Александр Грог - Время своих войн 1-2
Лешка, впадая в безмерную тоску бесперспективности времени, в котором «все схвачено», имеет ввиду начало, пик, уже не замечая последующих смен декораций — ту же грязь, но уже под эстетику Малахова.
Но казалось уж на что все было «схвачено» в 1926–1928, и настал 1937–1939. Сколь прочно «все схвачено» было в Хазарии — и где та Хазария? — сколько она продержалась? — племена смели напрочь то людское позорище…
— Нехорошие они человеки, — соглашается Петька — Казак. — Рот и жопа разом речи ведут!
«Шестой», Лешка — Замполит, перефразируя Цицерона, уже не берется доказывать, что истина сама себя защитит без труда, и что для чего надо только дать ей шанс — отменить телевидение, радио и газеты. Он считает, что в новых условиях, где «случай столь запущен», этого уже недостаточно. Надо помочь — развесить на виду у истины ее главных душителей, вот тогда она расцветет! Он единственный, кто регулярно смотрит телевизор и от того звереет, словно облучают его каким–то секретным прибором, заводя на то, что человеку немыслимо…
Жизни есть что предложить. Сто путей на тысячи ошибок.
— Плохо, что рой! На одну замахнулся, вторая села — по хлебу не ударишь, а сгоняй не сгоняй, не насгоняешься… Жужжат, присядут, тут же сменяются — решают свои говняные дела — где такую мухобойку взять, чтобы всех разом? — чтоб враз и навсегда отвадить от русского хлебушка!
— Ваш вывод, Алексей Замполитович, основывается на тех же предпосылках, на которых Чапаева следует считать индейцем, раз он был красным и воевал против белых.
— Вот и рассказывай колодезной лягушке об океане! — обиженно восклицает Лешка…
«Еврейский вопрос» — вопрос вечный, как все вопросы морали, казалось бы не имеющий ответа, из раздела софистских, пытающийся перевестись в рамки неких правил — в то самое безнадежное русло, которое направляют его сами евреи — но тут человек, тот самый человек, которого они не желают признавать за равного себе, инстинктивно чувствует, что решать его, этот вопрос, надо не так, как он поставлен, а вне правил существующих в мире.
История склонна то и дело себя закольцовывать. Находящийся на Великом Престоле Светополк Изеславович (1093 — 1113), как пишет историк: «Из корыстолюбия дал большие льготы жидам, которыми они воспользовались против народа и тем возбудили против себя всеобщее негодование…» Суть негодования, если судить по хронике событий, выразилось всеобщим народным восстанием. Спешно собравшиеся по тому поводу русские князья решили от греха подальше выселить евреев за пределы Руси. (Правда, без конфискации «непосильным трудом нажитого», но с серьезным сдерживающим заявлением, что евреям, тайно вернувшимся, отказывается в покровительстве закона даже в случае ограбления и убийства).
Русская история не упомнит, чтобы какая–то из народностей ставилась вне закона, словно это «народ–кат», противный и мерзкий законам принятой и все еще действующей на Руси в те времена «Русской Правды», изначально направленной против размножения «горынычей» Хазарии.
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«Премьер–министр Израиля Эхуд Ольмерт поблагодарил советских евреев за развал СССР и за то, что они сделали Израиль более богатым и преуспевающим. Выступление израильского лидера прозвучало на торжественной церемонии, посвященной 40-летию начала борьбы советских евреев за право эмиграции в Израиль.
«Это не пустое бахвальство, — отметил Ольмерт. — Советский режим не смог устоять перед мужественными евреями, борющимися за свое основное право — жить в стране своих предков». Далее израильский премьер объяснил, что именно борьба евреев против СССР и стала «главным элементом развала советского режима».
«Операция по открытию запертых ворот СССР доказала, что ничто не может устоять перед мощью нашего единства… Все, что нам нужно сделать сейчас, — это направить громадную силу, заложенную в этом народе, в будущее — для достижения важных и не менее достойных, чем свободная репатриация в Израиль, целей и бороться за них так же непримиримо».
«Деятельность борцов за выезд в Израиль в Советском Союзе и их героическое противостояние попыткам властей заставить их замолчать вызвали широкий резонанс в еврейских общинах по всему миру… Многочисленные демонстрации, прошедшие в разных странах, а также протесты, заявленные многими правительствами на Западе, оказали давление на советский режим и принудили его облегчить процесс получения разрешений на выезд. Это облегчение доказало активистам–правозащитникам и другим противникам режима в Советском Союзе, что даже если невозможно победить систему на этом этапе, можно ее расшатать и приблизить ее конец. Таким образом, борьба за выезд в Израиль стала главным элементом развала советского режима…»
(конец вводных)
----
— Мало кто знает и даже не обращали внимания, — пытается сменить тему Сергей — Извилина, — но Змея Горыныча в былинах и сказаниях знавали также и по отчеству. И сие факт!
— Какому–такому? Кто папа у него?
— Трипетухович!
— Врешь!?
— Ни грамма.
— То есть, трижды петух? — в изумлении круглит глаза Петька — Казак. — И как можно? На какой зоне так козлят?
Седой трясется, рассыпается мелким смехом.
— И черта можно посадить на кол суждений, которые его озадачат. Бесенята рассуждать не могут, а чертова жижа… Да кто разговаривает с жижей?
— Впереддозрящие!
— Кто?
— Есть такая правительственная молодежная партия с сомнительным по звучанию названием: «Впереддозрящие».
— И кто там?
— Ивашинашевичи. Короче — проститутки двух полов и одной мысли.
— Впереддозрение — дело неблагодарное, — соглашается Казак.
— Если все–таки на Кащея, то как его убить?
— Кажется, яйцо надо разбить, — говорит Миша.
— Да так любого убить можно! — отмахивается Казак. — У меня спроси! Как–то трех одноголовых перекрестил в однояйцевых.
— Это где?
— Лихая деревня попалась.
- Наша?
— Нет. Под пальмами. Впрочем, уверяю, категорически не горынычи, хотя и кащеи. Но это исключительно внешним видом.
— Наши богатыри на Хазарский курятник ходили по их горынычей. Потом, много позднее, те былины переписали — вымарали хазар и вписали татар.
— Охренеть не встать! Хазарская цензура сработала?
— Без комментариев.
— А что, Горыныч и Кащей — не одно и то же? — интересуется Миша.
— Без разницы. Массон массона не обидит!
Лешка, пока Седой выходит за двери нарвать с грядок зелени, не замечая, что соскакивает на мысль Гоблина (чьим поклонником переводов дури на смысл является), лепит чьей–то очередной, засидевшейся в экране телевизоре «заднице лица», емкую и точную характеристику.
— Это голимое, подлое, хитрожопое, скользкое, бздливое, геморроидальное, вкорень охеревшее говно!
— Эмоционально! — отмечает сказанное Извилина. — Но можно было бы уложить и в одно словцо.
— Какое? — Лешка не избегает черпнуть новейших определений существа предмета.
— Либералист!
— Фи! Не за столом!
— В вукоебину их всех! — адресует по–сербски Казак. — Там и порешить!
…Не проси у серба ни спичек, ни курицы — это слова матерные. Сербы знатные матерщинники. Трудно средь врагов без мата. «Не глуми ты мне голову!» — говорит серб, и не один русский, а может даже и не одна тысяча мужиков в пределах все еще необъятной России в тот самый миг, словно эхо, отвечает на всякую хрень этими же самыми словами.
— Сволочь этакая, не глумите голову!
«Глумиц» — актер по–сербски. «Глумиться» — играть. То есть лгать, зная, что лжешь. Нет больших лжецов, чем актеры. И суть всей политики — актерское лицедейство. Не под всяким куполом храм божий. Церковь (когда еще отвечала задачам воспитания человеческих стад) не приравняла политиков к актерам запретом хоронить их в пределах кладбищ (понеже ни те, ни другие душ собственных не имеют, а берут в займы на время лицедейства) по причине, что сама являлась политическим инструментом. Отличалась тем еще лицедейством и вольно ей было глумиться во власти и со всякой властью, кроме советской.
Комиссары сменили протоиреев, политработники — попов. 1937 год и над ними поглумился славно, словно все причины в одну горсть собрал, сжал — растеклись красненьким промеж пальцев. Но светлому будущему на небесах уже противопоставлялось светлое будущее на земле.
Прошло время — новый переворот, и будущее враз подменили псевдожизнью, теле–кино–грезами. Комиссаров и политработников сменили комментаторы, «публичные историки», ведущие игрищ, теледебатов и множества передач одной переходящей сути: «Признайся в извращении, дабы найти сторонников!»
Под каждой крышей свои мыши. Замполит не может остановиться.
