Осень отчаяния - Нелли Ускова
В поисках свободного места вдруг встретился взглядом с женщиной, сидящей у окна. Она как раз обернулась и искала кого-то глазами. И, наверное, только по глазам они друг друга и узнали. Паша чуть чай не выронил, настолько его мама изменилась, но это точно была она.
Вдруг захотелось убежать куда-то подальше, Паша не хотел с ней разговаривать. Боялся, что не сдержится и разрыдается или вообще распсихуется и просто-напросто наорёт: в последнее время всё только раздражало. Но его заметили, отступать было нельзя, и, выдохнув, он пошёл к столику, где сидела мама. Перед ней стояла одинокая кружка с зелёным чаем.
– Как же ты вырос! – Мама смотрела на Пашу во все глаза и умилительно улыбалась, а по её щекам тут же поползли слёзы.
Паша сел напротив и молчал, тоже разглядывал маму, и какое-то нехорошее ощущение заполняло его, будто предчувствие, как тогда с Яной, когда у неё всё валилось из рук. С мамой тоже что-то было не так: она ужасно изменилась. Почти не постарела, но изменила стрижку с длинных волос на короткие. Похудела настолько сильно, что Паша её вообще не узнавал. Хоть и с макияжем, но была какая-то осунувшаяся, глаза впали, она выглядела болезненно, но всё равно хорошо. Чётко нарисованные брови, матовая вишнёвая помада, слой тонального крема пытался скрыть изъяны на лице. Мама промокнула слёзы салфеткой. Паша после случая с Яной теперь верил своему чутью и прямо спросил. Но прозвучали его слова как-то строго.
– Что с тобой?
– Господи, у тебя и голос такой мужской! – мама покачала головой, сделала брови домиком и поджала губы, видимо, пытаясь сдержать слёзы. – Я пропустила, как ты повзрослел. В тебе так много Сашиных черт.
– Мам, что с тобой случилось? – теперь уже в голове проскользнуло беспокойство. – У тебя всё хорошо?
Она вдруг опустила глаза, обняла ладонями кружечку с чаем и протяжно вздохнула:
– Пашенька, мне тяжело о себе говорить. Давай лучше ты расскажешь, чем ты живёшь, – она улыбнулась и вновь посмотрела на него. – Ты так хорошо выглядишь, тебе очень хорошо с таким цветом волос и такой стрижкой. Наконец-то ты подстригся! Я думала, не доживу до этого момента. Помнишь, как ругала тебя, что ты вечно ходил обросший и не стригся годами?! Я тебя даже не узнала, когда ты вошёл, ты такой красивый, такой взрослый! Чем ты сейчас занимаешься?
Мама разговаривала так обыденно, словно не четыре года прошло, а всего пара недель. Как будто Паша вернулся с очередных сборов или из лагеря. Но между ними всё равно повисла какая-то неловкость, недосказанность. Паша не стал требовать от мамы ответа, хотя претензии и обиды прорывались наружу.
– Я в Москве теперь живу, с Тимохой, мы по-прежнему занимаемся гимнастикой, учимся в академии спорта. У меня всё супер.
– О, ты и гимнастику не забросил! Какой же ты молодец, и в ВУЗ поступил! А папа как? – она вдруг перестала улыбаться.
– А папа плохо! – нахмурился Паша, и мама округлила глаза. – Потому что ты ушла, ни мне, ни ему не сказала почему! И он до сих пор гадает!
Мама снова посмотрела на кружку, стала серьёзной:
– Пашенька, некоторые вещи лучше и не знать. Это не ваша ноша, а только моя. Мне пришлось уехать.
– Это из-за меня?
– Нет, конечно! Ты что?! Растить тебя – был тот ещё квест, но зато с трудными детьми не соскучишься, ежедневный аттракцион для нервной системы, – мама усмехнулась. – Я каждый день про вас вспоминала. Понимаю, это нечестно по отношению к вам, но я считаю, что поступила верно.
– А теперь вернёшься?
И мама вновь опустила глаза, глотнула чай: она всегда пила зелёный. Видимо, эту привычку Паша перенял от неё.
– Нет. Пашенька. От меня на самом деле мало что зависит, но, поверь, сейчас я делаю всё, что в моих силах, буду бороться.
Паша вдруг подумал, что мама ничего себе не заказала из еды и предложил:
– Давай поесть тебе чего-нибудь возьму? Что ты хочешь? Здесь вкусная выпечка.
– Нет, я не голодная, – она улыбнулась.
– Ты так сильно похудела, тебе точно нужно поесть, – нахмурился Паша и придвинул к ней свой сэндвич.
Она долго на него смотрела, не решаясь взять в руки, потом взяла и откусила совсем маленький кусочек. Жевала медленно и неохотно, будто через силу:
– У моей подруги сыну Севе пятнадцать, и он постоянно сидит в ТикТоке. Он и рассказал, что ты меня там ищешь. У тебя тоже канал в ТикТоке? Если ты мне расскажешь, как тебя там найти, я себе установлю. Я бы хотела следить за твоей жизнью.
– Ты не хотела следить за моей жизнью четыре года, что сейчас изменилось?
– Сейчас появилась надежда.
Мама смотрела на сэндвич, будто гипнотизировала, и Паше даже хотелось её поторопить: «Кусай уже!»
– Неужели не вкусно?
– Вкусно, правда, вкусно. Я просто неголодная, – она так и не рискнула откусить, отложила его на тарелку.
А потом подпёрла подбородок рукой и тепло улыбнулась:
– Расскажи мне про свой канал, про гимнастику, про институт… Расскажи мне, чем жил эти четыре года.
Паша уставился на неё и не верил своим глазам. Такой обычный жест: слушать, подперев подбородок рукой, смотреть с заботой и участием. Мама всегда так делала, а ещё так же делала Лика. И это внезапное открытие вдруг поразило Пашу. Он связал их образы, нашёл общее. Вдруг осознал, что Лика всё это время напоминала ему маму: жесты, схожая мимика, воспитательные нравоучения, взгляд, полный умилительной заботы. Хоть Лика и не могла заменить ему маму, но чем-то неуловимым всегда напоминала о ней, стала её прообразом. А Паша, состоявший из тоски и одиночества, начал к ней изо всех сил тянуться, особенно когда она сама страдала. Хотел защитить её от всех бед, а сам согревался в собственных иллюзиях.
Но следом
