Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья
Ответ Врангелю понравился, но тут же прежнее хмурое выражение вернулось к нему и он сказал устало:
— Вам дан приказ, полковник. Выполняйте его. И вообще, должен отметить, что в последнее время замечаю определенное затухание вашего рвения. Чем сие вызвано? Потрудитесь отвечать с полной откровенностью. Или даю вам право не отвечать вовсе, — Врангель вдруг увидел эту сцену как бы со стороны и тут же подумал о наказании, которому он должен подвергнуть полковника, ставшего скользким как угорь. Врангель всегда отличался трезвой продуманностью решений. Он снова заходил по кабинету. Молчал и Монкевиц, чувствуя, что худшее впереди. Молчание тянулось. Врангель ходил, брезгливо поднимая колени, смотрел сквозь полковника.
В этот момент вошел адъютант и доложил: час назад прибыл господин Венделовский, ждет в приемной, просил о возможности принять его или назначить иное время.
— Почему не доложили час назад? — строго спросил Врангель.
— Господин полковник приказывал... полной конфиденциальности... Я думал... — растерялся адъютант и вопросительно посмотрел на Монкевица, ища его поддержки, но тот равнодушно встретил его ищущий взгляд и отвернулся.
— Вы до сих пор не усвоили, что командую здесь я? — показал головой Врангель, и взгляд его серых выпуклых глаз стал светлеть от сдерживаемой ярости. — Итак, капитан... Вас я отстраняю от должности. Пригласите господина Венделовского. Да! И извинитесь перед ним за недоразумение, возникшее исключительно по вашей вине.
Капитан вновь посмотрел на Монкевица умоляюще, удивляясь, что тот не сказал в его защиту ни слова. Убедившись, что помощи ждать не приходится, он щелкнул стоптанными каблуками и исчез.
Врангель вопросительно взглянул на Монкевица.
— Я полагал, — начал Николай Августович, тщательно подбирая слова, — конфиденциальность предстоящего разговора с вашим превосходительством и ряд распоряжений...
— Самостоятельность проявляете... — начал главком и осекся, понял, не следует сейчас настраивать полковника враждебно и отталкивать его от себя. Врангель выкроил на суровом лице покровительственную улыбку и пояснил наставительно: — Альберт Николаевич — мое доверенное лицо. И у меня нет от него секретов. Вы свободны, полковник. Помните о Кутепове. Надеюсь, у меня не будет повода быть недовольным вами. Честь имею!..
Монкевиц замялся. Вошел Венделовский. Остановился в дверях, ожидая приказаний, изобразив удивление, что главком не один.
— Садитесь, Альберт Николаевич, — сказал Врангель дружески («разыгрывает спектакль для меня, — подумал полковник, — покорил его этот личный посланник, а что барон знает о нем? Не поручусь за то, что не больше меня. Кому он служит?»). — Полковник Монкевиц уже закончил доклад. И мы сразу займемся с вами. У вас, Николай Августович, что-то еще? Прошу, говорите.
Монкевицу пришлось перестраиваться. Последнее его сообщение относилось к ротмистру Знаменскому, продавшемуся Кутепову, не знавшему, что шеф уже обогнал его. И к самому Венделовскому — который имел контакты с неким торговцем, связанным с генералом Перлофом, руководителем контрразведки Врангеля... Подумав, полковник решил закончить разговор на Знаменском, любимце барона, сделавшего это рыжее ничтожество не подотчетным никому лицом. Полковник скупо доложил: ротмистр замечен им в деле «наведения мостов» с Кутеповым, которому обещал передать всю свою группу. Необходимо активное воздействие на Знаменского.
— Вы что — убить его хотите? — резко спросил Врангель.
— Никак нет! — обезоруживающе улыбнулся полковник. — В свое время ротмистр, которому вы поручили дело генерала Перлофа («пусть и дипломат насторожился, черт с ним!»), обнаружил полную свою несостоятельность. Я разматываю эту нитку, изолировав ротмистра, и пытаюсь выяснить подлинную причину его бездеятельности.
— Поясните, полковник. Знаменский — мой офицер, и я хотел бы заранее знать, в чем вы его подозреваете и как хотите вести расследование.
— Завтра же я представлю вам обстоятельный доклад («пусть дипломат еще больше насторожится, поймет, что я не хочу раскрывать свои карты при нем»).
— Сегодня же, сегодня! — наставительно и требовательно сказал Врангель. — И без догадок! Полная ясность и достоверность! Без меня ничего не предпринимать! Все, полковник! — Он вдруг милостиво протянул вялую руку, не вставая из-за стола, и Монкевиц с чувством благодарности пожал ее. Поклонившись Венделовскому, он быстро направился к дверям.
— Сволочь! — с чувством сказал Врангель, вслед ему. — Какое дерьмо! Kreuz schockbomben, donner wetter element![55] — Что нового, Венделовский?
— Я не поехал дальше Парижа, господин главнокомандующий. Обстановка представилась мне тревожной. У великого князя Николая чуть не ежедневно идут совещания генералов-ровсовцев, неделями не покидающих Шуаньи. И вас не зовут — их главнокомандующего, сохранившего с таким трудом воинские формирования. Это позорно, Петр Николаевич, согласитесь?! .
— И о чем они совещаются? — Врангель не скрыл нервозности.
— Это выходит за рамки моей прямой служебной деятельности. Но после некоторых усилий и затрат я получил минимум информации, — Венделовский решил идти ва-банк: теперь ему представлялось вполне удобным сделать еще одну попытку — добиться откомандирования из штаба главкома. — Я уже несколько раз предлагал вниманию вашего превосходительства идею моего перевода (чуть не сказал «внедрения», но вовремя спохватился: не его лексикон!) в окружение Кутепова. Это не уход от вас, Петр Николаевич! В самое трудное время вы протянули мне руку помощи, приблизили к себе, облекли доверием. Я по гроб жизни благодарен вам! Возле Кутепова должно быть ваше доверенное лицо, чем скорее, тем лучше. События выходят из-под вашего контроля. Надежды на Знаменского, да и на Монкевица, весьма слабы и могут лишь дезориентировать вас. Будет лучше, если я получу возможность взять под контроль политическую деятельность генералов — и в первую очередь Кутепова.
— Так о чем они совещаются? — перебил Врангель. — Что вам известно?
— Увы, Петр Николаевич, — ответ Венделовским был придуман заранее, — военное совещание, как они изволят называть себя, пришло к решению. Штаб ликвидируется. Глава РОВСа — формально князь Николай. Фактически Союзом командует его правая рука Александр Кутепов.
— А кто там еще в этом совещании?
— Ваши вчерашние комбатанты, Петр Николаевич. Можно сказать, почти все. Дважды приглашался и генерал Деникин.
— О! — воскликнул, не сдержавшись, Врангель, но тут же заставил себя надеть маску уставшего от власти человека, который поставил себя «над схваткой» и только долг удерживает его исполнять обязанности главнокомандующего. — А вы достаточно осведомлены, милейший мой Альберт Николаевич?
— Увы, ваше превосходительство. То, что мне удалось узнать, — факты. Поэтому я и позволяю себе настойчивость в отношении вашего решения относительно своей особы. Дело требует моего откомандирования в РОВС немедля.
— Но Кутепов? Он же знает: вы мой человек — и поручит нам невыполнимое.
— Я готов послужить вам, господин барон!
— Я подумаю, Альберт Николаевич. В ближайшие дни. Вы пока оставайтесь в Карловичах. И приходите вечерком: Елена буквально бредит вами.
— Напрасно вы задерживаете и семью здесь. Простите за вмешательство. В Брюсселе им было бы спокойней.
— Приходите, приходите! Вес обсудим в домашней обстановке. И жду вашего рассказа — как всегда.
Венделовский откланялся. Он считал, дело стронулось с мертвой точки.
...Через час Альберт Николаевич нашел Монкевица. Похоже, полковник не ждал и не хотел этой встречи.
— Нам надо поговорить, полковник, — сказал дипкурьер без обиняков. — Да, да! Нам! Завтра вы будете искать меня.
— В таком случае разрешите задать вам несколько вопросов. Вы недоумеваете, господин курьер?
— Нисколько: я еще не слышал вопросов.
— Вы знали генерала Перлофа. Близко?
— Нашу близость предоставляю определить вам, полковник.
— Обиделись по поводу «курьера?» Не хотел... Ну, а Издетского знали?
— Превосходно! Ездил с ним в паре.
— Что можете сказать о нем?
— Обожаю допросы-разговоры. Правда, в этом смысле жизнь меня пока баловала. Издетский был подонок, растленный тип, педераст и плохой работник.
— Был? Почему был? — живо перебил Монкевиц.
— Потому, что я теперь, к счастью, езжу один. Станислав Игнатьевич исчез, слава богу, и я ничего не знаю о нем.
— Издетский погиб как герой в России, борясь с чекистами. А вы его поносите. Нехорошо, Альберт Николаевич... Еще вопрос о недалеком прошлом, разрешите?
— Зачем спрашиваете? И о чем вам хотелось бы послушать?
— Вернемся к генералу Перлофу. У него в подчинении находился Издетский. После смерти — или убийства — генерала Издетский признался нам, что некий агент, воспользовавшись оплошностью, взял с него письменное обязательство сотрудничать не то с английской, французской, не то с советской разведкой. С группой активистов его послали в Москву. Выполняя задание, он погиб. Что вы скажете?
