Бог Боли - Рина Кент
Мне нужно было дышать.
Именно поэтому я полз, полз и полз.
Теперь я бегу, по улице и на пляж. Ее там нет.
Блядь.
Она не может поехать в маленький аэропорт на другой стороне острова без машины. И она даже не знает, где он вообще находится. Если только... она не выбрала другой способ уехать.
Моя кровь бьется все сильнее и быстрее при воспоминании о том, как она бросилась в океан в момент отчаяния. Нет, нет...
Облака сгущаются на небе, становясь темно-серыми в полном соответствии с моим настроением.
Мое дыхание становится более глубоким, менее контролируемым и абсолютно хаотичным.
— Анника! — кричу я, но мой голос срывает и ломает злобный ветер. Чем больше я бегу и зову ее, тем меньше шансов ее найти.
Капли дождя капают, прежде чем начался ливень. Гигантские волны разбиваются о берег, демонстрируя гнев океана. Тропический остров вымок за секунду, и я тоже.
Но я не прекращаю бежать, борясь с ветром и осматривая каждый уголок.
Я уже собираюсь плыть в смертоносные волны на поиски, когда вижу ее.
Анника стоит на вершине скалистого берега, широко раскинув руки и откинув голову назад. Дождь намочил ее черное платье, которое она носила последние два дня, и приклеил его к ее миниатюрной фигуре, которую колышет ветер.
Я мчусь в ее сторону, накачиваемый наихудшими сценариями, которые прокручиваются в моей голове. На секунду, когда она яростно раскачивается, я думаю, что ветер унесет ее прежде, чем я до нее доберусь.
Что она упадет и утонет, и я потеряю ее навсегда.
Ты уже потерял ее. Ты просто отказываешься это признать, говорит чертов ублюдок, живущий в моем мозгу, но я отгораживаюсь от него, планируя убить его позже.
Как только я оказываюсь в двух метрах позади нее, она резко оборачивается.
Пряди ее волос прилипли к бледной шее, щеки бесцветны, губы естественны, а глаза такие тусклые, что я убил бы кого-нибудь, если бы это означало впрыснуть в них цвет.
В том числе и себя.
Дождь мочит ее, он льет так сильно, что все почти размыто.
— Что ты здесь делаешь? — я делаю шаг вперед, и она делает шаг назад.
К гребаному краю.
Я делаю это снова, и она делает то же самое, ее глаза не отрываются от моих.
— Что, блядь, ты делаешь? — я напрягаюсь, слова почти разрывают мои голосовые связки.
Она ничего не говорит, и мне приходится вдыхать и выдыхать несколько раз, чтобы не протянуть руку и не задушить ее на хрен.
— Из-за чего бы ты ни расстроилась, мы можем поговорить об этом, — я смягчаю свой голос — настолько, насколько я в состоянии смягчить его в данных обстоятельствах. — Просто подойди сюда, little purple.
Ее губы дрожат, и в глубине ее глаз вспыхивает огонек, но тут же гаснет.
Она качает головой.
— Я клянусь, Анника... — я прерываю себя и делаю длинный вдох, призывая терпение, которого я не чувствую. — Чего ты хочешь?
— Я хочу домой, — говорит она легко, напористо. Первое предложение, которое она произносит за последние дни, посвящено ее гребаным родителям.
— Все, что угодно, только не это.
Она делает еще один шаг назад. На этот раз ее глаза настолько безжизненны, что кажется, будто она лежит в гробу.
— Анника, остановись!
— Ты остановись! — кричит она в ответ. — Я устала. Я так чертовски устала от этого, от тебя. Ты не тот Крейтон, которого я знаю. Ты не тот Крейтон, который заставил меня чувствовать себя в безопасности и любимой, ты не тот Крейтон, который дал мне смелость идти за тем, что я любила. Крейтон никогда бы не причинил мне такой боли, он не стал бы разрывать мое сердце снова и снова, как бы я ни умоляла его остановиться. Как будто я застряла с самозванцем, и я ненавижу это. Я так это ненавижу.
Я скрежещу зубами, и моя челюсть сжимается с такой силой, что я удивляюсь, как не защемило сухожилия.
— Так вот почему ты отказываешься говорить со мной или позволяешь мне прикасаться к тебе? Потому что ты думаешь, что я самозванец?
Она кивает.
Я слышу звук разбивающегося на куски моего мира. Кусочки настолько малы, что я никогда не смогу их найти, не говоря уже о том, чтобы собрать их снова.
Когда я впервые привез Аннику на этот остров, я думал, что мы найдем то, чего у нас когда-то было. Да, она немного боролась со мной, но она также смеялась и дурачилась. Она танцевала для меня, флиртовала и вздыхала в моих объятиях. Ей нравилось класть голову мне на колени и смотреть на мое лицо, когда я читал для нее, а потом требовала еще.
Казалось, что она все еще любит меня.
Когда она извинилась за то, что выстрелила в меня, я поверил ей.
Я верил, что она должна была сделать выбор, но горькая правда в том, что она никогда не выберет меня вместо своей семьи.
Наверное, это несправедливо, что я заставил ее сделать это, но я хотел, чтобы она выбрала меня, как в тот раз она выбрала своего брата.
Я хотел, чтобы это был я.
Я просто никогда не думал, что моя зацикленность и мой план сблизить нас еще больше отдалит нас друг от друга. Я никогда не думал, что лишу ее света и сделаю ее таким сломленным человеком.
Она совсем не похожа на мою Аннику.
От ее жизнерадостности, постоянного озорства и невинности в глазах, энергии, которая бурлит в ее порах, не осталось и следа.
Она могла физически застрелить меня, но я убил ее. И есть только один способ вернуть ее к жизни. Даже если для этого придется пожертвовать своей собственной жизнью.
— Хорошо, — шепчу я.
Ее брови сгибаются.
— Хорошо?
— Я отвезу тебя домой.
— Ты... ты отвезешь?
— Я когда-нибудь лгал тебе?
Она неистово трясет головой, часть света просачивается обратно в ее глаза. Медленно, но неуклонно.
Черт.
От осознания того, что я чуть не сломил ее дух, мне хочется застрелиться и на этот раз никогда не просыпаться.
Это было бы лучше, чем слышать звук моих разрушающихся внутренностей или видеть, как она живет без меня.
Это, блядь, разорвет меня на части.
— А теперь спустись
