Моя Вселенная (СИ) - "Sco"
Сфинкс молчал. Казалось, даже ветерок затаился и перестал шуметь жухлыми листьями на деревьях. У Мирона зачастило сердце. Он стоял голый и беззащитный, и молчание чужака будило все его первобытные инстинкты. Скорее, от нервов, чем от смелости, человек поднял взгляд и уставился прямо в глаза здоровяку. Тот медленно моргнул, будто показывая, что нападать не собирается и дела ему до голокожего пришельца нет. И выпрямился – гривастая башка полностью высунулась из светлых стеблей.
Мирчо вытаращил глаза, бесстыже рассматривая своего ночного спасителя – а это был он, без сомнений. Стало понятно, почему ночью эта скуластая морда показалась ему серебряной – актинец был нежно-серого, с отливом в бледно-голубой, окраса. Дымчатая бархатная шкура переливалась, отсвечивала пепельными бликами, а по тёмной переносице шли светлые блики, словно сфинкс засунул нос в банку с мукой.
Дрёмов давно привык к огромным инопланетным глазам, но очей такой насыщенной синевы он не видел ни на одной планете. Сфинксу словно вбили два здоровенных сапфира в его лобастую башку. И этими прожекторами он поводил по поражённому человеку, почему-то остановив озадаченный взгляд на его груди. После нескольких секунд молчаливого разглядывания друг друга Мирон сошел с импровизированного коврика и поднял покрывало. В момент, когда он закрывал своё туловище от удивлённых глаз, актинец выдал на панглоссе с характерным мурлыкающим выговором:
– Приветствую.
Мирчо выдохнул – жестами разговаривать не придётся. От облегчения он забылся и улыбнулся, тут же спохватился, но сфинкс уже вздыбил гриву и хлестнул хвостом по траве.
Первое, чему учат землян на Акте – не улыбайтесь её жителям, обнажая зубы, они воспримут такую гримасу как угрозу. Синеглазый прижал уши к голове и вздёрнул верхнюю губу, пригибаясь и делая пару шагов назад. Мирон чуть наклонился, покаянно прижал обе ладони к груди и приподнял подбородок, показывая вытянутую незащищённую шею.
– Мой вид, гомо сапиенс, показывает зубы при общении и когда улыбается, это ритуал. Простите, я не собирался нападать.
Эту фразу и «позу покорности» он заучил наизусть после жутких рассказов о землянах-зубоскалах, получивших на орехи в первые же дни пребывания на негостеприимной планете. Два синих полумесяца, прищурившись, оглядывали склонившегося землянина, и Дрёмов с радостью заметил, что сфинкс перестал группироваться и вернул уши в стоячее положение.
– Мирон, – решил закрепить он эффект, показывая кончиками пальцев себе на подбородок. Именно так актинцы указывали на себя, как люди на земле тычут пальцем себе в грудь.
– Аусиами, – после секундного молчания выдал сфинкс, отзеркалив движение.
Воспрянувший духом человек несколько раз повторил про себя бессмысленный набор звуков, молясь, чтобы в имени нового знакомого не было тонических гласных. У этих чуткоухих кошачьих одно «а» могло кардинально отличаться от другого «а», произнесённого в более высокой тональности. Рабочие на станции во избежание казусов представлялись сокращёнными именами, адаптированными под «примитивный» человеческий артикуляционный аппарат.
Мирчо побоялся повторить имя вслух, решив не вываливать на благодетеля очередное подтверждение своей «ущербности». Тем более что он увидел кое-что поважнее всех этих трудностей перевода: в руках у Имя-завяжи-язык-в узел сфинкса был бумажный пакет с масляными пятнами, и запах мяса чувствовался даже на расстоянии. Выпрямившись, Мирон уставился на ношу и сглотнул. Он напряжённо перекатывался с пятки на носок, бормоча благодарности за приют и помощь. Актинец наклонил голову вбок, наблюдая за его голодными взглядами, и через пару секунд махнул рукой в сторону здания.
– Еда и одежда, – прогундосил он и направился к высоким дверям, маня засеменившего за ним подопечного вожделенным пакетом.
«Столовая», куда они пришли, была не такая грязная, как остальные помещения. Видимо, из-за того, что окна были плотно закрыты и стёкла целые. «Хозяин» погремел за железной стойкой и вынырнул оттуда с двумя почти не пыльными керамическими тарелками. Мирчо ходил за актинцем, как привязанный, зябко поджимая пальцы ног на холодном бетонном полу. Что он там говорил про одежду?
– Садись, – сурово вымолвил сфинкс, указывая на стул рядом. – Ешь.
Он вывалил куски жареного мяса из пакета на тарелку и даже положил рядом с Мирчо тусклую вилку. Приборы на Акте были забавные: например, вилка имела свёрнутые спиралью зубцы, словно малюсенькие шампуры. А ложка больше походила на маленький ковшик, как под старинное человеческое блюдо «жульен».
– Спасибо… Благодарю… – зазябший в холодной столовой землянин кивал и из последних сил ждал, когда серомордый наконец усядется за стол, чтобы поесть.
Мясо было плохо прожаренное и совсем не солёное, но Мирчо с голодухи оно показалось божественным. Сфинкс чинно жевал, глядя в тарелку, периодически поводя головой, будто у него затекла шея или давил воротник. Разговаривать или пялиться по сторонам во время еды у них было не принято, но Мирон нет-нет да и ловил на себе любопытный взгляд искоса, как высверк синевы.
Было очевидно, что актинец людей раньше не видел. А ещё – что он совсем молоденький. Явно младше Мироновых тридцати двух, учитывая практически одинаковую продолжительность жизни их видов. Гибкий, поджарый, реактивный, и грива совсем короткая – лет двадцать пять на земные, не больше. Дрёмов ухмыльнулся про себя – раньше-то он общался только с актинскими чиновниками, годящимися ему в отцы. Хорошо, что с ними непеты не выпивал – а то точно остался бы без головы. Почему-то захотелось разъяснить молодому сфинксу про своё неадекватное ночное поведение, но Мирчо никак не мог подобрать слова похитрее. Наконец, когда на тарелке остались только жирные разводы от мяса, он ровно проговорил, смахивая крошки со стола в ладонь:
– Вы так помогли, что я даже не знаю, как вас отблагодарить. Я ничего не помню, но уверен, что умер бы без вашей помощи, – И запахнулся поплотнее в своё колючее покрывало.
По каменной морде прошла едва заметная судорога, но сфинкс удержался от комментариев. Он дожевал мясо, глядя куда-то в окно за спиной загремевшего посудой землянина. Очевидно, это означало, что вопрос с ночной любовной лихорадкой исключен из обсуждения.
Мирон бестолково побродил по заброшенному кухонному отсеку и автоматически сгрузил грязную тарелку в раковину. Он потоптался за стойкой, разглядывая подвешенные к рейке причудливые половники, и, стараясь не звучать нагло, попросил:
– А здесь не найдётся какой-нибудь одежды для меня?
Актинец легко вскочил со стула и неожиданно потянулся. Он с видимым удовольствием вскинул вверх жилистые руки-лапы и прогнулся в пояснице. Рассматривающий длинное, гуттаперчевое тело Мирчо отзывчиво зевнул и поёжился – в сумрачной столовой было промозгло. Наконец сфинкс, стрельнув на укутанного землянина своими глазищами, направился к выходу упругой, стелящейся походкой. Мирон рванул за ним, быстро перебирая замёрзшими ногами, молясь не подхватить простуду. Второго лечения непетой ни он, ни его «доктор» могут не пережить.
Широкая спина маячила впереди, Мирчо исколол все ступни о камушки и щепки. Он старался поспевать за длинноногим актинцем, напряженно вспоминая имя своего случайного спутника. Надо было попытаться расспросить того о многом: Далеко ли до ближайшего города? Не помирились ли земляне с Актой? – Если на родной планете всё-таки пришли в себя и пошли на мировую с суровыми сфинксами, Дрёмов мог бы рассчитывать на безопасную транспортировку домой. Как же его имя? Аниси?.. Асами?..
– Э-э… – заблеял трясущийся Мирчо, шмыгая носом.
Сфинкс неожиданно встал, как вкопанный, обернулся и, навострив серебристые уши, вылупил на налетевшего на него землянина свои очи. Мирон смутился, как подросток: во-первых – он прижался к провожатому слишком тесно, а во-вторых – от волнения окончательно забыл имя своего спасителя и теперь переминался с ноги на ногу, краснея и мыча, словно заика. Как же его?! Сим-сим?..
