Аласдэр Грэй - Падение Келвина Уокера
Она сказала:
— В самый дорогой ресторан я не могу вас отвести, а в довольно дорогой — поведу, если вам так хочется.
Он расплатился с официанткой, и они вышли на улицу. Он сказал:
— Вы скажите, если я что-нибудь делаю неправильно. Манеры у меня приличные, но лоска еще маловато.
Она велела ему просто держаться естественно.
Ужин с местной уроженкой
Они ужинали во вращающемся ресторане на самом верху высочайшего здания во всей Британии. За широкими зеркальными окнами уползала вбок панорама городских крыш и простертого над ними неба — ясного, усеянного редкими облаками, раскроенного темными громадами деловых кварталов на полосы кричаще красивого заката: желто-оранжевый запад, сине-зеленый, с парой звездных точек восток. Мало-помалу небо погасло, и засверкал город. Среди крыш, подсвеченные прожекторами, обозначились собор св. Павла, Вестминстерское аббатство, Бекингемский дворец. Теплый воздух был приправлен венской музыкой. Келвин и Джил сидели лицом к лицу за столом, покрытым камчатой скатертью. Официант убрал остатки трапезы, и сейчас они покуривали, не очень затягиваясь, сигары, заказанные Джил, и время от времени пригубливали вино.
Тогда только Келвин достаточно осмелел, чтобы окинуть рассеянным взглядом гулявшую рядом компанию. Собственный коричневый пиджак и брюки гольф из твида, а также рубашка и джинсы Джил своей пристойностью не вызывали у него сомнений, однако те, другие, были одеты вызывающе элегантно. Он повел сигарой в их сторону и спросил:
— Среди этой публики есть кто-нибудь влиятельный?
Джил сказала:
— Мужчина, который кивнул мне, когда мы входили, — это Карадок Смит.
— Карадок Смит?
— Актер. Очень известный.
— Известный не значит влиятельный.
— Вас не затруднит объяснить разницу?
— Нисколько. Влиятельные люди заправляют делами. Известные попадают на страницы газет. Актеры, писатели, королевская семья — это известные люди, но они не влиятельны.
— А политики? — спросила Джил. — В газетах о них только и пишут.
— Ну, два-три премьер-министра были влиятельные люди, — неохотно отозвался Келвин, — хотя сейчас я не могу вспомнить их имена. А в большинстве своем политики — рядовая публика, сколько бы о них ни трезвонили.
— А ученые?
— Марионетки. Орудие в руках бизнесменов и политиков. В ницшеанском смысле никакой наемный работник не может быть влиятельным человеком.
— А Иисус?
Он дернулся, как от тока, и спросил, не католичка ли она.
— Нет, с какой стати?
Успокоенный, он объяснил, что в Шотландии только католики и детвора величают Христа запанибрата.
Она сказала:
— Да зовите его как угодно, но не будете же вы отрицать его влиятельность.
— Буду. У него был шанс стать влиятельным, когда дьявол предложил ему царствовать над всеми народами. А он отказался и, по-моему, сделал глупость. Был бы прекрасным царем. Провел бы реформы, сделал много добра людям. Так нет, отказался — и уступил место таким молодчикам, как Нерон и Аттила, Наполеон и Гитлер. Он, конечно, стал известной личностью, снискал популярность своими идеями, только нам-то какой прок от его идей? Какой влиятельный человек исповедовал их?
Джил сказала:
— А как насчет того немца, на которого вы молитесь?
— Ницше?
— Он был влиятельным человеком?
— Только не при жизни! — хрипло выдохнул Келвин. — При жизни это был глас, вопиявший в пустыне. Он носил в себе великие мысли. Высказал их. Не довел их до практического результата. Сошел с ума и умер. Зато теперь, он влиятелен! Не тот, всеми пренебрегаемый и умерший безумцем, а новый, деятельный Ницше, который через меня восторжествует!
Его голос взмыл ввысь. Соседи за ближайшими столиками оцепенело застыли, по обычаю англичан, испытывающих неловкость. Откровенно глазели официанты. Келвин подозвал ближайшего и тихо велел принести юной леди еще бутылку того же вина, что она заказывала. Официант ушел. Келвин заметил, как Джил склонилась над скатертью и прикрыла рукой рот. Ее плечи дрожали. Он сказал:
— Вам весело со мной, я вижу.
Открыто улыбаясь ему, она сказала:
— Извините, но вы производите впечатление абсолютно ненормального человека.
— Это ошибочное впечатление.
— Твою мать! Опять, что ли, я вас обидела?
Поморщившись от ругательства, он сухо сказал:
— Ничуть. В подобной ситуации нет для меня новизны. В Глейке, в общедоступном литературно-дискуссионном клубе, среди членов были женщины, и когда мы все собирались в ближайшем кафе, мне не раз и не два довелось беседовать с ними. Вообще говоря, лясы точил, но случалось обронить и важную мысль. И вот она уже возражает, и вроде бы я ей нравлюсь, нам хорошо и весело, и какой-то мостик перекидывается. Но тут она что-нибудь ляпнет, и становится ясно, что забавляет ее не разговор, а я как таковой. Я для нее вроде придурка. Мне хотелось надеяться, что в Англии все по-другому.
Джил смешалась. Она сказала:
— Не берите в голову. И нас с Джеком часто называют ненормальными.
Вернулся официант, вынул пробку и плеснул Джил на донышко. Она пригубила и одобрила. Он долил ей доверху, потом налил Келвину и удалился. Келвин спросил подозрительно:
— Надеюсь, это самое дорогое вино в меню?
— Нет, просто я люблю именно это. Оно, впрочем, не из дешевых.
— Кто вас обучил всему этому — сигары, вино? Ваш приятель?
— Джек? Господь с вами. Он пьет только пиво и курит всякий вырви глаз, когда ему позволяют финансы. А нахваталась я этих замашек у отчима. Мать лежала в больнице три месяца — выкидыш или еще что-то, — и куда только он не водил меня тогда.
Насколько можно деликатно Келвин сказал:
— Это тот отчим, который вам не особенно нравится?
— Он самый. Только тогда он мне очень даже нравился.
Отпив, она задумчиво поглядела в глубь бокала и добавила:
— Но он стал приставать, и пришлось уйти из дома.
Келвин обомлел. Он сказал:
— Так оскорбить вашу маму!
— Она не знает.
— Вы ей не сказали?
Джил вспылила:
— С какой стати? Она же любила этого гада!
У Келвина увлажнились глаза. Он потянулся через стол, забрал руки Джил в свои ладони и горячо вскричал:
— Давайте поженимся!
Расплескивая вино, она рывком поставила бокал на стол. Он между тем тихо, напористо и совершенно трезвым голосом частил:
— У меня нет работы, нет дома, но через пару недель будет и то и другое. Я не хочу оскорблять вас обсуждением материальной стороны дела, но искренне заверяю вас, что у меня есть все необходимые качества для прочного и счастливого супружества.
Она освободила руку и кивком позвала официанта, рассеянно пробормотав:
— Какие же это качества?
— Деловитость, способности и честность.
— Похоже на девиз страховой компании. Счет, пожалуйста. — И Келвину: — Мне пора домой.
Он зло посмотрел на бутылку. Там еще оставалась половина. Он схватил ее за горлышко и наполнил свой бокал, выпил, снова наполнил и пил, пока не прикончил всю. Подперев кулаком подбородок, Джил задумчиво разглядывала потолок. С последним глотком он куражисто сказал:
— Прошу прощения.
— Не надо.
— От вина и сочувствия я потерял голову.
— Я так и поняла. А вообще все было очень мило — ужин и ваше общество. Спасибо.
Он мгновенно ожил.
— Нет, это вам спасибо! Мне бы в жизни самому не заказать такой ужин. Свой первый вечер в Лондоне я провел с удовольствием и с пользой.
Официант подал Джил счет, и она передала его Келвину. Взяв его, он другой рукой потянул из кармана бумажник, но тут его глаз выхватил итоговую цифру, и он поджал губы, затолкал бумажник обратно и сказал официанту:
— Вы не оставите нас на минуту? — Тот ушел. Келвин вник в счет и сказал: — У меня нет желания сомневаться в людской честности, но на сей раз я, кажется, в ней усомнюсь.
— Вы сами просили меня заказать самый дорогой ужин!
— Да, просил и рассчитывал на вас, но двадцать шесть фунтов четырнадцать шиллингов и шесть пенсов — это сверх всякого вероятия. Они насчитали нам семь фунтов пятнадцать шиллингов за устрицы!
— Они любому это насчитают, кто съест столько же.
— В таком случае, — бурно начал Келвин, тут же переходя на официальный тон, — я очень рад нашему знакомству. У меня к вам одна-единственная просьба. Я хочу спокойно, в одиночестве посидеть с чашечкой кофе. Не ждите меня, пожалуйста.
Она в ужасе уставилась на него.
— Вы что, не можете расплатиться?
— Это моя забота. До свидания.
— Я думала, вы богатый человек!
— Я тоже так думал, но, похоже, это относительное понятие. Официант!
Официант подошел. Келвин для начала пообещал быть откровенным с ним, но Джил пресекла это намерение, спросив еще две чашки черного кофе, после чего стала грызть ноготь, бешено соображая. Келвин раздраженно зашипел:
