Анатолий Злобин - Самый далекий берег
— Чего стоишь? — сказал Рясной. — Собирай.
Чашечкин подошел к кровати, держа в руках утюг с углями. Ручка утюга была обмотана прожженным полотенцем. Рясной подвинулся, принимая утюг, и застонал от боли.
Васьков ползал по полу, обеими руками запихивал в мешок рассыпанные книжицы.
глава II
Когда немцы побежали из деревни, стало видно, как много их сидело там. Они выскакивали из окопов, выбегали из блиндажей, выпрыгивали из домов, — вся деревня была полным-полна бегущими немцами.
Немцы не выдержали напряжения этой атаки. Сначала они видели, как убивают русских, но те все равно ползут к берегу — и вместе с живыми ползут мертвые. Тогда немцы не выдержали и побежали прочь.
Толкая перед собой Плотникова, Сергей Шмелев почти не видел берега, лишь слышал посвист пуль, снова толкнул изо всех сил и удивился: какой Плотников тяжелый — оттого, верно, что в нем деревенел груз жизни...
Он приподнял голову, увидел сквозь сумрак рассвета, что и другие ползут так же — серый вал, плетенный из человеческих тел, медленно движется по льду. Шмелеву сделалось тоскливо и горько — неужто мы не могли иначе?..
Цепь приближалась к берегу. Шмелев применился, резко отбросил Плотникова и побежал, обгоняя солдат, увлекая их за собой. И тут же увидел убегающих немцев.
Пулеметы на берегу бьют совсем редко, снег под ногами стал мягким, глубоким, значит, под снегом земля. Гранаты рвутся, звонко ухая, выбрасывая теплый земной прах. Впереди пологий подъем, земля чернеет из-под снега — скорей, скорей к земле. Окоп, прыжок, мимо сгоревшего сарая, через кладбище, мимо церкви, по старому саду — и все время год ногами земля: острые камни, комья мерзлой глины, бревна, щепа, куча навоза, плетень — хорошо, когда под ногами земля.
Выскочили на шоссе, широкое, пустое. Дальше, дальше, мимо изб, снова через плетень, снова по саду, за деревом перекошенное лицо, удар — и лицо пропало, навек исчезло с лица земли. Опять плетень, а за ним чистое поле, и всюду немцы выскакивают, прыгают, бегут — все поле усеяно немцами.
Шмелев перевел дух, осмотрелся. Светлело, нежное поле прояснилось, серые фигурки резко выделялись на снегу. Немцы бежали через поле в Борискино, проваливаясь в снег, ложились, отстреливались, бежали дальше. Они были уже на полпути, когда навстречу им начал бить пулемет, а заем второй. Немцы залегли в снег, а пулеметы били по ним. Потом пулеметы замолчали, немцы поднялись и ушли в Борискино, исчезая в проулках и садах. Солдаты стояли за плетнем и смотрели, как бегают немцы.
— Красиво бегут, черти, — сказал пожилой солдат в каске.
— Одно слово — немцы, — восхищенно прибавил другой.
Шмелев всмотрелся в пожилого солдата, узнал Шестакова. «Мертвые не воскресают», — подумал Шмелев.
— Ты живой, Шестаков? — спросил он на всякий случай.
Шестаков тяжело вздохнул, почесал заросшую щеку.
— Ох, не говорите, товарищ капитан. На том свете побывали, а теперь вроде назад вернулись.
С автоматом наперевес вдоль плетня бежал Войновский. Шмелев ничуть не удивился, увидев я его: после того, что было, не стало ничего невозможного. Шмелев посмотрел по сторонам: нет ли еще воскресших. Больше воскресших не было.
— Товарищ капитан, — сказал Войновский, подбегая, — разрешите доложить.
— Я понял, Войновский, — перебил Шмелев. — Вы под обрывом сидели. Рад, что все обошлось.
— Вас уже с довольствия списали, — сказал Джабаров.
Шестаков сделал большие глаза и посмотрел на капитана.
— Как же так? — забеспокоился он. — Я за прошлый раз махорку не получал.
— Дадут, дадут...
Стало совсем светло. Поле было испещрено глубокими полосами следов, многие полосы обрывались у серых неподвижных фигур. Два немца на той стороне поля выскочили из-за плетня, подбежали к третьему, который лежал ближе других, и понесли его в деревню. Никто не стрелял по ним. Стрельба вообще прекратилась.
Шмелев велел Войновскому вести наблюдение за полем, закинул ремень автомата за шею и пошел садами в деревню. Джабаров и связные шагали гуськом за ним.
Через калитку они вышли из сада. Сергей отдал приказание, и связные побежали вдоль домов за командирами рот.
Шмелев перепрыгнул через кювет и остановился. Он стоял на шоссе.
Шоссе было прямым, широким, черным. Избы по обе стороны были отодвинуты от шоссе, и оттого оно казалось еще более широким. Кюветы и асфальт аккуратно расчищены от снега — широкая глянцевая полоса, до лоска натертая колесами, разбегалась в обе стороны и, выходя из деревни, вонзалась в нежное поле.
С одной стороны вдоль шоссе шли столбы телефонной линии с четырьмя проводами. Шмелев поставил автомат на одиночные выстрелы и прицелился. Изоляторы с треском лопались, провода оборвались, упали концами в снег.
Между шоссе и церковью была неширокая площадь. Там стояли три грузовика е длинными кузовами и несколько высоких фур на кованых колесах, две дальние фуры были запряжены толстоногими битюгами; лошади спокойно жевали сено. Еще дальне, против большой кирпичной избы, была видна походная кухня с высокой тонкой трубой. Из трубы поднимался синий дымок. Три солдата быстро перебежали черев шоссе, ухватились за кухню и покатили ее за угол дома.
— Хорошо, Джабар, — сказал Шмелев, глядя вдоль шоссе. — Берег мы взяли, дорогу перерезали, а дальше? — Шмелев услышал за спиной далекий шум и обернулся.
По шоссе шла низкая легковая машина с покатым радиатором. Она была еще далеко, но шла очень быстро. Шмелев посмотрел на Джабарова, тот молча кивнул, и оба вразвалочку зашагали навстречу машине. Шмелев снял рукавицы и засунул их за пояс. Машина шла, не замедляя хода.
На, переднем сиденье рядом с водителем сидел сухопарый немец с узким костлявым лицом. На коленях немца лежал светло-коричневый портфель. Немец повернул голову на длинной шее, взглянул на своих спутников, сидевших позади.
— Сейчас будет озеро, господин полковник, — произнес молодой капитан на заднем сиденье.
— То самое, где лежат русские? — спросил полковник. — Русские самоубийцы? Они настоящие маньяки. Они задумали то, что еще никому не удавалось. Только наши тевтонские меченосцы были способны на такое. Помните Великого Альберта? Он приходил сюда, он умел драться на льду...
Машина вынеслась к повороту шоссе, выходившему на берег озера.
— Смотрите, — сказал молодой капитан. — Мне кажется, они лежат слишком близко от берега.
— Они же мертвые. Разве вы не видите? Они все замерзли. Ведь это безумство.
— И деревня совсем пуста, — сказал третий немец. — Только лошади стоят...
— Немецкие солдаты находятся на своих постах. Они выполняют приказ фюрера. — Полковник неожиданно увидел на шоссе две фигуры в грязных маскировочных халатах. Он вскинул голову, схватил портфель скрюченными пальцами. — Это провокация, капитан, что же вы сидите?..
Водитель не успел затормозить. Шмелев подождал, пока машина подойдет ближе, потом быстро вскинул автомат и пустил очередь по ветровому стеклу. Он вел стволом за движущейся машиной и видел, как гильзы вылетают вверх и вправо, а за вылетающими гильзами, за разбитым стеклом немцы нелепо взмахивают руками, словно о чем-то спорят друг с другом.
Машина круто вильнула, правое колесо провалилось в кювет и шумно лопнуло. Зад занесло. Разламываясь и треща, машина по инерции проскочила через кювет и застряла в нем задними колесами. Из дверцы, размахивая руками, выскочил молодой немец. Джабаров тут же уложил его, а потом дал еще две очереди в боковые стекла.
Первым из командиров рот подбежал Комягин, и они принялись вытаскивать убитых из машины. От мотора пыхало жаром, наверное, немцы ехали долго и издалека. В машине было четыре немца, один в форме полковника, видно, важная птица, если он ничего не знал о том, что тут происходит. В сухих скрюченных пальцах полковника был зажат портфель из светло-коричневой кожи. Шмелев с трудом выдернул портфель из рук немца. Бумаг в портфеле оказалось немного, Шмелев прочитал на верхней бумаге: «Geheime Kommandosache»[7], — и не стал читать дальше. Они обыскали карманы убитых, и Шмелев положил в портфель все, что показалось ему интересным. Джабаров вылез из машины и сказал:
— Чистота и порядок.
Шмелев застегнул портфель, передал Комягину.
— Большая шишка, — сказал Комягин.
На окраине Устрнкова послышалась стрельба, взрывы гранат. Шмелев поднял голову, прислушиваясь, но стрельба утихла л больше не возобновляюсь.
Джабаров вытащил из рукавицы часы с черным циферблатом, поднес к уху, слушая ход.
— Пятнадцатикаменочка, — сказал он, протягивая часы Шмелеву.
— Брось, — сказал Шмелев.
Джабаров надел часы себе на руку. Комягин стоял и смотрел, как Джабаров надевает часы.
Вот что значит перерезать шоссе. Разбитая машина в кювете, четыре немца с выпотрошенными карманами в снегу, портфель с документами — это означает перерезать шоссе. Теперь оно будет пустым, и ни одна машина не пройдет по нему — все равно что перерезать вену, и через несколько часов враг почувствует, что вена перерезана, и начнет задыхаться. Но чтобы он задохнулся совсем, шоссе должно оставаться у нас.
