Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории
— Вы обед приготовите? — появилась в дверях хозяйка, когда часы в ее комнате мелодично пробили половину двенадцатого,
Мишь даже задохнулась.
— Я, видите ли, не умею стряпать.
— Нынешние девушки вообще мало что умеют. Разве лишь на танцплощадках трястись, вытаращив глаза и позабыв все на свете. Полоумные да и только…
— У меня, увы, слишком мало возможности ходить на танцы.
— Тем более могли бы научиться стряпать. Ведь хотите же когда-нибудь выйти замуж? А как на это посмотрит муж?
Что-то распрямилось в душе Миши.
— А я надеюсь — стряпать сумеет он!
Пани шумно задышала своим острым, упрямым носом и вышла в кухню, хлопнув дверью. Мишь в полном недоумении откинулась на спинку стула. Возможно ли такое сальто в ее поведении? Черт побери, в кухарки я, что ли, нанялась? Или я здесь затем, чтобы отдохнуть от студенческого харча? Впредь буду приносить с собой пару булочек да пятьдесят граммов дешевой колбасы.,
Обедали молча. Шарлотта сухими, безжалостными глазами следила за своей сотрапезницей, и у нервничающей Миши два раза падал кусок в тарелку, а под конец она уронила вилку.
— Кто ваш отец?
— Полковой врач.
Раз уж вы из приличной семьи, могли хотя бы научиться вести себя за столом, читала Мишь в этих критически оглядывающих ее глазах — и тихо, бессильно ярилась. Шарлотта вынесла посуду в кухню, пустила воду в мойку.
— Пани Шарлотта, позвольте, я вымою…
Та опустила руки, державшие приборы, ее худое лицо побледнело.
— Давайте внесем ясность: я для вас никакая не Шарлотта, для этого вы еще слишком молоды!
— Простите, пани Крчмова, но вы ведь сами…
Не договорила, махнула рукой. Пойми же, что имеешь дело с полоумной, которой давно место в лечебнице!
После обеда попугайчик наконец сам забрался в клетку, сел там на качельках, глазки у него закрылись, он сунул клюв под взъерошенные перья на шее и заснул — зеленая деревяшка… Его хозяйка тоже улеглась на диван, прикрылась пледом, и вскоре оттуда донеслось ее шумное дыхание.
Мишь могла наконец приняться за книги, но сосредоточиться ей не удалось. Голос пани Крчмовой, так ошеломивший ее своим новым тоном, словно волнами все возвращался к ней. Почти все гении отчасти безумцы, но отнюдь не наоборот, пани Шарлотта! Будь к ней снисходительнее и не думай больше об этом, приказывала себе Мишь. Однако сквозь это намерение, подобно щупальцам пойманного осьминога сквозь ячейки сети, проникало подозрение: временами эта пани отлично осознает, что и каким тоном она говорит.
Нет, учить что-либо сегодня просто бессмысленно. Мишь вынула из чемодана свои лоскутки, вату и начала мастерить принцессу.
Время шло. Пани Крчмова, издав целую серию вулканических всхрапываний, проснулась,
— Барышня Эмма!
— Да, пани Крчмова?
— Мне нехорошо, чувствую, заболеваю ангиной или гриппом. Конечно, заразилась от вашей приятельницы, которую вы привели…
— Я ее привела, чтоб мы с ней сменялись при вас, пани Ш… Крчмова.
— Это было не очень-то умно и даже просто опрометчиво— таскать сюда людей, распространяющих бациллы.
Мишь до боли вонзила ногти в ладони. Скорей вспомнить, что говорил Роберт Давид о самообладании? И о сострадании к слабым и душевнобольным?
— Я принесу вам аспирин и градусник. Где они у вас?
— Вы врач?
— Медичка четвертого курса.
— Ну и не разыгрывайте из себя врача, если у вас нет этой квалификации. Я хочу, чтоб пришел мой доктор. Позвоните доктору Штурсе. Номер телефона в книжечке возле аппарата.
Мишь исполнила это приказание и вернулась в гостиную доделывать куклу. И вдруг застигла себя на том, что вместо принцессы у нее получается баба-яга.
Доктор Штурса пришел под вечер. Шарлотта, уже в халате, тщательно закрыла дверь в свою комнату, и все время, пока доктор находился там, бубнил ее приглушенный голос; разобрать можно было только отдельные слова, но два раза Мишь расслышала четко: «барышня Эмма» и «эта девчонка».
Наконец Штурса вышел, хмуро оглядел добровольную сиделку. Одеваясь в прихожей, постреливал на нее косым взглядом, словно говорил себе: вот ведь, мнишь себя хорошим психологом, а как же, оказывается, обманчиво первое благоприятное впечатление!
— Если завтра у пани Крчмовой будет держаться температура, сделайте ей на всякий случай компресс, пускай хорошенько пропотеет. Вы знаете, что такое компресс?
— Знаю, пан доктор.
Уже взявшись за ручку входной двери, он еще задержался:
— И попробуйте преодолеть преграду, разделяющую поколения, будьте хоть немного терпимы к пани Крчмовой. Хотя бы ради моего друга профессора Крчмы…
Как лунатик, доплелась Мишь до своего кресла. Взяла бабу-ягу, начала формовать безобразный крючковатый нос, похожий на клюв хищной птицы. Посмотрела вокруг себя — из чего бы сделать бородавку на этот нос? Немного погодя усилием воли заставила себя как бы подняться над собственными чувствами: ведь только неуверенные, слабые люди уважают не себя, а то, что думают о них другие. Тот же, кто сознает собственное достоинство, уважает прежде всего себя, не обращая внимания на чужое мнение. Так говорил Роберт Давид…
На другой день у пациентки температура была лишь чуть повышена, но Мишь мстительно решила обернуть ее мокрой простыней, сославшись на предписание доктора Штурсы.
Звонок у калитки. Мишь приняла от почтальона газеты, внутрь них были вложены письма. Все это Мишь положила больной на одеяло.
— От пана профессора ничего нет?
— Для меня нет, — просмотрев почту, ответила пани. Уж не подозревает ли она, что он пишет мне? Или эта баба подсматривала в замочную скважину, когда я в тот раз на секунду положила свою руку на руку Роберта Давида?! Господи, сколько еще предстоит мне вытерпеть на этом добровольном посту?!
Ответ она получила в тот же день.
— Доктор запретил мне вставать. К тому же я очень слаба. Ночную вазу найдете за ванной, только она, наверное, запылилась, так что сначала вымойте.
Гнев — невыгодная людская слабость, вспомнила Мишь еще одно изречение Роберта Давида — из тех, которые он разбирал на уроках охотнее, чем правила употребления subjonctiv presens. После, когда вы снова становитесь способны рассуждать трезво и без эмоций, вы почти всегда придете к выводу, что собственный гнев причинил вам куда больше вреда, чем причина, вызвавшая его.
На третий день Мишь заявила своей мучительнице, что у нее неотложное дело в городе. И из уличной телефонной будки позвонила сначала Руженке, потом Мариану.
— Ты не представляешь себе, как эта старуха надо мной измывается. Я только теперь поняла, что Роберт Давид давно обеспечил себе ореол святости, тогда как прочим праведникам приходилось ради этого сначала принять мученическую смерть.
— Руженка тебе мало помогает?
— Руженка мне вовсе не помогает: лежит дома с фолликулярной ангиной. Хуже всего, что я не имею права попросту сдаться и хлопнуть дверью. Я обещала Крчме составить компанию этой ведьме, но знал бы ты, что это такое! Руженка проболеет еще недели две; и я не знаю, выдержу ли я одна в этом застенке…
— Мишь, милая, а ты не преувеличиваешь?
— Скорее преуменьшаю. Из ее квартиры я не смогу информировать тебя о дальнейшем ходе дел, эта баба-яга шпионит за каждым моим шагом. Но если я позвоню тебе и скажу: «Не хочешь ли ты навестить пани Крчмову?», это будет означать SOS высшей степени, ладно?
Прошло еще три дня. Разгневанная хозяйка дома вдруг появилась в дверях:
— Неужели вам понадобилось пылесосить именно сейчас, когда Лоттынька вылетела погулять? Неужели уж никакого соображения у вас нет? — от злости у нее даже голос сорвался. — Лоттынька такая любопытная, вы отложите шланг, а она подбежит посмотреть — о господи, что, если ее засосет?!
Мишь едва сдерживалась, так ей хотелось сказать какую-нибудь грубость. Не будь мелкой, не будь такой приземленной, как эта пани. Тот — человек, кто носит в себе нечто большее, чем он сам, сказал как-то Роберт Давид, этот атлет, дискобол, которому следовало бы стать священником…
Мишь выключила пылесос и пошла к телефону.
— Мариан, в нашем классе профессор Крчма особенно любил тебя. Думаю, раз ты все равно едешь в город, хорошо бы тебе навестить пани Крчмову…
Повесив трубку, сказала Шарлотте, которая не стесняясь слушала за дверью:
— Мой школьный товарищ хочет только поклониться вам и сразу же уйдет.
Мариан показался у садовой калитки через час.
— Что-нибудь катастрофическое? Я бросил начатый эксперимент, его за меня продолжает простая лаборантка…
— Сам увидишь. Только держись! Мишь представила Мариана Шарлотте.
— Добро пожаловать, — улыбнулась та. — Пан Навара? Как же, вспоминаю, муж говорил о вас как об очень талантливом молодом человеке, он даже предрек вам успешную научную карьеру. Рада познакомиться… Разрешите предложить вам что-нибудь? Немного вина или лучше виски? Я сейчас вернусь… — И она пошла в кабинет Крчмы.