могу, – отвечаю я. – Дело в том, чего я хочу. Не знаю, надолго ли меня хватит, но теперь я могу с этим справиться.
