Томас Уайсман - Царь Голливуда
Люди пробивались ко входу сквозь снопы слепящего света, их фигуры казались сплющенными, а черты лица стертыми. Если им и удавалось увернуться от светового потока, то облегчение было минутным.
Внутри, в битком набитом вестибюле, воздух был спертый с примесью запаха от магниевых вспышек фотографов. У тех, кто попал в вестибюль, вырывался вздох облегчения, — "уфф" слышалось то здесь, то там: они стряхивали с пальто капли дождя, сбивали налипшую слякоть с обуви и разглядывали друг друга. Женщины смотрелись в ручные зеркальца, проверяя, не помялась ли у них прическа и в порядке ли грим на лице. Тут, в толпе, все было перемешано: пальто, меха, манто, форменные фуражки и складные цилиндры… В круглом фойе с двенадцатью мраморными колоннами была уже другая картина: голые плечи и веера из страусовых перьев, изящные золотые туфельки с каблучками из искусственного хрусталя, лаковые туфли, излучавшие сияние: словно по волшебству все преобразилось, и магическая непроницаемая стена оградила людей от непогоды и стужи.
Под громадной хрустальной люстрой, на овальном ковре с золотым вензелем "СТ" в центре, с цветочным узором, в середине которого красными и белыми гвоздиками было выложено имя СЕЙЕРМАН, стоял Вилли — во фраке, окруженный родственниками: с одной стороны — жена и две дочери, с другой — два брата и шурин. Глядя на входящих гостей через пенсне, Вилли излучал сияние. Каждый раз, когда ему представляли знаменитость (его персонал заранее получил строгие и четкие инструкции, кого представлять, а кого — нет), он позировал перед фотографами, принимая вид хозяина, приветствующего самых привилегированных гостей радостно и сердечно, причем делал это не столько для гостей, сколько для фотографов, широко улыбаясь при каждой вспышке. Он энергично тряс руку Гарольду Ллойду, обнимал и целовал Глорию Свенсон, и ее муж, маркиз де ля Фалэз де ля Кудресте снисходительно взирал на это.
Отто Кан удостоилась формального рукопожатия, техасская Гюинан не была представлена, но, проходя мимо, она послала Вилли воздушный поцелуй, который был экстравагантно ей возвращен. Майора Джимми Уолкера Вилли похлопал по плечу и стиснул обеими руками его руку.
К восьми пятнадцати, за пять минут до начала программы, появился Александр с компанией, которая состояла из Адольфа Менджау, Дэвида Уоттертона, его жены Деборы, Пауля и Сьюзен Кейб. Увидев, что они прибыли, Вилли погнал все свое семейство вперед, как театральный премьер приглашает всю труппу к рампе при финальном вызове на сцену. Он схватил Александра за голову с грубоватой родительской гордостью и вопрошал риторически:
— Кто открыл этого маленького гения? Я! Кто увидел, что талант сияет в нем божественным огнем, когда мальчик едва начал бриться? Я!
Александр представил свою компанию; когда он дошел по Сьюзен Кейб, Вилли просиял и сказал:
— Я очень рад встрече с вами. Однажды я имел честь делать бизнес с вашим дедушкой. Теперь позаботьтесь хорошенько о ней, Александр. Она прекрасная девушка. До чего же вы везучий! Вы потом присоединитесь к нам?
— Конечно, Вилли, — сказал Александр, — конечно. И он повел свою компанию дальше, поднимаясь по мраморной лестнице и показывая им комнату магараджи. Оттуда все хорошо было видно, и они рассматривали гостей, большой купол, украшенный по окружности горельефом, где были изображены возницы и колесницы, а рог изобилия чередовался с лирами, удивлялись размеру главной люстры и комментировали пристрастие к позолоте, которой было покрыто все, что только можно. Они останавливались, проходя по галерее бельэтажа, наклонялись и смотрели через мраморную балюстраду на огромное, сверкающее фойе, не уступающее по размеру Государственному бальному залу. Они то любовались, то негодовали, бросая взгляды на статуи и бюсты, стоявшие в нишах у входа в ложи.
Наконец, в восемь сорок пять все 4174 красных плюшевых сиденья с вензелями "СТ" на спинках были заняты, — верхнее освещение погасло. Сначала кинохроника показала процесс возникновения "Театра Сейермана" из развалин до его настоящего великолепия, — охи, ахи и кое-где аплодисменты. Потом снова темнота, да такая, что многие подумали — "перегорели пробки". И вдруг, тонкий луч света прорезал темноту и высветил пухлую физиономию Вилли Сейермана на сцене.
Звучным голосом Вилли провозгласил:
— Се врата светлые, высокие и величественные! Откройте нашему взору путь в Страну Чудес и явите нам царство фантазии, романтики и приключений. Давайте забудем повседневный труд под сим благословенным кровом. О, славный громадный зал! Твое волшебство и твое очарование объединяют нас в поклонении трону красоты! Да будет свет!..
После такого спича сцену залили потоки цветных лучей света, из которых, как из океана, вынырнул симфонический оркестр из ста десяти музыкантов, исполнявший гимн США "Звездно-полосатый флаг", а Вилли стоял на переднем плане по стойке "смирно" и на экране был портрет Президента Соединенных Штатов. Затем на экране показали поздравительные послания от Президента и почетных граждан, затем выступила грандиозная балетная группа, изобразившая в танце изобретение кинематографа Томасом Эдисоном, а также рост и развитие Голливуда. Кульминация наступила, когда дюжина лошадей прогромыхала взад и вперед по сцене и балетные танцовщики, как краснокожие индейцы, взбивая пыль, закончили свой номер.
После этого начался фильм. Как только имя Александра появилось на экране, Сьюзен Кейб, улыбаясь, повернулась к Александру. Но он сказал:
— Ни о чем не спрашивайте меня. Я только отвечал за создание этого фильма.
По ходу фильма Александр время от времени бросал взгляд на Сьюзен Кейб, проверяя ее реакцию, и она обнадеживающе улыбалась ему в ответ, а однажды одобрительно похлопала его по руке. Она почувствовала, что Александр обращает на нее внимание, и игриво прошептала ему на ухо:
— Здравствуйте, м-р Сондорф. Я так рада, что мы наконец встретились…
Он бросил на нее недоуменный взгляд.
— Вы впервые заметили меня, — прошептала она.
— О, простите.
— Ну, у вас была куча других важных забот, о которых вам надо было подумать! — Слово "важных" она сказала с легкой насмешкой.
— Да, — засмеялся он.
Блики света с экрана играли на ее лице, придавая ее чертам несколько смелое выражение — многое разрешающее и многое обещающее, постоянно удивляющее. Ее смеющиеся и любопытные глаза мимолетно кокетничали — казалось, она знала ох как много! — но она молчала. Ее лицо было четко вылеплено — признак породы. Ей шла широкополая шляпа с опущенными полями, у нее была несколько мальчишеская внешность, как у девушки, у которой нет нужды выставлять напоказ свою женственность. Очевидно, у нее был твердый характер, что ему нравилось. Она была неуловима, и не похожа на девушек, которые давали авансы ему в Голливуде, когда он их приглашал. Казалось, что сейчас между ним и Сьюзен идет молчаливое сражение, кто на кого произведет большее впечатление, — он на нее или она на него.
