Татьяна Алюшина - Смерть в наследство
— Может, ты и права. — Он как-то сразу стал с ней на «ты», еще когда молча рассказывал о себе.
— Он тебя любит таким обалдуем, какой ты есть, и можешь не стараться, никакие твои идиотства на его любовь к тебе ни повлияют, она просто есть, и все! Это называется безусловная любовь, то есть без всяких условий.
— Я знаю! Теперь знаю!
Он отвернулся, посмотрел, задумавшись, в окно.
Ника не мешала — пора бы уже мальчику подумать! Леша повернулся и, посмотрев ей в глаза, по-детски пожаловался:
— Я только не знаю, что мне теперь делать!
— Это решать только тебе, и выбор делать тебе, и разбираться со всем, что ты наворотил, тоже тебе.
— Ты не думай, я отвечу и в тюрьму саду! — распетушился он.
— Ясно, — вздохнула Ника. — Папу позови.
Алексей подскочил так стремительно, что стул перевернулся и упал.
— Не надо! Не делай этого, не отмазывай меня! Я вообще был против, чтобы отец с тобой договаривался! Нечего меня жалеть!
— Ты пока сочувствия к себе не заслужил.
Она устала, в голову вгрызалась боль, с каждой минутой все больше и больше наливаясь свинцовой тяжестью.
— Все, Леша, хватит! Я не настолько старая и умная, чтобы тебе советы давать, сам разбирайся! Позови отца.
Алексей как-то потух, как лампочка, которую выключили. Он наклонился, упершись руками в койку, приблизив свое лицо к ней, и Ника рассмотрела у него на носу маленькие веснушки.
— Прости меня, — тихо попросил он.
— Не разочаруй меня, — ответила она.
— Спасибо! — шепотом поблагодарил Алексей и, поцеловав ее в щеку, распрямился и пошел к выходу и, уже взявшись за ручку двери, обернулся и спросил: — Можно я буду тебя навещать?
— Только если не станешь таскать бананы, я их терпеть не могу!
— Никаких бананов, клянусь! — разулыбался он и вышел.
В палату сразу же зашел Евгений Александрович, один, без охраны.
— Евгений Александрович, подозреваю, что ваш адвокат болтается где-то рядом? — спросила она.
— Вы угадали. — Он слегка опешил и, еще не зная, чего ожидать, нервничал.
— Тогда давайте его сюда побыстрей, у меня очень болит голова, и я устала, — отдала приказание Ника и, вспомнив Сонечкино воспитание, добавила: — Извините.
— Что вы, я понимаю!
Он совсем не солидно, суетясь, достал мобильный, нажал кнопку, спохватился, вспомнив о статусе, взял себя в руки и властно приказал:
— Семен, поднимись, зайди в палату! — и убрал телефон во внутренний карман пиджака.
— Вы что-то решили, Вероника?
— Да. Как говорят американцы: «Дайте ему еще один шанс», а лучше отправьте его в армию в какие-нибудь ВДВ или спецназы, туда, где посложнее.
Ника перевела дыхание, ее голова жила отдельной от хозяйки жизнью. Сейчас по расписанию у нее числилась боль, сильная, нарастающая. По-хорошему надо бы позвать медсестру и сделать укол, но Ника хотела побыстрее закончить со всем этим, не тратя время на уколы.
— Спасибо вам, Вероника! Все мои обещания остаются в силе, и сумма, которую вы назовете, в разумных пределах, конечно, вам будет выплачена.
— Конечно, в разумных, — усмехнулась она тому, как быстро он оклемался. — Отдельная палата — это ваши происки?
— Мои, — признался он.
— А если бы я отказалась, меня бы перевели в общую?
— Ну что вы! — Он снова был царственным, а потому снисходительным львом.
Ну почти был.
— Вы ведь пострадали из-за нас, я хоть как-то должен был компенсировать…
— Бросьте, Евгений Александрович! Компенсировать! — Она усмехнулась, и они переглянулись, как два все понимающих игрока в покер. — Я делаю это не для вашего сына, а для вас. Он не такая уж дешевка, как вы думаете, и еще неизвестно, кому бы больше не повезло: ему или зэкам, с которыми он бы сидел.
Она помолчала, потерла виски, стараясь успокоить разгулявшуюся боль.
— Может, позвать медсестру? — заботливо предложил он.
— Потом.
Ника прикрыла глаза, немного спустилась с постамента, сооруженного из подушек.
В дверь негромко постучали, и вошел адвокат.
Он был маленький, пухленький, вальяжный — никакой суеты, резких движений и непродуманных слов — очень солидно, как и положено стряпчему человека такого уровня и масштаба.
Адвокат принялся подробно ей что-то объяснять, показывать какие-то бумаги, тыкать пухлым пальчиком, где надо поставить подпись. Ника прервала его:
— Стоп! Вы составили заявление, что я не имею претензий?
— Да! — на полном скаку своего красноречия остановился адвокат.
— Дайте!
Он протянул ей листок, вытащив его из дорогущего кожаного портфеля.
Лист пах кожей того самого портфеля и мелко дрожал у нее в руке. Ника заставила себя сосредоточиться и внимательно прочитать напечатанный текст.
— Хорошо, дайте ручку.
Он достал конечно же дорогую ручку и протянул ей, предусмотрительно подложив портфель под лист, для удобства.
— Вот и чудненько! — обрадовался он и быстро выхватил лист из ее пальцев, как только она поставили подпись. — Формальность номер два. — Он достал еще один лист из портфеля и протянул Веронике. — Здесь расписка о том, что вы получили энную сумму, или вам лучше перевести деньги на счет, по безналичному расчету?
— Спасибо, не надо, — ответила Ника.
— Значит, наличными! Я так и думал. Назовите, пожалуйста, сумму, я внесу ее в документ, отдам вам, и все!
— Никаких денег не надо — ни наличных, ни безналичных.
— Вероника! — возмутился Евгений Александрович, правда, в меру, и ухватил ее за руку. — Это несерьезно! Я богатый человек и могу… и хочу оказать вам помощь. Неизвестно сколько вы здесь пролежите, может, работу потеряете, а вам надо хорошо питаться, лечиться!
— Евгений Александрович, я вполне могу позаботиться о себе сама. Потеряю работу, ну и бог с ней, другую найду, я очень хороший специалист. И закончим на этом.
Семен Львович, будучи, видимо, замечательным адвокатом, в первую очередь соблюдавшим интересы клиента, слушать их перепалки не стал, а, шустро затолкав бумаги в портфельчик, тихо отбыл, пока Ника не передумала.
— Адвокат что надо! — усмехнулась Ника, услышав стук закрываемой за ним двери.
— Да уж! Еще тот жук! Только таких и держим, — рассмеялся Евгений Александрович. — Ладно, я вижу, вам совсем плохо, утомили мы вас, но мы еще вернемся к вопросу о деньгах!
— Не вернемся.
— Это мы еще посмотрим! — пообещал он.
— Ничего мы смотреть не будем. И у меня к вам есть просьба.
— Конечно! — почувствовав себя в знакомой стихии, весьма далекой от проявлений альтруизма, ответил он.
— У вас есть лист бумаги?
