Бог Боли - Рина Кент

При виде его пулевого ранения во мне вспыхивает нотка боли — раны, которую я нанесла ему и которую никто из нас не забудет до конца своих дней.

Я, потому что ранить его было хуже, чем ранить себя.

Он, потому что рана будет напоминать ему о том, как сильно он хочет отомстить.

— Если мне придется повторить еще раз, для тебя все закончится плохо.

Я поворачиваюсь, опираясь на локти, и встречаюсь с его потемневшим взглядом. Наверное, я эгоистка, потому что все, чего я хочу, это потеряться в этом моменте.

— Заставь меня.

Низкое ворчание вырывается из его рта, прежде чем он оказывается на мне. Его пальцы вцепились в мое горло, и он использует это, чтобы подтянуть меня к себе, почти подняв в воздух.

Его хватка не угрожающая, но контролирующая, и у меня нет выбора, кроме как смотреть на него и тонуть в этих глазах, которые, как я думала, потеряла.

— Как я уже сказал, раздевайся, — повторяет он снова, — И это десять.

Мои губы раздвигаются.

— Ты хочешь, чтобы я разделась в этой позе?

— Ты же не хочешь, чтобы стало двадцать, не так ли?

Дрожащими пальцами я расстегиваю молнию на платье и отодвигаю бретельки пока одежда не упала на ковер.

Взгляд Крейтона падает на мой кружевной лифчик и трусики, и он ворчит.

— Чертовски фиолетовые.

Мне нравится, как сильно я на него влияю.

То, как он смотрит на меня, словно никогда и ни на кого не будет смотреть так же. То, как он хочет меня с избытком и отказывается видеть что-то дальше этого.

— Всё это, Анника.

Мне требуется несколько мгновений, чтобы расстегнуть лифчик, отчасти из-за моих нетвердых рук, а отчасти из-за его голодного взгляда.

Когда я трачу больше времени, чем нужно, чтобы снять трусики, он сжимает материал в своем кулаке.

— Нет, только не Симона!

В его челюсти сжимается мышца, но он делает паузу.

— Кто, блядь, такая Симона?

— Симона Перель. Марка нижнего белья. Не порви его, — я отталкиваю его руку и пытаюсь закончить работу.

Грубиян разрывает их на куски.

— Крейтон!

— Я куплю тебе еще, — его взгляд темнеет, когда он долго осматривает мою наготу.

Это безумие, как мое тело оживает под его вниманием. Как все просто... встает на свои места.

Ему не нужно прикасаться ко мне, чтобы вызвать это чувство необратимой принадлежности.

Я была его, даже когда думала, что между нами все кончено. Я была его, когда пыталась жить дальше.

Я всегда буду его.

Так же, как он всегда будет моим.

Его свободная рука гладит мои тугие соски, заставляя меня стонать, затем он щиплет один из них с чувственной жестокостью. Его ладонь скользит вниз, по красным выцветшим рубцам, которые он оставил на моем животе. Я шиплю, когда он нажимает на них, а затем он переходит к отпечаткам рук на моей попке и гладит меня.

Я встаю на цыпочки, как от тупой боли, так и от возбуждения, вызванного тем, что я полностью принадлежу ему.

Он покачивает затычкой, которую засунул мне в задницу сегодня утром, и я прикусываю губу.

— Держу пари, что эта дырочка растянулась и готова к тому, чтобы я взял ее, не так ли?

Мои зубы еще сильнее впиваются в губы, когда он скользит пальцами от щели моей задницы к пульсирующей влажности между моих ног.

Шлепок по моей киске происходит так быстро и без предупреждения, что я вскрикиваю и вжимаюсь в него еще глубже.

— Шшш, мы еще даже не начали.

Он снова шлепает меня и вводит в меня три пальца одновременно. Трение от боли создает головокружительный ритм, за которым я не могу угнаться. Ураган эмоций, который начинается там, где он прикасается ко мне, и распространяется по всей моей коже.

Его хватка на моем горле удерживает меня в неподвижном состоянии, чтобы он мог делать все, что ему заблагорассудится.

Я хватаюсь за его бицепс, не потому что мне нужно равновесие, а скорее из-за врожденной потребности прикоснуться к нему. Я так же отчаянно нуждаюсь в нем, как и он во мне.

Я хочу принадлежать ему.

Только ему.

— Ты чувствуешь, как сильно твоя киска заглатывает мои пальцы, little purple? Слышишь этот сосущий звук, который она издает, чтобы поприветствовать меня дома?

Его ритм усиливается.

— Потому что это мой дом, ты — мой дом, и я заставлю тебя признать, что я твой.

Стон — единственный ответ, который я даю. Трудно говорить, когда внутри меня бурлит удовольствие, нарастающее, усиливающееся и разрушающее меня.

— У тебя не будет другого дома, кроме меня, — он сгибает пальцы и делает толчок. — Ты не будешь принадлежать никому, кроме меня, ты поняла?

Мои глаза опускаются, и я отпускаю его, гонясь за оргазмом, за наслаждением, которое может принести только его безжалостность.

— Тебе, блядь, все ясно, Анника? — повторяет он, его лицо в нескольких дюймах от моего, а его пальцы останавливают свой сумасшедший ритм.

Я тяжело дышу, но у меня все еще достаточно мозгов, чтобы пробормотать:

— Этот способ не поможет тебе стать моим домом, Крейтон.

— Неправильный ответ. — Его глаза темнеют и становятся глубокого синего оттенка, такого ужасающего, что я застываю на месте.

Он вытаскивает из меня свои пальцы, и я сопротивляюсь разочарованному звуку, который пытается вырваться наружу.

А потом он толкает меня назад, держа за горло. Мои икры ударяются о край дивана, и я, спотыкаясь, отступаю назад, но прежде чем успеваю удариться о подушку, он подхватывает меня и кружит.

Я вскрикиваю, падая на колени, и моя больная грудь сталкивается с холодной поверхностью кожи. Рука Крейтона лежит на моем затылке, фиксируя меня на месте. Я не вижу его, но чувствую, как его присутствие увеличивается, становясь абсолютно пугающим.

Мое тело замирает, и я не уверена, происходит ли это из-за инстинкта самосохранения или из-за чистого безумного предвкушения.

Затычка толкается, прежде чем он выкручивает ее, заставляя меня издавать резкий стон.

И тут я чувствую, как что-то твердое упирается в мою влагу. Его член. Он смазывает свой член моим возбуждением, и я не знаю, почему меня это так возбуждает. Еще больше соков вытекает из меня, покрывая его и мои внутренние бедра.

Крейтон вводит два пальца в мою заднюю дырочку, заставляя меня выгнуться