Гылман Илькин - Восстание в крепости
Отец ответил за сына:
— Конечно, узнает. А что?
— Он придет за бумагами. Только учтите, ему задерживаться нельзя. Не ровен час, нарвете я на патруль.
Юноша понимающе кивнул головой и опять застенчиво улыбнулся.
Виктор хотел было уже повернуть назад, но уста Усуб сказал:
— Фарман придет не один. С ним будет Аршак. Вы, кажется, знакомы? Встречались у меня в мастерской… Моложавый такой армянин, хотя почти весь седой.
— Помню. Ну, всего хорошего. Я пошел…
Виктор зашагал на тот берег.
Речушка Талачай весело мчала свои воды, отливающие багрянцем в лучах солнца, только что вырвавшегося из плена гор. Расшалившиеся волны гнались друг за другом, резвились, как дети, подскакивали, словно хотели взлететь, снова падали и бежали, бежали… Поверхность воды искрилась, будто по ней плавали стайки золотых рыбок.
Солдаты заканчивали стирку.
Бондарчук разыскал Романова и отвел его в сторону.
— Слушай, Григорий, — сказал он, — ты запомнил парня, который сидел со стариком?
Романов удивленно взглянул на товарища.
— Конечно, запомнил. А в чем дело?
В этот момент раздался зычный голос фельдфебеля:
— Становись!
Солдаты засуетились, забегали по берегу, приводя себя в порядок.
— Сегодня вечером, — продолжал Бондарчук, — пойдешь в грузинский духан. Там этот парень передаст тебе литературу" только что привезенную из Тифлиса.
— В духан?
— Да, именно в духан.
Опять раздался голос фельдфебеля:
— Живо, ребята!
— Давай собираться, — шепнул Бондарчук. — В казарме все обсудим.
Они подобрали разбросанные на камнях чехлы и стали сворачивать их.
Вдруг с той стороны, где женщины полоскали белье, донесся отчаянный вопль.
Григорий и Виктор обернулись. По берегу в их сторону бежала, спотыкаясь, закутанная в чадру женщина, а за ней, размахивая палкой, гнался чернобородый мужчина. Его огромный живот переваливался из стороны в сторону, словно бурдюк с сыром. Многие женщины, побросав белье, с криком бежали вслед за преследователем.
— Ах ты, сукина дочь! — орал чернобородый. — Сколько раз тебе говорил, сиди дома! А ты чуть что — мигом норовишь улизнуть!.. И куда пошла! Где столько русских мужчин… Ну, на этот раз не жди от меня пощады!.. Проучу так, что и за порог выйти побоишься!
Босые ноги женщины вязли в теплом мягком песке. Ей трудно было бежать.
В нескольких шагах, от Бондарчука и Романова бородач настиг свою жертву, поймал конец чадры женщины и рванул к себе.
Легкое покрывало, словно парус, взметнулось в воздух и осталось у него в руках. Женщина жалобно вскрикнула, опустилась на песок и, закрыв лицо руками, заплакала.
Бородач занес над ней палку. Однако Виктор бросился вперед и успел схватить чернобородого за руку.
Палка упала на песок.
— Ты что делаешь? Не смей! — Он крепко сжимал руку мужчины.
Тот, выпучив глаза, злобно смотрел на солдата. Борода у мужчины тряслась. Прерывающимся от злости голосом он проговорил на ломаном русском языке:
— Пусти, урус!.. Это мой законный жена… Убежал из дом… Пусти рука!..
Солдат разжал пальцы.
Бородач метнул на Виктора еще один свирепый взгляд и, яростно брызжа слюной, нагнулся над рыдающей женой.
— Вставай, сукина дочь! — схватил он ее за руку и сильно дернул. — Хотела показать русским свою морду?! Да? Ах ты, тварь эдакая! Добилась-таки своего!.. Таких, как ты, надо держать под замком. Чтобы никто не видел твоего лица!..
Женщина подняла голову.
Бондарчук увидел большие, черные, по-детски невинные глаза, смотревшие на всех пугливо и настороженно. У женщины были нежные, бархатистые щеки и красивый пухлый рот. От лица, залитого слезами, веяло молодостью и свежестью.
Виктор так и застыл, пораженный красотой этой юной южанки, О таких красавицах он только читал в восточных сказках, будучи еще мальчишкой: "Глаза — звезды, брови — стрелы, губы — лепестки роз…"
Несколько секунд солдат смотрел на молодую женщину как зачарованный. Затем нагнулся, поднял с песка чадру, накинул ей на голову.
Пестрое покрывало, как крыло большой птицы, опустилось на лицо женщины, спрятав от него навсегда прекрасные печальные глаза. Но на какую-то долю секунды их взгляды встретились, и он прочел в них мольбу и страдание.
Чернобородый опять рванул жену за руку, заставил подняться и потащил за собой.
— Ах ты, бесстыдница! — бранился он. — Показала все-таки русским свое лицо! Ну, погоди же! Ты за все мне теперь ответишь!
Из толпы женщин, которые минуту назад с криками и причитаниями бежали за чернобородым, а сейчас робко стояли в стороне, не смея приблизиться, выступила вперед маленькая старушка и тоненьким голоском пропищала:
— Умоляю тебя, Гаджи Хейри, пощади бедняжку! Она ни в чем не виновата!.. Это мы привели ее к реке!..
Чернобородый что-то проворчал в ответ и ускорил шаг.
Снова послышался грубый окрик фельдфебеля, обращенный к солдатам;
— Слушай мою команду! Подтянись!..
Бондарчук и Романов побежали к своему взводу.
Солдаты двинулись в казармы.
На повороте дороги Виктор оглянулся, но той, которую он хотел увидеть, на берегу уже не было.
Глава седьмая
Когда Григорий Романов переступил порог духана, у него запершило в горле: так здесь было накурено. Сизый табачный дым словно туман окутывал столики, густым облаком свисал с потолка.
Отовсюду неслись пьяные крики. Гул стоял такой, что у солдата с непривычки закружилась голова.
Первое, что Григорию удалось разглядеть, — была буфетная стойка, за которой восседала грузная духанщица.
Посетители были уже порядком навеселе, и на него никто не обратил внимания.
Лавируя между столиками, Григорий пересек зал и попал в небольшую комнату, которая широкой аркой соединялась с еще одной, такой же маленькой.
Тут почти никого не было. Сидела только в углу небольшая компания. Григорий пригляделся, но сына портного в этой компании не увидел.
Он сел за столик справа от двери.
Гул, доносящийся из большого зала, не давал возможности услышать, о чем говорили сидящие в углу.
Григорий достал кисет, скрутил цигарку и еще раз пригляделся к своим соседям: да, он не ошибся, ни один из них не походил на того паренька, который приходил с портным Усубом к берегу Талачая.
"Придется подождать…" — подумал Григорий.
В комнату вошла Роза в красном ситцевом платье, поверх которого был надет белый передник не первой свежести.
Большие карие глаза придавали круглому, миловидному личику девушки немного задумчивое выражение. И это очень ей шло. Черные волнистые волосы выбивались из-под красной косынки, падали на ее маленький лоб и плечи, оттеняя белизну тонкой девичьей шеи.
Роза некоторое время молча смотрела на солдата, потом вздохнула и ласково спросила:
— Что вы хотите? — В ее глазах сверкнула веселая задорная искорка; на губах заиграла приятная улыбка. — Я впервые вижу у нас в духане солдата…
Григорий тоже улыбнулся.
— Неужели?
— Серьезно. Офицеры ваши приходят, а солдат еще ни разу не было. Наверно, вам не разрешают, да?
Григорий молча кивнул головой.
— Вот видите! А сами кутят у нас до полуночи. Напьются, как свиньи, сквернословят, бьют бутылки… Ужас! — Неожиданно Роза весело и звонко рассмеялась. — А вас, значит, не пускают? Не хотят, чтобы солдаты видели офицерские шалости. Как же вы не побоялись прийти?
Григорий усмехнулся.
— Кому приспичит выпить, тот пойдет за водкой хоть на край света! Сам черт ему тогда не страшен…
— А я думаю иначе, молодой человек. Трус всегда трус. Разве голодный заяц кинется на собаку, стерегущую амбар с капустой? Ха-ха-ха… — Роза бросила на солдата озорной взгляд. — Значит, вам водки?
— Нет, кружку пива…
Девушка удивленно пожала плечами, скривила губы и отошла.
Григория поразили ее непринужденный тон и манера держаться. Он никак не ожидал, что обыкновенная трактирная прислужница и, кто знает, может, даже потаскушка, так остра на язык.
"А славная девчонка, — невольно пожалел он ее. — Жаль, пьянчугам прислуживает. Две минуты с ней поговорил, а так расположила к себе! Кто знает… Повстречайся она с хорошим человеком, могла бы стать верным другом на всю жизнь!.."
Григорию вспомнились слова цыганки, которая однажды гадала ему на улице в Одессе: "Не женись на красавице, соколик! Все красивые — беспутные…"
О том же он слышал не раз от товарищей. Может, они были по-своему правы.
