Самсон Шляху - Надежный человек
Почему‑то показалось, что во дворе кто‑то ходит. Не. выйти ли посмотреть? Однажды Илие уже незаметно подкрадывался к окну.
Едва они с Даном зашли в калитку, как возле дома промелькнула чья‑то смутная тень, пропавшая в ночной тьме при их появлении.
Теперь даже и он не появляется. Хотя кто его знает… чего доброго, бродит где‑нибудь… с горечью подумала она. Пли по–прежнему истуканом стоит у калитки… Каким бы простым он ни казался, поди разберись, что таится в глубине! До сих пор, например, никто не знает, за какое уголовное дело его посадили в тюрьму, и ни один человек даже не осмелится спросить об этом.
Она стала прислушиваться… У калитки в самом деле кто‑то ходит!
Быстро сунув ноги в туфли и набросив платок на плечи, она выбежала во двор. Даже не погасила лампу, только задержалась на минутку запереть дверь — как бы не опоздать, не упустить момент! Она не отдавала себе отчета, из жалости торопится к нему, из дружеских чувств или еще почему‑то, только чувствовала, что обязательно должна повидаться с ним, поговорить, хотя бы недолго!
Но у калитки никого не было, и это оглушило ее, точно неожиданный удар в грудь. Поначалу она даже не поверила себе, вышла на улицу и стала озираться по сторонам — хотя так ли уж много можно было разглядеть в темноте? «Его нет, нет!» — упрямо, все более и более ожесточаясь, твердила она. Пробежала улочку до перекрестка, свернула налево, направо, снова вернулась, все так же торопливо, чтоб не прозевать… И успокоилась только тогда, когда окончательно убедилась, что Илие нигде не было… Впрочем, вряд ли можно было сказать, что она успокоилась, — просто пропала злость. Размышляя уже относительно хладнокровно, она решила пойти к нему домой, точнее в пекарню.
Подойдя к низенькому, наполовину вросшему в землю зданию, крыша которого видна была как на ладони, девушка остановилась обрадовавшись знакомому запаху дыма, валившего из трубы, мгновенно представив себе раскаленную, дышащую огнем печь и обнаженных по пояс пекарей, закладывающих на длинных лопатах хлеб в ее огненную пасть… Конечно, Кику, увидев ее, торопливо набросит на себя рубашку…
Одним прыжком она перемахнула несколько ступенек, ведущих в подвал.
— Где Илие? — как ни в чем не бывало спросила она у первого попавшегося рабочего, тащившего на плече деревянный лоток с аккуратно уложенными буханками хлеба.
Он был в одних брюках, и тело его колыхалось в такт с лотком, слегка раскачивающимся, точно коромысло. Какой‑то акробат, цирковой артист… Стоит только захотеть, и он откуда‑нибудь да вытащит Илие на свет… как фокусник: раз, два — и получай!
— Сейчас добуду, барышня, — ответил он приветливо, как показалось, с полным пониманием.
И вдруг она оказалась лицом к лицу — откуда он только взялся, из‑под земли, что ли? — с Ионом Агаке. Старик вышел на свет, стараясь заслонить плечами парня, державшего лоток, как будто рассердившись из‑за того, что тот расхаживает без рубашки.
— Немного подожди, — обратился он к Лилиане не то дружелюбно, не то таинственно. Потом шепнул рабочему: — Беги, беги, занимайся делом! — давая понять, чтоб оставил их наедине. — Подожди минутку! — И, наклонившись, еле слышно добавил на ухо: — Пошлите кого‑нибудь в кладовку, пускай поскорее выставят оттуда плутоньера. Ну, давай, давай, живее!
Поодождав, пока парень отойдет, он осторожно, легким прикосновением взял Лилиану за руку.
— Сейчас увидитесь с бригадиром, — сообщил он после краткой заминки. — Если решила прийти без предупреждения — вообще‑то нужно всегда договариваться — значит, случилось что‑то особенное, он крайне тебе нужен. Поэтому можно нарушить распоряжение. Правильно?
— Да! — вздрогнула девушка. — Да, да… То есть... — даже не знаю, что сказать.
— Что тут скажешь… Тяжело, — сказал он, отходя вместе с нею подальше от двери. — Ох, тяжело, дорогая, взбираться на гору, но все равно нужно! Голгофа! И ни за что нельзя подкачать, выдохнуться… Сейчас я его приведу, — наконец сказал он. — Подожди тут.
Появился Кику, в рубашке, которую он только сейчас натянул на тело.
Она следила за тем, как он приближается, торопливо скатывая с рук остатки теста. Господи, какие они у него крепкие и мускулистые! Покончив с тестом, Илие спустил рукава рубашки, затем аккуратно застегнул пуговицы и на них.
— Добрый вечер, Бабочка, как хорошо, что решила заглянуть к нам, — проговорил он мягким, добрым голосом.
Она, правда, ожидала, что он куда больше обрадуется се приходу, однако сразу же простила его, нашла оправдание:
— Извини, что не смогла предупредить. Ты, наверно, занят? — Она почувствовала внезапно, как рада видеть этого славного парня, как счастлива быть с ним рядом.
— Ничего, попрошу кого‑нибудь подменить. Может, хочешь есть? Заходи ко мне. Я отлучусь пока па минутку, а ты подумай, чего хочется. Когда вернусь, скажешь.
Он убежал куда‑то в дальний угол, когда ж вернулся, был уже при полном параде. Брюки казались только что выглаженными, хоть отправляйся в центр на прогулку.
И вот она снова на пороге «кладовки» — чулана, в котором хранились всякие бутылки, бочонки. Сколько бы раз она ни была в этом полутемном углу, ее неизменно охватывали одни и те же чувства.
— Я уже подумала, Илие! — на ухо, чтоб не рассмешить рабочих, сказала Лилиана. — Горбушку черного, хлеба! Только с поджаренной корочкой, хорошо? — И спряталась у него за спиной.
— Со стаканом сладкого чая, — добавил он, слегка подталкивая ее своей теплой рукой: пускай проходит первой. В «кладовке» было прохладно, вдоль стен тянулись полкн, в углу стояла лежанка, покрытая яркой дорожкой. Здесь он отдыхал, когда жара в пекарне станф вилась невыносимой. — Договорились: и стакан сладкого чая? — Он всегда старался поступать так, как хотелось ей.
— Хорошо, и сладкого чая. Но скажи, пожалуйста, Илие, — проговорила она, переступая порог, — скажи: почему это ты перестал бывать у меня? Ни под окном не показываешься, ни у калитки, даже по улице не проходишь…
— Это не совсем так… — возразил он, стараясь отрегулировать пламя примуса. — И вчера приходил, только у тебя было темно.
— Что ты выдумал? — удивилась она. — Я была дома… Почему ты не зашел, Илие?
— Как можно заходить? — Он все еще возился с примусом, накачивал его, пока наконец пламя не вспыхнуло. — Я так не могу…
— Но почему, Илие? — взволнованно воскликнула она. — Это из‑за тебя я прикрутила фитиль, чувствовала, что ты во дворе, и хотела увидеть! И не только вчера — каждый вечер. Уверена, что ты там ходишь… думала о тебе. О нашей дружбе… Знаешь что, — она подошла к нему, принялась помогать готовить ужин, — давай пойдем сейчас ко мне! Только, пожалуйста, не отказывайся. Видишь ли, Илие… Я не хочу, чтоб ты и дальше ходил за мной, будто я жеманная барышня.
Ей пришлось сделать большое усилие над собой, чтоб голос у нее оставался спокойным, чтоб он принял всерьез слова, которые она собиралась сказать.
— Я хочу сегодня быть твоей. И завтра… всегда. — Она крепко обняла его, целуя жесткие курчавые волосы. — Не отпирайся, Кику, — добавила, будто испугавшись того, что должно последовать. — Ни на что не обращай внимания… Ни на что! Пойдем со мной.
Он между тем незаметно высвободился из ее объятий, мягко взял ее руку и несколько раз поцеловал, затем взял другую руку, соединил их в своих ладонях и снова стал целовать с той же подчеркнуто мягкой деликатностью.
— Успокойся, Бабочка, все будет хорошо. — Ласково обняв ее за плечи, он легонько сжал их, словно отгонял тревогу, охватившую девушку. — Должно быть хорошо, иначе не может быть. Теперь давай уничтожать этот пролетарский хлеб, выпьем по чашке чая — посмотри только, какой ароматный! Настоящий, экстра! Ужин на столе — кому–кому, а пекарям негоже пропадать с голоду!
Он все еще ласково целовал ей руки, то одну, то другую, — чтобы помочь прийти в себя.
— Значит, тебе тоже известно, Илие, что меня от всего отстранили?.. — еле слышно проговорила она. — И не знаешь, бедный, как сообщить мне об этом, чтоб не порвать старой дружбы?
Она замолчала, словно что‑то помешало ей договорить, тихонько высвободила из ладоней Илие руки и, сложив их вместе, спрятала в рукава плаща. Потом втянула голову в плечи и сжалась, словно почувствовала внезапный озноб.
— Я удивилась: разве может не знать об этом человек, которому поручали поддерживать со мной связь?
Едва она убрала руки из ладоней Кику, как тот засуетился: налил чаю, нарезал несколько толстых ломтей хлеба, густо посолив их крупной сероватой солью.
— Пей чай, Бабочка, я буду после тебя. У нас всего одна чашка в хозяйстве.
Лилиана взяла из его рук чашку и начала пить чай маленькими глотками.
— А хлеб, Бабочка? Посмотри, с поджаренной корочкой, как раз такой ты и любишь, — стал упрашивать он, стараясь не смотреть на девушку — чтоб не заметила тревожного огонька в его глазах. Он то легонько отводил прядь волос, упавшую ей на лоб, то подкладывал поближе хлеб, даже готов был поддерживать снизу чашку, из которой она пила…
