Михаил Ландбург - Посланники
Тогда…
Теперь –
ночь,
чужая комната,
тесное кресло,
моя восставшая плоть,
мой воспалённый мозг.
"Лия, зачем? - закипало во мне. - Зачем ты – там, на широкой кровати, а я – здесь, в этом тесном кресле?"
Теперь –
я себя истязал окрашенным в горькую иронию вопросом: "Как унять проклятые гормоны, как утешить свою плоть, как погасить неуправляемый зуд в том самом месте?.."
Теперь –
пытаясь определить своё душевное состояние, я рукой чертил в воздухе какие-то линии. Получилась немыслимая карикатура. "Такой рисунок отец бы не одобрил", - подумал я. Охватившее меня раздражение не утихало; казалось, в моё тело впилось огромное количество злобных колючек. "Странно, - думал я, - перед сном, вроде бы, не ел бобы". Из прочитанных книг я точно помнил, что у себя в школе Пифагор запрещал употреблять в пищу бобы, которые привносят в ночные видения растерянность и душевный дискомфорт. Немного погодя я версию Пифагора отвёл, подумав, что тут дело не в бобах, а просто Пифагору в голову не пришло подумать о действии проклятых половых гормонов…Это всё они…Всё из-за них…Я призвал себе на помощь проверенные армейские ухищрения: чтобы отвлечь себя от тяжёлых мыслей, достаточно потрогать кончик носа, пошевелить левой ногой, тихонько покашлять, покусать нижнюю губу, постучать себя по груди и снова потрогать кончик носа и, помимо того, напомнить себе, что мгла рассосётся, а утренний свет непременно вернётся, поскольку в природе всё по-справедливому…
Мозг атаковали предупредительные импульсы, заговорившие о недозволенности боевому командиру распускаться, давать волю воображению, и, внимая этим импульсам, я старался взять себя в руки, трезво оценить создавшуюся обстановку и принять верное решение.
Оценил: "Лия противится порывам моей плоти…"
Принял решение: "Не позволяй телу затуманить голову!"
Протерев глаза, я заглянул в темень комнаты.
- Лия! - позвал я.
Щёлкнул выключатель; в мои глаза ударил резкий пучок света.
- Убери его! - прикрываясь ладонью, попросил я.
Лия свет выключила.
От кого-то я слышал, что девушки не секса боятся, а любви, и теперь решил это выяснить.
- Боишься секса? - проговорил я вслух.
Ответа не было.
- Боишься любви?
Лия вновь включила лампу, вновь выключила.
- О чём вопрос?
- О любви.
- Любовь?
- Да.
Тишина.
Я попросил:
- Лия, не молчи.
Лия сказала:
- В темноте произносят всё, что угодно, только не это слово. Не в темноте…
- Прости, не знал… Теперь ты меня казнишь?
- Повременю. Мой университетский профессор предполагает, что Гамлет не спешил с убийством короля по причине того, что не желал лишать мозг монарха
потока адреналина.
- Я напоминаю монарха?
В глубине комнаты, вроде бы, хохотнули.
- Лия, ты что-то сказала?
- Я сказала "ха-ха".
- Почему ты сказала "ха-ха"?
Лия напомнила о Гераклите, который считал, что бодрствуют вместе, а спят – каждый сам по себе.
Наступила тишина. Долгая тишина. Очень, очень долгая тишина.
Представив себе тёплые бёдра Лии, я ухватился за подлокотники кресла и весь сжался. "Господи, - просил я, - дай мне силы справиться с собою, укрепи во мне стойкость, подскажи путь…"
Он подсказал, заговорив моим голосом: "Скоро наступит утро, и то, что отобрано днём прежним, новым днём возвращается… "
Я склонил голову: "Спасибо, Господи, утешитель мой!"
…Небо за окном словно накрыло себя светлой косынкой, и –
чёрное перешло в желтовато-оранжевое,
заблестел воздух,
зашумели проснувшиеся птицы,
надтреснутым голосом возбуждал себя петух,
приглушённо залаяли собаки,
по окну скользнул лучик недозрелого солнца,
в комнату проник утренний свет.
Продолжая ощущать неловкость за мое ночное томление, я напомнил себе: "Ну, вот, в природе всё по-справедливому".
Разминая отекшую шею, я стал хвалить себя за проявленную стойкость и, выдохнув "браво, сержант", себе самому отдал честь.
- Поспал? - спросила Лия.
Я постучал зубами, повертел носом, сказал:
- Без удовольствия.
- В таком случае – со смыслом…
- Что?
Лия напомнила:
- Старик Диоген утверждал, что если в жизни нет удовольствия, то, по крайней мере, должен быть смысл.
Вступать в спор с Диогеном я не решился.
Лия швырнула в меня подушкой и, крикнув "не гляди", пробежала в ванную.
Я выбрался из кресла и подошёл к окну. Холмы, окружавшие Яд ха-Шмона, накрывал туман. Думалось о том, что ночью мы с Лией оказались вместе впервые, а через минуту будем завтракать вместе впервые, а в будущем у нас, возможно, будет ещё всякое другое "вместе впервые"…
Дверь ванной приоткрылась. Снова выкрик:
- Не гляди!
Я зажмурил глаза.
- Всё! - послышалось за моей спиной.
Я обернулся. Лия выглядела какой-то непривычно скованной.
- Лия, - сказал я, - это же ты?
В ответ послышалось:
- А ты что подумал?
Я подумал: "К чему заглядывать в туман?"
***
Низко кланяясь и потирая ручки, в зал вошёл директор ресторана. Мягко передвигаясь и бережно придерживая в жёлтых усах улыбку, он старательно заглядывал в лица присутствующих. "Доброе утро, господа! Доброе утро!"- не говорил он, а выдыхал. Подойдя к нашему столику, поинтересовался, как нам спалось. "Как людям!" - взглянув на меня, отозвалась Лия. Директор ресторана вскинул брови и, задержав на мне взгляд, вроде бы, подмигнул.
- Милый человек, - отозвался я о директоре.
За соседним столиком мужчина и женщина делились впечатлениями о поставленном финнами в Яд ха-Шмона камне-монументе. Мужчина сказал:
- Такова жизнь…
Тряся подбородками, женщина попыталась уточнить:
- Вот эта самая?
- Эта…- вздохнул мужчина. - Другой не будет...
Перед нашим столиком вырос старичок – выпуклые глазки, маленькие ушки, крохотный ротик, хрящеватый нос. Скрестив на груди короткие ручки, он пристально посмотрел на меня. Я догадался: человека искушает желание заговорить.
Я помог.
- Что, приятель?
- Я из Австралии, - опустив ручки, торопливо проговорил старичок. - Турист. Жена меня послала. "Разузнай, - велела она, - как там, в Израиле. Вдруг, пригодится…"
Я подумал: "Мир пополнился ещё одним посланником..."
Старичок подёргал плечиками и снова ручки скрестил.
- Где-то я тебя видел, а вот где – вспомнить затрудняюсь.
Закатив глаза, я сказал:
- 2001-ый год... Футбольная арена центрального стадиона в Тринидаде. Я забил гол…
- Вот-вот…- на лице старичка выступило выражение кота, который, прогуливаясь по комнате, вдруг замер, заметив пролетающих за окном птичек, его губки растянулись в улыбке, а в синих глазках блеснул счастливый лучик. - Великолепный гол! Так это было в Тринидаде?
- Конечно! Где же ещё, если не в Тринидаде?
- А-а-а, - захлёбываясь от восторга, старичок поплевал себе в ладошку. - Каков мир, а? До чего обворожителен, не правда ли?
- Более того… - отозвался я.
Старичок радостно взвизгнул, закатил глазки и резко развернулся – понёс себя в туалет. По дороге, словно пингвин, он взмахивал короткими ручонками.
За соседним столиком мужчина спросил свою даму:
- Ты не считаешь, что в сердце может образоваться раковая опухоль?
Женщина всхлипнула:
- Зачем ты снова об этом?
Мужчина повертел головой.
- Я всё же думаю, что может.
- Ты бы не мог думать о чём-то другом? - попросила дама.
Что ответил мужчина, я не расслышал.
- Ты был футболистом? - осведомилась Лия.
- Нет, - признался я, - футболистом я никогда не был, и в Тринидаде тоже никогда не был, но почему не прийти на помощь человеку, теряющему память?
- Ты очень добр.
- Это верно.
- И лжив.
- Зато по ночам я веду себя правильно.
Лия опустила глаза.
Я проследил за выражением её лица. Оно было угрюмым, даже удручённым.
Вытянув шею, я губами коснулся Лииных волос.
- Улыбнись! - попросил я. - Улыбка сближает…
- Кого?
- Себя с собой…
Мужчина за соседним столиком вновь спросил:
- Знаешь, на что похож сегодняшний мир?
- На что? - насторожилась дама.
С вызовом в голосе мужчина сказал:
- На изувеченный негатив, оставшийся от утерянной фотографии, -
