Аласдэр Грэй - Падение Келвина Уокера
— Он славный.
— Вот уж чего не заметил.
— Да, иногда он ведет себя как последний хам, но это когда ему совсем погано. А в постели он нежный, бескорыстный и даже с фантазией. И потом, он любит меня.
— Почему же он ушел вчера?
— Это я велела. Ведь он не врал, что не свяжет меня по рукам и ногам, если я выкину что-нибудь ему не по вкусу.
Келвин нахмурился и уличающим голосом сказал:
— Выходит, мы любили друг друга только потому, что ты меня пожалела?
Джил раздраженно замотала головой:
— Не надо все облекать в слова, они всегда про другое. Ты мне страшно нравишься, и я подумала, что нужна тебе. Ты что, будешь теперь хандрить из-за этого?
Келвин на секунду задумался и выдавил улыбку.
— Боюсь, что не буду, — сказал он. — Хочется похандрить, но не получится — очень мне хорошо сейчас. Ладно, — он схватил ее за плечи, — последний поцелуй — ну! — последний чудный дар безумной ночи, один-единственный поцелуй!
Джил отбивалась, прыская со смеху:
— Перестань, глупыш, отпусти! Лежать, Фидо, лежать, паршивый пес! Лежать, псина…
С мешком под мышкой и конвертом в руке вошел Джек. Джил и Келвин отпрянули друг от друга: Келвин отвалился на локоть, Джил отошла к камину и стала расчесывать волосы.
— Еще не кончили? — неприязненно сказал Джек.
Он закрыл дверь и направился к дивану, по пути бросив конверт на грудь Келвину. Там он рухнул навзничь, разбросав руки и ноги и запрокинув бледное как смерть лицо.
— С какой ноги нынче встала Флоренс Найтингейл[8]? — спросил он Джил.
— Ты с похмелья, что ли?
Он сдавил рукой лоб и сказал:
— Ох, да.
— Это из Би-би-си письмо! — громко объявил Келвин.
Те вперили в него глаза. Он стал читать.
«Глубокоуважаемый мистер Уокер!
Мой друг Сэнди Браун рекомендовал мне вас, полагая, что наша встреча может быть взаимовыгодной. Соблаговолите связаться с моим секретарем по указанному выше телефону и договоритесь о времени.
Искренне Ваш, Гектор Маккеллар.
Продюсер телепрограммы „На острие Власти“».
Джил сказала:
— Он узнал, что ты использовал его имя. Не реагируй, Келвин. Это ловушка.
Джек сказал:
— Если он в самом деле злится, то позвонил бы в полицию.
Келвин завернулся в одеяло, соскочил со стола, подобрал с пола свои вещи и за ширмой оделся.
— У меня такое ощущение, — сказал он, — что ветер меняется. Лишней монетки у вас нет?
Он спустился к телефону и позвонил на Би-би-си. Секретарша сказала, что мистер Маккеллар ждет его завтра в 10.30 утра. Потом, назвавшись инспектором Маклином из отряда по борьбе с мошенничеством, он обзвонил все адреса, где его ждали на собеседование, и объявил, что только что задержан самозванец, выдававший себя за Гектора Маккеллара, и что ждать его уже не надо. Потом он поднялся наверх и отчитался в своих действиях. Все еще распятый на диване Джек сказал, не открывая глаз:
— По-моему, это неправильно.
— Да нет, у меня интуиция, я предчувствую, я убежден, что ветер меняется.
Джил жарила яичницу на примусе. Она сказала:
— Все правильно. Келвин, как приехал, крутится без передышки. Пора ему что-нибудь повидать. Куда мы его сводим, Джек? Что бы ты хотел увидеть, Келвин?
Подумав, Келвин сказал:
— Что-нибудь представляющее культурную ценность.
— Можно сходить в Тейт, — сказал Джек. — Хотя нет, ты же приверженец традиционного искусства. Тогда лучше в Национальную галерею.
Они позавтракали и отправились в Национальную галерею, причем Джил, взяв Джека под руку, уже не отцеплялась от него. Из всей компании только она была живчик: Джек еще не вышел из своего мрака, а Келвин, хоть и бодрился, но смотреть на эту пару избегал. Он бродил с ними по залам, и выражение вежливого интереса на его лице порою сменялось болезненной гримасой, потому что все обнаженные натуры мучили его сходством с Джил. Перед «Рождением Млечного Пути» Тинторетто выдержка покинула его, и он сказал:
— Я не против искусства, не думайте. Но я не могу уразуметь, зачем общественное место нужно превращать в спальню или бордель.
Джек вздохнул и сказал Джил:
— Сведем его в Музей естественной истории.
В музее Келвин ожил и воспрянул, он в одиночку наведывался во все закоулки и возвращался с победной улыбкой первооткрывателя. Он восторженно озирал реконструкцию тираннозавра, когда Джек и Джил набрели на него в доисторическом отделе музея.
— Научные находки, — сказал он, — несомненно, превосходят произведения искусства. Какая из ваших хваленых картин поспорит красотой с кораллами и раковинами, с бабочками и колибри? А если красота нынче не в моде, то в какой скульптуре столько мощи, гротеска и ярости, как в этом молодчике? Причем это не плод больного воображения. Он реально существовал.
— Реальные вещи, — сказал Джек, — в большинстве своем отвратительны. В целом реальность мне чужда.
Келвин остро взглянул на него и сказал:
— Она тебе не нравится?
— Да. Она меня угнетает.
— Меня она тоже угнетает, но только потому, что сейчас я такой же слабак, как ты. Если когда-нибудь мы станем по-настоящему сильными, мы отхватим от этой реальности очень аппетитные куски. А раз мы бессильны пока это сделать, то хаять реальность можно только от лютой зависти.
— А как насчет миллионов других слабаков, которым не удастся поладить с реальностью твоим очаровательным способом?
Склонив голову набок, Келвин заглянул чудовищу в пасть и мягко молвил:
— Удивительно слышать, что тебе не по душе способ, каким сильные используют слабых.
В следующую секунду Джек густо побагровел. Джил, успокаивая, обняла его за талию.
— Ой, Келвин, — простонал он, — скажи спасибо, что у меня голова разламывается.
Когда они вышли из музея, Джек заторопился в свое отделение государственной помощи — был выплатной день, — а Джил и Келвин отправились ждать его в Кенсингтон-Гарденз. Когда они огибали пруд, Джил сказала:
— Пожалуйста, перестань дразнить Джека.
— Я его дразню?
— Практически все, что ты говоришь, его бесит. Скажешь, это не намеренно?
— Можно я возьму тебя за руку?
— Можно, если будешь держаться в рамках.
Келвин вздрогнул и отпустил ее руку. Он смотрел на воду и гадал, будет ли ей грустно, если он утопится. Прямо по траве к ним шел с ликующей улыбкой Джек. Он схватил Джил за руки и завертел ее, как на карусели, потом, хохочущие и с дурными головами, оба повалились на землю. Он сказал:
— Потрясающе, каким полноценным мужчиной делает меня денежное вливание. Пошли, ребята, надо поесть.
По мере того как день клонился к вечеру, Келвин с грустью убеждался в том, что у Джека даже в мыслях нет возвращать квартирный долг, хотя он кормил их обедом и потом еще повел в пивную. Там Джил и Джек встретили множество друзей и перезнакомили их с Келвином, который пил кружку за кружкой, все более замыкаясь в себе. Из пивной поехали к кому-то на машине и в шумной переполненной комнате опять много пили. Джек и Джил уселись в углу на пол, поставив между собой бутылку мартини и два стакана. Джек что-то негромко говорил ей, а Джил улыбалась, смеялась и ерошила ему волосы. Девица в черном платье, до крайности открывавшем плечи и ноги, сказала Келвину:
— Привет! Это вы — шотландец нашей Джил?
— Она мой друг.
— Вы тоже художник?
Смиряя душевную муку, он прижал кулаки к груди и сказал:
— Я не верю в искусство, я презираю пьянки, я ненавижу женщин.
— Обалдеть. Вы не гомик? Тут есть ваши, могу познакомить.
Келвин вышел из комнаты, прошел через прихожую и ступил в лунную ночную прохладу. Достав карту, он определил свое местоположение и пошел в студию. Он добирался два с половиной часа и всю дорогу сосредоточенно думал о завтрашней встрече с Маккелларом, как недавно так же сосредоточенно чувствовал руку Джил в своей руке.
Восхождение
В ту пору штаб-квартира самой скучной программы Би-би-си располагалась в помещении перестроенного кинотеатра в Илинге. Узкими полутемными коридорами Келвина провели в канцелярию самого затрапезного вида. Маккеллар обладал медлительной речью и водянисто-голубоватыми глазами за толстыми стеклами очков. В его манере сквозило утомительное для него сочувствие. Он сказал:
— Заходите, мистер Уокер. Садитесь. Как там в Глейке?
— Как и следует быть, мистер Маккеллар, учитывая интеллектуальный уровень его горожан.
— Понятно. А как поживает ваш батюшка-регент?
— Уже не регент. Он старейшина.
— Да, в честолюбии Рамзею Уокеру не откажешь. Он по-прежнему в муниципалитете?
— Нет, уже два года как ушел. Мирские проблемы, он считает, быстрее утрясут подручные дьявола.
