Осень отчаяния - Нелли Ускова
– У меня же есть девушка. Инга! И она самая красивая! Я должен вас обязательно познакомить как-нибудь! – Паша пересел к маме и открыл телефон, листал фотографии от последних снятых селфи до снимков из Сочи и показывал Ингу, а у самого сердце щемило от этих кадров, он очень скучал.
Маме Инга понравилась, она улыбалась:
– Красивая девочка. Яркая и весёлая, как ты. Я бы хотела с ней познакомиться.
– Я придумал! Мы к тебе в Питер приедем, когда ты будешь себя получше чувствовать. Если хочешь, конечно.
К ночи стало заметно, как мама устала. Ещё Тимоха с тренировки приехал, тоже начал болтать. Паша уложил маму в своей комнате, а сам остался на кухне с ноутбуком. Хорошо, что Тим составил ему компанию, потому что Паша боялся, что не справится со всеми нахлынувшими эмоциями: их было слишком много даже для него. Рассказал другу про мамину ситуацию.
– Жесть, конечно, – Тим сочувственно поджал губы, а потом начал искать решения. – Но если мы хоть что-то можем сделать, надо сделать. Донора найти, врача какого-нибудь лучшего, кто не открестится. Может, ей деньги нужны?
– Донором я могу подойти, но пока мне восемнадцать не исполнится, нельзя. Тупые законы!
– У Яны надо поинтересоваться, может, она знает, как это обойти. В общем, не парься, что-нибудь придумаем.
Когда Тимоха ушёл спать, Паша ещё долго сидел за столом, читал про донорство костного мозга. А потом, среди ночи на автомате открыл страничку Инги и написал ей. До зуда хотелось поделиться с ней историей мамы, очень хотелось поговорить именно с Ингой, ведь она лучше всех понимала Пашу.
«Не спишь? Надо поговорить».
И удивился, потому что оказался в чёрном списке. Следом написал в мессенджер, но там тоже был забанен. Потом вскочил и начал расхаживать по кухне: «Инга, Инга, Инга…» Похоже, она решила выдрать Пашу с корнем. Он даже позвонил, но Инга заблокировала его везде. Это оказалось очень обидно, а ведь он сам поступил с ней так же. Почувствовал вину, даже поморщился: он нагрубил Инге, обматерил, специально хотел сделать ей больно. Сделал, молодец! И теперь чувствовал себя гадко.
Инга, конечно, без разрешения влезла в святая святых Паши, подставила его, но оказалась права: ему нужно было найти маму. И сейчас он понимал, что её поступок точно не заслуживал того ушата грубости, который Паша на неё вылил. Хотелось даже поехать к ней, но будить среди ночи всю её семью было явно плохой идеей. Обычно, когда он подъезжал, писал, и Инга сразу выбегала к нему, а сейчас написать не сможет: его никто не ждёт. Инга была нужна ему, и сейчас даже не как самая любимая девушка на свете, а как близкий и понимающий человек, с кем он хотел разделить свою боль.
Зато Паша написал Яне и попросил повлиять на Ингу, потому что им срочно надо поговорить. И очень надеялся, что Инга за два дня ещё не успела содрать любовь к нему, как лейкопластырь. Только Яна, видимо, спала и ничего не ответила.
Учёбу на следующий день Паша благополучно прогулял, хотел помочь маме с её делами и составлял везде компанию. Опять болтал без умолку, но под конец внезапно осознал, что мама теперь так быстро устаёт. От него устаёт: от его болтовни, суеты, непоседливости и громкости. И Паша замолк, замедлился, старался для неё быть мягче и спокойнее. И с какой-то тоской снова проводил на вокзал. Вдруг понял: чтобы сберечь маму, нужно избавить её от своего общества, либо сильно его ограничить. Меньше шума, меньше смеха, меньше движения и суеты – всего того, из чего Паша состоял. Так хотелось снова почувствовать себя рядом с ней ребенком. Но Паша уже вырос, стал большим, высоким, сильным, теперь он сам может позаботиться о маме. Он смотрел на неё и не думал больше об обидах, о тоске; он думал только о том, как сделать так, чтобы маме стало лучше, как помочь. И как глупо обижаться, когда самый дорогой человек может умереть.
Она обняла его на прощание и тихо проговорила:
– Всё будет хорошо, Пашенька, но носи, пожалуйста, шапку, хотя бы в мороз.
– Если ты от этого выздоровеешь, готов носить шапку даже летом!
Проводив маму, Паша помчался к институту Инги, рассчитывал перехватить её после занятий. Купил по дороге букет орхидей, и прождал, наверное, полчаса, но она так и не показалась.
Яна Паше ответила ещё утром, что его просьбу поговорить и разблокировать передала, даже скрин прислала с ответом Инги:
«Мне так хреново сейчас, что не хочу с ним разговаривать».
Стоя у её института, Паша снова набрал Яне:
«Где Инга?»
«Дома. Болеет. Я завтра останусь у Тима, попробую её уговорить приехать».
«Что с ней? Чем болеет?»
«Говорит, отравилась, второй день плохо, поэтому лучше к ней не суйся. Она точно не настроена общаться».
Хотя Паша уже был на полпути к дому Инги, снова попросил Яну замолвить словечко хотя бы вытащить его из бана, но это снова не сработало. Яна выступала посредником в их разговоре и явно хотела, чтобы Паша с Ингой помирился, но в итоге даже она написала:
«Инге, правда, очень плохо, поговорите потом, как она выздоровеет».
Но Паша всё равно припёрся к Инге, но её мать его не впустила, сказала, примерно то же, что и Яна:
– Она только уснула, не веришь, зайди. Всю ночь страдала. Не буду её будить.
Паша отдал букет и попросил, чтобы Инга ему позвонила, и поехал на тренировку, чтобы отвлечься. Рука за неделю уже поджила, и можно было понемногу давать на неё нагрузку. Паша так надеялся, что после тренировки Инга его разблокирует, но ничего не изменилось. А утром получил сообщение от Яны:
«Паш, Ингу ночью забрали в больницу, у неё острый аппендицит. Я после пар к ней поеду. Если хочешь поговорить, то поехали со мной. Она пока молчит, наверное, ещё не отошла от наркоза. Как она мне напишет, я тебе сообщу».
Паша спросил номер больницы, знал, что Яна освободится только к
