Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.
И вот наступило наконец десятое апреля. С утра чуть не вдвое были увеличены наряды карабинеров и гвардейцев. Повсюду ходили парные патрули. С полудня толпа начала собираться на площади Христофора Колумба, где находился старинный дворец Сан-Джорджо — место проведения мирной конференции. Первой мирной конференции с участием революционной России.
Дворец, сооруженный в тринадцатом веке из красного кирпича, много раз перестраивался. В четырнадцатом веке банк Сан-Джорджо, реставрируя дворец для себя, пристроил к нему еще два зала — так называемый «Зал капиталов» и «Зал сделок». В последнем, вызывая всевозможные остроты недоброжелателей, и должна была проходить конференция. «Зал сделок» — большой, прямоугольный, двусветный, с огромными сводчатыми окнами, выходившими по фасаду на море. Вдоль окон — книжные шкафы и ниши. В нишах — статуи знатных генуэзцев, капитанов и банкиров. Для представителей прессы — а их около полутысячи — построена широкая деревянная галерея. Для делегатов, экспертов и переводчиков — стол, центральные места за которыми отведены странам — устроителям конференции.
Итальянская знать задолго до начала открытия конференции заполнила дворец Сан-Джорджо. Это, так сказать, почетные гости: расшитые золотом мундиры, золотые кресты на кроваво-красных (кардинальских) рясах, золото и бриллианты на туалетах декольтированных дам. В два часа к подъезду начинают съезжаться делегации. Почетная стража — карабинеры и моряки — берет «на караул». В два сорок пять пополудни зажигаются все огни. В переполненном зале, кажется, яблоку негде упасть. В два пятьдесят во главе итальянской делегации появляется Луиджи Факта, премьер, небольшого роста, краснолицый, седоволосый. Сознавая свою значимость, занимает председательское место. Входят немцы, предводительствуемые канцлером Виртом. Следом в зал входят англичане. Впереди — сияющий Ллойд Джордж, коренастый шестидесятилетний крепыш, с львиной гривой на большой голове и усами-скобками. Впрочем, если приглядеться, походка у него стариковская, он заметно припадает на одну ногу. Зал встречает Ллойд Джорджа аплодисментами: он — демагог и политикан — один из наиболее упорных сторонников конференции, его фантастический взлет к богатству и славе импонирует зрителям «спектакля века»... Как только стихают рукоплескания, появляется французская делегация, возглавляемая министром юстиции Луи Барту — другом Пуанкаре и крупным политическим деятелем — низеньким, шустрым, весьма довольным собой, с воинственно задранной бородой. Поправив очки на крупном носу, он садится справа от председателя.
Пустуют стулья между делегациями Сербии и Румынии. Нет советских делегатов. Зал настороженно затихает. До трех часов осталось всего несколько минут... В это время представители революционной России, выйдя из вокзала «Принчипе», пересекли площадь, украшенную флагами стран — участниц конференции, и уже входили во дворец. Народный комиссар иностранных дел Чичерин, во фраке с белым пластроном и в цилиндре, заместитель наркома Литвинов, в черном костюме, скрывающем его полноту, народный комиссар внешней торговли Красин, Генеральный секретарь ВЦСПС Рудзутак, Воровский, Иоффе, представители Украинской, Армянской, Азербайджанской, Грузинской, Дальневосточной и других республик. Шестьсот пар глаз следят за тем, как они друг за другом невозмутимо идут по залу. И вот тишина на какое-то мгновение взрывается шумом, возгласа ми: «Большевики!», треском кинокамер, вспышками магния фотографов. Ллойд Джордж, привстав, в лорнет с любопытством разглядывает Чичерина. Советская делегация занимает свои места. Ровно в три часа раздается звонок с председательского места: Луиджи Факта приветствует делегатов стран, приглашенных в Геную. Конференция начинает работу. «Мирная битва народов при Генуе началась, — пишут вечером газеты. — Русские начали состязаться с Европой!»
В пять часов двадцать девять минут председательствующий объявляет:
— Предоставляется слово главе российской делегации, народному комиссару по иностранным делам Георгию Чичерину.
В зале воцаряется полная тишина. Чичерин начинает на блестящем французском языке.
— ... Оставаясь на точке зрения принципов коммунизма, — говорит он в своей речи, — российская делегация признает, что в нынешнюю историческую эпоху, делающую возможным параллельное существование старого и нарождающегося нового социального строя, экономическое сотрудничество между государствами, представляющими эти две системы собственности, является необходимым для всеобщего экономического восстановления. Российское правительство придает поэтому величайшее значение первому пункту Каннской резолюции о взаимном признании различных систем собственности и различных политических и экономических форм, существующих в настоящее время в разных странах...
Экономическое восстановление России как самой крупной страны в Европе является условием экономического восстановления всей Европы, — заявляет Чичерин. — Советское правительство создает юридические гарантии для экономического сотрудничества.
Вслед за тем Чичерин вносят предложение о всеобщем сокращении вооружения. Это уже переход запретной линии, переход в наступление. Спустя три года после подписания Версальского договора капиталистические государства держали огромные армии, наращивали их мощь, продолжали вооруженные конфликты...
Барту заявляет протест: господин Чичерин нарушает решение говорить только об экономике. Разгорается дискуссия между Чичериным и Барту. Позиция Франции весьма уязвима. Чичерин «загонял Барту в угол», и тот вынужден был заявить, что его страна против разоружений — следовательно, за новые войны. Ллойд Джордж выступил в роли «примирителя». Прежде чем разоружаться, необходимо прийти к соглашению, провозгласил он. Сравнив Генуэзскую конференцию с тяжело груженным кораблем, Ллойд Джордж сказал: «Я прошу господина Чичерина не прибавлять груза, впереди нас ждет непогода, а перегруженному кораблю трудно бороться с волной...»
Факта закрыл прения. Первый пленум закончился. Правая пресса начала оголтелую кампанию против большевиков, требовала отзыва французской делегации, нападала на Англию и Италию.
После выступления на открытии конференции Чичерин стал знаменитым. Ему аплодировали — узнавали повсюду. Его портреты украшали не только первые полосы всех газет, но и витрины магазинов, кафе и ресторанов.
Ярко освещенные улицы центра города были заполнены толпой. Повсюду слышалось пение, музыка. Взлетали, рассыпались разноцветными букетами огни фейерверков. То тут, то там раздавались возгласы: «Viva ia Russia!»
Газеты в те дни писали:
«Британский премьер... создал для большевиков всемирную даровую трибуну. Они этой трибуной успешно воспользовались. Своим участием в конференции в качестве равных среди равных большевики достигли политического престижа, который им нужен...»
«Из Генуи по российской эмиграции прокатился девятый вал. Большевики заняли положение официально признанного правительства. Кто теперь станет говорить с Рябушинским, Милюковым, Черновым, Мартовым как с представителями России?..»
«До сих пор слава на конференции принадлежит большевикам. Они не сделали грубых ошибок и маневрировали с непревзойденной ловкостью. Барту был их первой жертвой... Если их тактика так же мудра, как сильна их позиция, они могут обеспечить себе весьма значительный триумф. Франция одна способна противостоять им, но если ее делегаты неблагоразумны, она, в ходе сопротивления, может добиться собственной изоляции...»
«Конференция открыла счет победам советской дипломатии» — признавали все.
Эрнест Хемингуэй писал в «Торонто дейли стар»: «При открытии Генуэзской конференции имела место сенсация... Произошло это, когда все запланированные речи уже были отбарабанены и большинство газетчиков покинуло зал, чтобы передать на телеграф свои заранее подготовленные отчеты об открытии.
Внезапно надышанный толпой воздух зала, где в продолжение четырех часов не смолкали речи, прорезал словно электрический разряд. Глава советской делегации Чичерин только что вернулся на свое место за зеленым прямоугольником столов... Возглавляющий французскую делегацию мосье Барту вскочил и разразился кипучим потоком слов. Барту ходит вразвалку, но говорит он со страстной силой и горячностью французского оратора. Барту кончил говорить, и переводчик, который обслуживал конференцию начиная с первой сессии Лиги Наций, начал звонким голосом переводить на английский язык: «Если этот вопрос о разоружении будет поднят, Франция абсолютно, категорически и окончательно отказывается обсуждать его как на пленарных заседаниях, так и в любом комитете. От имени Франции я заявляю этот решительный протест...» Чичерин встал... Он заговорил по-французски. Толмач звонким голосом переводил. В паузах не слышно было ни звука, кроме позвякивания массы орденов на груди какого-то итальянского генерала, когда тот переступал с ноги на ногу. «Что касается разоружения, — переводил толмач, — то Россия понимает позицию Франции в свете речи мосье Бриана в Вашингтоне. В ней он заявил, что Франция должна остаться вооруженной из-за опасности, создаваемой большой армией России. Я от имени России хочу снять эту опасность... Разоружение — это капитальный вопрос для России».
