Не дразни меня - Ольга Сергеевна Рузанова
- Даже так? - сощуривает Литовский глаза, - Сколько тебе?
- Двадцать три. Достаточно взрослая для того, чтобы разбираться в брендах мужских трусов, - намекаю на указанного на резинке его белья производителя.
Он не отвечает и, сев кровати, одним движением оказывается напротив меня и опускает ноги на пол. По рецепторам ударяет тепло и запах его тела. Инстинктивно подаюсь назад.
- Говори, что хотела, и сваливай.
Тусклый свет прикроватного бра делает черты его лица почти неразличимыми, и блеск глаз поражает своей неправдоподобностью.
- Я хотела.... хотела, чтобы ты разрешил мне выезжать отсюда.
- Зачем?
- Мама скучает по мне. И потом... я работаю, и иногда мне необходимо встречаться с заказчиками.
- Какими заказчиками?
- Моими заказчиками. Я дизайнер интерьеров.
Он морщится, словно я несу несусветную чушь.
- Это все?
- Я не могу сидеть здесь постоянно... - выпаливаю несдержанно.
- Нет.
- Почему?!
- Потому что я не доверяю твоему отцу, - говорит он невозмутимо, - ты исчезнешь, а твой ублюдочный папаша повесит твое исчезновение на меня. Я не могу так рисковать.
Быстро уложив смысл его слов в своей голове, я замолкаю и опускаю взгляд на свои колени. Он прав, чёрт возьми, но ведь отец велел мне сидеть и не высовываться, значит, у него нет таких планов.
- Ещё вопросы будут?
- У тебя ведь есть охрана, - проговариваю спустя небольшую паузу, - Пусть она меня сопровождает.
Усмехнувшись так, что его дыхание касается моего лица, Литовский вдруг кладет руки на мои колени и, грубо разведя в стороны, дергает их на себя. Мои ягодицы соскальзывают в кресла, а я, пытаясь не свалиться ему прямо под ноги, хватаюсь обеими руками за подлокотники.
Застыв в нелепой позе, смотрю на него снизу вверх.
- У тебя темные волосы, узкие бедра, плоская грудь и, главное, ты Турчатова, - говорит обыденным тоном, шокируя ещё больше, - Скажи, ради чего я должен напрягаться?
- Уб-бери... руки....
Однако, продолжая удерживать одно мое колено, вторую ладонь он кладет на внутреннюю поверхность моего бедра и медленно ведет ею под подол платья.
Молния бьет в живот ниже пупка и сотрясает все тело.
- Хотя.... - тянет он, ощупывая мою плоть как кусок мяса, - можно попробовать...
- Убери руки! - прорезается мой голос, когда начинаю испытывать пугающие, отвратительные, не поддающиеся логике и контролю, ощущения, - Не смей трогать меня!
Упираюсь свободной ногой в край кровати и начинаю лупить по его волосатым ручищам. Литовский ржет и, когда я соскакиваю с кресла, успевает шлепнуть по ягодице, а я успеваю заметить его... эрекцию!
Огромный, агрессивно настроенный на меня стояк!!!
Матерь божья и Пресвятые угодники! Спаси и сохрани!!!
Рванув к выходу, открываю дверь и вылетаю из комнаты.
- Карину позови! - догоняет в спину.
Я делаю несколько шагов и останавливаюсь у лестницы, чтобы перевести дух. Мышцы звенят напряжением и судорожно сокращаются, а кожа в тех местах, где он касался меня горит как от ожога.
Оборотень. Жуткое животное!...
Пробежавшись языком по сухим губам, я одергиваю подол платья и шагаю по коридору в свою комнату. Дверь спальни горничной оказывается приоткрытой, а сама она наблюдает за моим приближением.
- Адам у себя? - спрашивает деланно невинным тоном.
- Ложись спать. Сегодня хозяин в твоих услугах не нуждается.
Ответом мне служит громкий раздраженный хлопок, а я захожу в свою комнату, с разбега падаю на кровать и, перевернувшись на спину, прижимаю ладонь ко рту.
Перед мысленным взором его волчий взгляд. В носу его запах, а его горячие шероховатые руки словно всё ещё ощупывают меня.
Повинуясь инстинкту, стискиваю колени и подтягиваю их к груди. В низу живота тянет.
Мне становится страшно, потому что Литовский, как средоточие всего низменного и порочного в этом мире, будоражит. Даже с Лукашем, моим парнем из Чехии, с которым мы учились на одном потоке в университете, я не чувствовала ничего подобного.
Хотя мы целовались и тискались и однажды даже трогали друг друга, и это было приятно. Но ощущения даже близко не похожи на то, что вызывает эта нечисть.
Глава 10
Адам
Переговоры длятся уже с обеда. Уже на три часа дольше, чем планировалось. Много важных моментов, которые следовало проговорить лично, а не через представителей, и мелких нюансов, всплывающих, как у их, так и у наших юристов.
Теперь мы работаем официально. Открытые, подконтрольные соответствующим службам каналы - все должно быть предельно чисто и прозрачно.
Наш с Яном отец, вероятно, переворачивается в гробу, но таковы реалии нашего времени и безусловное требование моего брата - он больше не станет рисковать Леной и их нерожденным ребенком.
У меня лично сложностей подобного рода нет, но мозгов понять, что контрабанда оружием ставит под угрозу не только наш бизнес, но и само существование Литовских, хватает.
- Тридцать процентов леваком, - вдруг предлагает Горин, один из основателей чвк, с которой мы работаем уже лет десять, - это можно устроить. И вам, и нам хорошо.
- Нет, - отрезает Ян, - никаких леваков. За леваком пиздуйте в Афганистан.
- Двадцать, - двигает его напарник, - сделаем всё аккуратно, - комар носа не подточит.
- Блядь! - выругиваюсь, откатываясь на стуле от круглого стола, - Зря на вас столько времени потратили. Договоренности аннулируются.
- Да, ладно! - сразу же поднимает обе руки Горин, - Остыли! Остыли, парни!... Пусть будет по вашему.
Возвращаю свое кресло на место и, взяв бутылку с водой, отвинчиваю крышку и вливаю в себя сразу половину. Ян, демонстрируя раздражение, смотрит на циферблат своих часов.
- Наши юристы внесут все правки и свяжутся с вами в ближайшее время.
- Мы сами внесем эти правки, - говорю, указывая головой на наших спецов.
Главный юрист сдержанно кивает, а мы с братом, объявляя о завершении переговоров, первыми поднимаемся из-за стола.
Новые старые партнеры сваливают с недовольными рожами, но выбор у них невелик: работать чисто или переоборудовать свои базы под детский лазертаг.
Проводив их до лифтов, идём с Яном в курилку, пафосно обустроенную на самой верхушке нашего клуба с видом на город с высоты птичьего полета. Встаем у панорамного окна, закуриваем.
Его лицо почти вернуло прежний вид. В глаза бросаются только рассеченная бровь, да бурое пятно на скуле. Это если и видят другие, то спрашивать
