Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая
Так отставной генерал всеми способами старался обратить на себя внимание, не дать военной эмиграции забыть о своей персоне и о своих прошлых заслугах.
Внезапно Туркул оборвал свои литературные упражнения и вновь взялся за «Общество по изучению России». Плодотворные собрания неизменно оканчивались банкетами — не очень пышными (по 20 франков с головы), однако отличающимися обильными возлияниями. К пяти часам большинство участников банкета оказывались достаточно пьяными. Последним всегда покидал собрание генерал в окружении своих «архаровцев»; как называл он бывших «адъютантов» — немногочисленных телохранителей, появившихся недавно.
Довольно часто наезжает генерал и в Париж. Останавливается неизменно в помещении «галлиполийского собрания» на улице Олье, дом 18.
Венделовский ждал команду к переезду в Чехословакию. Команды не было. И серьезных заданий не было. Временами возникало ощущение, что про него намеренно забыли, просто выдерживают для чего-то. То и дело приходила мысль о последней беседе с Шабролем. Может быть, она была неспроста...
Глупости! Шаброль и провокация — это было немыслимо. Оставалось ждать. И, наконец, приказ «Центра»: Абрамов-младший возвращается в Софию под крылышко отца и РОВСа. Монкевиц остается в Париже. Альберт Николаевич должен «пасти» его, держать в крепкой узде и постараться проникнуть хоть в какие-то ближайшие замыслы «эльзасцев».
Монкевиц, чтобы досадить шефу, чуть ли не подружился с «Анкером» — «Якорем», — так он стал называть сотрудника Канариса, — отношения у них складывались просто сердечные. Оба любили кино и поэтому подолгу бывали вместе — искали по городу интересную «фильму», обменивались впечатлениями, выйдя из зала, и непременно усаживаясь за столик какого-нибудь ближайшего кафе. Так они не выпускали один другого из поля зрения. Вероятно, на первой стадии «дружбы», как полагал Венделовский, задания немца мало чем отличались от заданий, данных им Монкевицу: укреплять знакомство, бывать почаще вместе, чтобы узнать получше — никаких расспросов, деловых разговоров, даже намеков на сотрудничество, о котором, — и это знал каждый! — все давно было договорено, все обусловлено. И все же — раз деньги плачены! — вменялось им в обязанность обмениваться информацией.
Так день шел за днем. Монкевиц просил дать ему хоть какую-нибудь «дезу»[3]. Без «наживки» «Якорь» не пойдет на обмен деловой информацией. Он и рта не откроет. Подумав, получив «добро» от «Центра», Венделовский назвал Монкевицу имя давно отставленого от дела итальянца. Когда-то не без труда внедренный в линию связи Рим — Берлин, он оказался человеком ненадежным, пристрастным к спиртному, к карточной игре. Очень скоро пошла на него отрицательная информация: неоплаченные счета и векселя, фотографии в компании девиц легкого поведения, полицейский протокол, составленный после скандала в ресторане отеля, где он на пути из одной столицы в другую обычно останавливался. Итальянца завербовала одна из европейских контрразведок. Ее люди спокойно снимают копии со всех документов, следующих к Дуче из канцелярии фюрера. Преподнеся «эльзасцам» такой подарок, «полковник», как подчеркнул Венделовский, мог вполне получить в ответ столь же серьезное сообщение.
Оно было передано «эльзасцам» «Якорем» через три дня. В тот день Монкевиц чувствовал себя как именинник. Прекрасное настроение, широкая улыбка, открытый взгляд — Монкевиц изо всех сил демонстрировал свой успех.
— Должен заметить, что маленький подарочек я все же получил от «Якоря» — начал Монкевиц торжествующе. — Возможно, новость прибавит вам хлопот, но это уж не моя забота.
— Слушаю, — сухо сказал Альберт. — Давайте сразу о сути.
— Разумеется, разумеется! — полковник продолжал сиять. — Дело, собственно, не касается вашего ведомства вплотную. Речь пойдет о ваших посольских службах в Париже. Событие, о котором я скажу, случилось именно на рю Гренель. Пару дней назад туда пожаловал человек, назвавшийся атташе итальянского посольства. Советский секретарь его любезно принял, осведомился, чему обязан визиту коллеги. Итальянец, разволновавшись, заявил, что позавчера крупно проигрался и срочно нуждается в деньгах. Требуется большая сумма, посему он решил продать наисекретный шифр одного из отделов морского ведомства. Шифр при нем и ему требуется приличная сумма в долларах, которую он надеется получить тут же.
Секретарь попросил принести заодно и перешифровальные таблицы и словарь шрифта. Все было передано атташе. Секретарь исчез, оставив вместо себя охранника. Был подан кофе. Итальянец ждал, все больше испытывая неуверенность и страх. Прошел час. Охранник стоял в дверном проеме, как скала, и не отвечал на вопросы.
Наконец, вновь появился таинственно исчезнувший секретарь с извинениями за... задержку столь занятого человека. Что касается шифра, то предложение высокочтимого гостя представляется сотрудникам весьма странным и даже (пусть господин атташе не обижается!) несколько провокационным. Дипломатам всех стран, аккредитованным в Париже, хорошо должно быть известно, что советское постпредство чужие шифры... не покупает.
— Может, вы сомневаетесь в их подлинности? — понимая, что погиб, закричал итальянец.
— Нет, ну что вы, — успокаивая, ответили ему. — Мы проверили. Все документы подлинные.
Горе-продавец, едва придя в себя, сообразил: пока он ждал и пил кофе, эти подлецы перефотографировали все. Теперь за свои документы он не получит и су...
— Теперь что вы скажете, сударь? — Монкевиц закончил рассказ вопросом.
— Что скажу я? — Венделовский прикрыл глаза и на миг задумался. — Конечно, подлецы. Приличные люди так не поступают. Этот итальянский атташе вполне заслуживает суда трибунала.
— О-оо! О-ой! — как от зубной боли, застонал Монкевиц. — Я говорю не об итальяшке, я говорю о ваших людях — русских. Кто после этого школьного обмана захочет иметь дело даже со сторожем нашей посольской миссии?
— Я сомневаюсь, что атташе станет придавать сие событие гласности, — заметил «0135». — Это совсем не в его интересах.
— Хочет или нет, но завтра же об этом подлом обмане станет известно всему дипломатическому Парижу. И следовательно, всему цивилизованному миру. Вас осудят. Никто не захочет вступать в деловые отношения с советскими представителями.
— Но мы же тут ни при чем, Монкевиц, не правда ли? Спасибо вам за информацию и давайте подумаем, чем мы снабдим вашего приятеля — «эльзасца».
— Вам придется думать одному! — выкрикнул разъяренный полковник. — И учтите, он требует настоящей секретной информации. Иначе мое дело у них пойдет худо.
— Согласен. Вот и придется нам снова думать сообща. Информацию нужную мы выдадим, не беспокойтесь. Займитесь, пока есть время, хотя бы обстановкой виллы, обновите здесь что-нибудь. И заводите знакомства в соседней деревеньке. Мне там нравится, честное слово. Приволокнитесь за кем-нибудь. Там можно завести даже светское знакомство. Судя по всему, виллы здесь дорогие и селятся тут исключительно состоятельные люди. Осмотритесь хорошенько, друг мой. Это и считайте... хм... моим нынешним заданием. Успехов! Честь имею!...
30 сентября несколько парижских газет поместили заметки под интригующими заглавиями: «Взрыв в доме РОВСа. Кому это надо?».
Заметки сообщали:
«...30 сентября в 8.30 вечера в доме 29 по ул. Колизе раздался громкий взрыв, услышанный и жителями далеких от места происшествия зданий. Повалил густой черный дым из двери первого этажа и лестницы, ведущей в помещение РОВСа.
Незамедлительно прибыли комиссар полиции и пожарные. Когда они, преодолевая препятствия, поднялись на площадку верхнего этажа, увидели: дверь сорвана взрывом с петель, косяки повреждены, все стекла разбиты. На лестнице валялись куски белой жести, обрывки обгорелой бумаги и документов, пачек газет, писем на французском и русском языках...
В одном из писем указывалось, что инициаторы преступления пока не хотят крови. Данная акция предпринята лишь как требование выйти в отставку всем руководителям РОВСа. При неподчинении будут приняты более суровые меры воздействия. В конце письма стояла подпись — «Добровольцы единого фронта». Полиция обнаружила также в трех метрах от бомбы бикфордов шнур, тянущийся к выходу на улицу. Сила взрыва признана незначительной, ибо по всем данным снаряд изготовлял малосведущий человек».
Все вокруг было покрыто едким удушливым дымом. Повсюду тлели обгорелые пачки бумаг и газет. Работники горной лаборатории повторно обследовали не до конца разорвавшийся снаряд. Он оказался плотно набитым обыкновенным охотничьим порохом, туго спрессованными пачками газетной бумаги.
Комиссар полиции допросил заместителя начальника РОВСа адмирала Кедрова и его делопроизводителя В. Асмолова, дабы узнать их мнение о случившемся. «Совершенная здесь преступная провокация, — заявил Кедров, — имела целью вновь скомпрометировать лояльную русскую организацию в Париже, создать серьезные затруднения в нашей работе». На вопрос, «кого вы подозреваете?», адмирал Кедров ответил без раздумий, что это новое деяние большевистских преступников, направляемых рукой Москвы, которые и в столице суверенной республики привыкли чувствовать себя как дома...
