Бог Боли - Рина Кент
— Я не буду повторяться в другой раз. Посмотри на меня.
Я медленно делаю это, стыд и слезы застилают глаза.
— Неужели ты не можешь просто оставить меня в покое и что бы я приняла тот факт, что я описалась?
Он хмурится.
— О чем ты говоришь?
— Только что, когда ты... Дай мне минутку. — Медленная улыбка приподнимает его губы, и он выглядит так великолепно, что мне хочется дать ему пощечину.
— Чему ты улыбаешься?
— Ты не писала, ты кончила, и это было самое горячее, что я когда-либо видел.
Мои щеки пылают.
— О.
Услышав, как он назвал меня самой горячей штучкой, которую он когда-либо видел, я хочу сделать это снова и снова. Но, возможно, это происходит только при сильном оргазме.
Когда он поднимает меня на руки, из меня вырывается слабый вздох.
— А теперь давай примем душ, чтобы я мог снова тебя трахнуть.
— Но мне так больно.
— Но не твоей киске.
Я выпускаю длинный вдох, когда его большие шаги преодолевают все расстояние до лестницы. Несмотря на мирный момент, что-то все еще беспокоит меня.
— Я серьезно, Крейтон. Я не останусь.
Его челюсть сжимается, но вскоре он меняет черты лица.
— Я сумею убедить тебя в обратном.
Мое тело прижимается к его телу.
— Я тоже думала, что смогу это сделать, с тех пор, как мы приехали сюда. Я думала, что смогу убедить тебя оставить прошлое в прошлом, но это невозможно, не так ли? Разве мы оба не обманываем себя в этот момент?
— Заткнись.
Это одно слово. Всего одно слово, но в нем столько силы, что я дрожу в его объятиях.
— Пожалуйста...
Я прижимаюсь к его щеке, целую его висок, его неземные глаза, его прямой нос, полные губы, все, что только может найти мой рот.
— Пожалуйста, отпусти свою обиду, Крейтон. Сделай это для себя. Отпусти того маленького ребенка и перестань быть в ловушке прошлого.
Он ничего не говорит, даже не замечает меня, и мне хочется плакать. Потому что я знаю, просто знаю, что мне не удалось его переубедить, и теперь мы просто идем по пути саморазрушения.
— Я ненавижу тебя прямо сейчас, — бормочу я.
— Мне плевать.
— Я бы хотела никогда не любить тебя. Хотела бы я повернуть время вспять и не влюбляться в тебя.
На его губах играет жестокая ухмылка.
— Но ты не можешь. Ты любишь меня, Анника. Ты никогда не переставала этого делать.
— Это может быть правдой, но я найду способ прекратить.
Я позволила своим рукам упасть на колени.
— Я никогда не полюблю мужчину, который хочет навредить моей семье.
Глава 38
Крейтон
Анника закрылась от меня с тех пор, как я трахал ее на диване. С моей рукой вокруг ее затылка и моим членом, разрывающим ее задницу.
Это было два дня назад.
Два дня постоянного молчания и поникших плеч.
С тех пор она не произнесла ни одного предложения, и лучшее, что я получал, это односложные ответы.
Она не бегала со мной по пляжу.
Даже не занималась своим священным балетом. Не притрагивалась к еде, пока я не заставлял ее есть. Молчаливое обращение.
Но это совсем другое, чем когда я молчал. Это было частью моего характера, но то, что Анника решила практиковать, не имеет ничего общего с ее личностью.
Никто бы не обвинил такого раздражающе веселого человека, как она, в молчаливости, но именно такой она была последние пару дней.
Она медленно, но верно падает в темный туннель, в который я не могу попасть.
Вздохи стали ее фирменным языком, а потерянный взгляд — ее стандартным выражением лица.
Каждый раз, когда я пыталась поговорить с ней, она отворачивала лицо в другую сторону. Когда я угрожал наказать ее, она говорила мне:
— Делай, что хочешь.
Всякий раз, когда я прикасался к ней, она отталкивала меня и говорила, чтобы я больше не трогал ее руками.
У меня было такое искушение трахнуть ее, пока она не выкрикнет мое имя, чтобы она знала, что больше не будет выкидывать такие трюки, но что-то останавливало меня.
Смесь отвращения и безразличия на ее лице.
В последнее время она больше склоняется к безразличию.
Люди часто говорят, что ненависть — самое отвратительное чувство, но это потому что они никогда не сталкивались с безразличием.
Когда человек, который держит мой мир на ладони, ведет себя так, будто я ничего не значу.
Как будто меня не существует
Сначала я давал ей свободу, старался не толкать ее слишком далеко и думал, что она в конце концов одумается.
Обычно Анника ни за что на свете не перестает говорить. Это часть ее сущности и причина, по которой она с самого начала попала ко мне под кожу.
Но чем больше времени я ей давал, тем глубже она замыкалась в себе.
И мне нужно положить этому конец.
Я открываю глаза с намерением сделать именно это. Сегодня я собираюсь вытрясти из нее всю душу и заставить говорить, даже если придется прибегнуть к радикальным методам.
Неважно, на что мне придется пойти, чтобы добиться от нее реальных предложений.
Я нащупываю место рядом с собой и замираю, когда моя рука встречает холодные простыни. Я открываю глаза и вижу, что Анники нигде нет.
Вначале она пыталась сопротивляться тому, чтобы спать рядом со мной, но мне это не понравилось, и она просто легла рядом со мной. Либо так, либо я спал, свернувшись вокруг нее.
Мы продолжали спать так каждую ночь. Только сейчас ее здесь нет.
Я встаю с кровати, натягиваю шорты и футболку, оглядывая комнату в поисках ее. Аромат фиалок проникает в мои ноздри, но он не такой сильный и не такой заметный, как когда она в моих объятиях.
— Анника? — зову я и направляюсь вниз по лестнице на кухню, туда, где она занимается балетом в зале, а затем в маленькую библиотеку, где она иногда читает, точнее, заставляет меня читать ей, поскольку ей лень делать это самой.
Однако ее и след простыл.
Мое тело напрягается, и резкий вкус заполняет заднюю стенку горла. Это самое близкое ощущение к... панике.
Даже тогда, когда моя мать висела под потолком, а я не мог