Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории
Крчма взглянул на Пирка исподлобья. Ты-то чувствуешь себя здесь как рыба в воде, но, по правде говоря, не твое это место, приятель. Пришла пора что-то сделать, чтобы музыкальный талант не пропал даром в среде, где музы едва ли отваживаются появляться… (Однако буду искренним с самим собой: разве не польстило бы моему самолюбию, если бы из бывшего моего класса вышло как можно больше образованных и известных людей? Ведь отблеск их славы упал бы и на мою голову… Представитель науки, преуспевающий литератор, да еще — известный музыкант…)
Но прежде всего Крчму интересует иное. Пирк — первый из его детей, с которым он встретился после тех драматических дней. Слава богу, кончилось это нарастающее напряжение, опасно поразившее всю государственную машину, Миновали дни на грани страшного риска, когда после трех лет свободы снова могла пролиться кровь, на сей раз — без участия внешнего неприятеля.
На столе зазвонил телефон. Пирк поднял трубку, захватанную руками людей черного ремесла; послышался чей-то раздраженный голос.
— …Ладно, не кипятитесь, — ответил кому-то Пирк своим спокойным баритоном. — Два дальних рейса — когда же мне было зайти за этими марками? Говорил я вам — выберите для такой работы того, кто на одном месте задницу греет!
Ага, на него уже навалили общественную работу… Ну, что будет с Пирком, можно было предвидеть заранее, а как остальные? Неужели из-за февральских событий мы отдалимся друг от друга или потеряем общий язык, как это случилось у меня с несколькими знакомыми? Что ж, если так, пускай на меня не пеняют, все, включая Мишь! Крчма невольно вспушил усы: отчего это именно ее мнение больше всего меня интересует?..
— Ну а как Руженка? — спросил он осторожно.
— Она, видать, так устроена, что не сразу и не до конца может взять в толк, что, собственно, произошло месяц назад. Но намерения у нее добрые.
Хорошо хоть так: куда лучше, чем если бы завтра она явилась прощаться — за короткое время уже вторая из «его» трех дочерей, — мол, уезжаю из республики навсегда… Это было бы еще одним разочарованием, хотя второе, в общем-то, его задело бы меньше. Но разве не задело бы слабую, тщеславную человеческую натуру, если б приготовленный сюрприз оказался холостым выстрелом?
За полуслепым окном мелькнула чья-то тень. Пирк вскочил и распахнул окно.
— Лойза, будешь разводить на четыреста шестидесятом — следи за водой, я подозреваю, там какая-то трубка подтекает! — крикнул он вслед прошедшему; в окно пахнуло дымом с кисловатым запахом сажи, — Простите, — извинился он перед Крчмой.
— Видишь ли, у меня есть место для Руженки. В районной библиотеке на Мозольках. — Крчма поймал себя на том, что ему не удалось подавить глупую самодовольную улыбку дарителя. — Это ей всего минут десять на трамвае. А в перспективе возможность перейти в Центральную библиотеку.
Пирк смутился.
— Но у нее уже есть место…
— Где?
— В методическом кабинете Центральной библиотеки! Там одного человека… один человек должен был недавно уволиться. Как теперь говорят, по кадровым мотивам…
Крчма машинально поднял валявшиеся на пульте пассатижи и положил их обратно. На пальце у него остался темный отпечаток. Никогда не следует заранее радоваться!
— Что ж, поздравляю ее! Я рад…
Мои дети перестают во мне нуждаться. И с годами все чаще будут устраивать свою жизнь без меня. Могу ли я этому удивляться? Тем более что они и не знают о моем «отцовстве»… У него замерзли руки, он погрел их над железной печуркой; в холодном помещении изо рта шел пар.
За давно не мытым окном вдоль фасада депо медленно расхаживал милиционер, притопывая на каждом шагу.
— Хотите чаю? — Пирк поставил чайник на печурку. Но на лице его был написан другой вопрос: что тебя ко мне привело? Не успел Крчма ответить, как в комнату вихрем ворвался парень в комбинезоне и промасленной шапчонке, ухарски надвинутой на брови, которую он тотчас снял от смущения — быть может, приняв Крчму за какое-нибудь новое начальство.
— Завтра вместо тебя качу в Пльзень на «Клотильде», — сказал он Пирку.
— Что за вздор? Кто тебе это сказал?
— Грейса.
— Но я ничего не знаю!
— Теперь знаешь. Но вот загвоздка — после смены за мной зайдет Божка…
— Какая Божка, наверное, Анка?
— Говорю Божка, значит, Божка. С Анкой я уже… — он жестом показал, что поставил крест. — Так скажи ей: буду только в девять вечера.
— Глупости, как я могу кому-то что-то передавать, раз сам буду в рейсе? Да и по чему я ее узнаю?
— Да по тому, что она спросит меня, — парень постучал себя по запачканному лбу. — И еще по тому, что красотка! — Покосившись на Крчму, он руками, перемазанными машинным маслом, обрисовал Пирку ее буйные прелести. — Только ты смотри не… а то я… — Он попрыгал на носках, изобразив несколько боксерских приемов.
Пирк все еще хранил недоверчивое выражение.
— Если ты действительно едешь вместо меня — посмотри, что-то там с подшипником шатуна справа, в прошлый раз сильно нагревался. Смазывай их как следует.
— Само собой, что я, маленький? — осклабился молодой машинист уже в дверях. — Привет!
Крчма задумчиво разглядывал Пирка: с ранних школьных лет его широкое, с упрямым подбородком, лицо выражало убежденность этого парня в своих способностях, какую-то оптимистическую и притом вовсе не заносчивую уверенность в себе.
А как он вздохнул тогда, на свадьбе Камилла: «Да, без консерваторского образования так и останешься любителем-недоучкой». А это страшно жалко! Он еще не в том возрасте, чтобы отказываться от обучения игре на скрипке под профессиональным художественным руководством; хороших машинистов может быть тысячи, но ярко одаренных скрипачей насчитаешь едва ли десятки.
За застекленной дверью кто-то топал, стряхивая с сапог по-мартовски грязный снег. Вошел пожилой человек в толстом свитере; из-под синей форменной фуражки выглядывали уже порядком поседевшие волосы. Немного недоверчиво он посмотрел на мужчину в шляпе и зимнем пальто, который явно был здесь не к месту; кивнул Пирку — пройдем, мол, в соседнюю комнату, — но двери туда не закрыл. Крчма заметил успокаивающий жест Павла: все в порядке, этот гость — наш человек.
— Завтра ты на триста двадцать восьмом не едешь, — сказал пришедший.
— Почему?
— Вместо тебя поедет Франта Кацел.
— Ничего не понимаю. Что я сделал?
— Ты будешь нужен на активе, тебе надо выступить. Шлезингер ставит нам палки в колеса, но заменить его пока некем.
— Но почему именно я, ведь завтра мой рейс? С «Клотильдой» теперь нужно бережно обращаться…
— А Франта Кацел не какой-нибудь дуролом. Что касается начальника — пока что он наш шеф; но нам против его адвокатских штучек нужен голос того, кто машины своими руками водит. Франта не объяснит ему все так хорошо, как ты с твоими двумя аттестатами.
— И вдобавок я — последний, кому об этом следует сказать…
— Ты о чем?
— А о том, что я узнал это только от Франты Кацела!
Пронзительный свист паровика заглушил голоса в соседнем помещении — видимо, кто-то болтался на рельсах перед маневровым паровозом.
— …так чтоб вам было ясно на будущее: я не речи толкать привык, а водить паровозы…
— Не хочешь толкать речи, так нечего и разговаривать: завтра в восемь на летучку, и точка!
Мужчина в свитере вышел, нахлобучил шапку, окинул мрачным взглядом Крчму и процедил как бы в пространство:
— Честь[44]…
— Вы, конечно, слышали, что говорил Грейса, пан профессор! — сказал Пирк, вернувшись. — Но это еще не все: представьте — меня хотят послать в институт! Для того ли я во время войны учился заочно в техникуме, чтобы потом где-то согревать задом стул? Моя жизнь — машины; разве мне дадут водить паровозы, если я стану инженером? Посоветуйте, что делать?
Крчма отпил горячего чая с ромом. Нет, все-таки я еще кому-то из них нужен! «Посоветуйте»… Но в негодующем тоне Пирка слышится и удовлетворение: требуются не только его руки, но и голова…
А его скрипка?..
— Тут, Павел, чертовски трудно советовать. Если к го болеет за свою работу и каждое утро ей радуется, можно сказать — такой человек родился счастливым. И он вправе как можно дольше пользоваться этим счастьем. Но, с другой стороны, ты член общества, которое, посылая тебя в институт, оказывает тебе честь и доверие. Ведь и перед обществом есть у тебя долг…
— И это ваш совет? Не обижайтесь, пан профессор, но вы отделались довольно дешево. А я остался с тем, с чем и был.
— Ты поосторожней с выражениями и перестань на меня ворчать, черт возьми. Сначала надо выяснить суть вопроса, чтобы хоть немного приблизиться к правильному ответу. Ибо, как известно, ясно сформулированный вопрос-уже половина ответа.
— Я записался на курсы водителей электровозов, а как нам позавчера сказал на собрании новый заместитель начальника дороги, скоро начнут электрифицировать пути, так что я буду ездить как барин, в белом воротничке и при галстуке, да еще во время работы дышать озоном!..