Под одним небом - Валентина Мельникова
Наверное, он приехал сюда счастливый, а потом узнал и… Что он думает теперь? Что я не смогла выносить его ребёнка? Что всё не так, как мы представляли?
Но ведь наша дочь не может уйти вот так, сразу, даже не пожив… Наша Эмили… Я столько с ней разговаривала, пока она жила в моём животе, столько придумала, напланировала, что просто не смогу жить, если вдруг…
К глазам опять подступили слёзы. На этот раз я с ними справилась. Может быть, дело в лекарстве, а не в моей силе духа. Откуда ей, силе, взяться?
– Сколько времени? – спросила я.
– Половина двенадцатого дня.
– Это вчера было?
– Да. Ты попробуй поспать. А потом мы с тобой будем ужинать. Для тех, кто прошёл через трудные роды, есть специальное меню, очень полезное.
Плевать. Я вообще не хочу есть.
И жить.
Как же так?
Какое-то время я просто лежала, глядя в окно, потом на цветы.
Медсестра в это время читала книгу, но мне было лень даже повернуть голову и прочесть на обложке название. Я видела краем глаза, что она поглядывает на меня и вновь погружается в чтение. Периодически подходила, чтобы проверить или поменять капельницу, смотрела шов.
Мне было всё равно. Делайте, что хотите.
– А можно её увидеть? – спросила через какое-то время.
– Ты не дойдёшь, пока ещё очень слабенькая.
– Дойду, – упёрлась.
Лишь бы увидеть! Взглянуть хоть разочек.
– Как только тебе станет чуточку легче, мы обязательно с тобой сходим. Ей тоже нужно немножко времени, чтобы прийти в себя.
Но мне казалось, что от меня скрывают какие-то плохие новости. Что, если при родах с Эмили что-то случилось? А вдруг сейчас они просто стремятся выиграть время и после подменят ребёнка? Я ведь даже не видела свою дочь. Вдруг нашей Эмили уже нет?
Я готова была разрыдаться вновь – ну что за натура! – когда после короткого стука в палате появился Ларри.
Я ждала от него чего угодно: что он будет прятать глаза, скрывая правду или своё разочарование, ждала жалости или упрёка во взгляде, может быть, даже злости. Но он повёл себя так, словно всё вышло как мы и мечтали. Словно я родила в срок здорового ребёнка и он, как мечтал, был на родах со мной. На секунду мне даже показалось, что всё может быть не так уж и плохо. Что мы и из этого периода выберемся. Вместе.
Медсестра тактично оставила нас одних. Ларри добавил в огромную вазу новых цветов – на этот раз алых. Красиво расставил их веером, так что розовые оказались в центре, а красные окружали их полукругом.
– Как ты?
– Нормально.
Попыталась привстать и поморщилась – больно.
Так мне и надо.
– Лежи, лежи. Не представляю даже, как вы, женщины, с этим справляетесь. Слушай, если после всего этого ты не захочешь второго ребёнка, я пойму.
Мысль о втором малыше сейчас, когда мы, возможно, теряем первого, показалась смешной и нелепой.
– Я видел её. Она красавица.
– Видел?
Эти два коротких предложения вселили в меня надежду.
– Да. В реанимации, в боксе. Совсем крошечная. Но это моя дочь. Наша с тобой. Я уже так хочу увидеть её поближе и подержать на руках!
Я не знала, почему Ларри был так уверен в хорошем. Но от его слов и радости в моём сердце воскресла надежда.
С чего я решила, что всё будет плохо? Наша дочь жива. Мы в одной из лучших клиник мира. И она будет жить!
С этой секунды я поставила себе цель скорее встать на ноги и набраться сил, чтобы тоже увидеть Эмили.
Ларри провёл со мной по меньшей мере час, и после его визита я немного поела и привела себя в порядок: причесалась, протёрла влажной салфеткой лицо и обработала бальзамом потрескавшиеся после наркоза губы.
В девятом часу вечера Ларри снова пришёл, и, усевшись рядом с кроватью на мягкий ковёр, смотрел со мной фильм и вставлял комментарии, так что я даже забыла про своё неважное самочувствие и где мы вообще находимся, и думала лишь о том, как хорошо мне сейчас: любимый муж рядом, дочь тоже где-то недалеко и скоро, как только мы обе поправимся, мы будем вместе. И обстановка была совершенно не та, что в привычных больницах. Как будто в хорошей гостинице. Ни запахов, ни резкого люминесцентного света, ни посторонних в палате.
Ларри даже хотел остаться со мной на ночёвку, но я настояла на том, что это бессмысленно и лучше ему отправляться домой. Хотя в душе, конечно, хотела, чтоб он остался. С ним я была под защитой.
Но не могла же я быть эгоисткой! Ему и так пришлось поменять свои планы и сократить количество съёмок. Он и сам ещё не оправился от своих травм.
На следующее утро легче было лишь ненамного. Тошнота продолжала сопровождать меня, живот побаливал, так что мне несколько раз за день кололи обезболивающие. Кроме того, лежать можно было лишь на спине, а это непросто.
После обеда медсестра, с которой мы успели уже познакомиться и подружиться – Дженнифер или просто Дженни – помогла мне подняться с постели. Сперва посидеть, потом походить. Правда, надолго меня не хватило – лишь пару шагов до двери и обратно. Сил почти не было. Но она уверяла: это нормально, и с каждым днём будет лучше. И я, и Эмили постепенно набираемся сил и скоро обе будем жизнеспособны.
Через полчаса я попросила её повторить «прогулку» и прошла почти вдвое больше. Моей целью было дойти без посторонней помощи до реанимации и увидеть дочь. Чем скорее, тем лучше.
Превозмогая себя, головокружение, слабость, онемение конечностей и мушки в глазах, надеясь лишь не упасть в обморок, я практически заново училась есть и ходить. Трое тяжёлых суток я не могла осознать, как это так: была здоровой и крепкой, а тут вдруг – пардон – ни в туалет сама сходить не могу, ни даже с кровати встать. Даже кормлюсь с посторонней помощью.
От бессилия хотелось плакать, но родные и близкие, да и персонал, окружили такой заботой и поддержкой, что я не могла просто сдаться. Телефон разрывался практически каждые пять минут. Все присылали подарки в палату, забрасывали тёплыми сообщениями и смешными картинками, видео – в общем, скучать не давали.
Помимо Ларри ко мне каждый день наведывались жена Пола (как будто у неё своих проблем нет), девушка Найла и моя русская подруга Катя – как только они с мужем вернулись из путешествия по Италии. Своими впечатлениями: рассказами и фотографиями – она помогла мне забыть свою боль.
Каждый день со мной проводили целый ряд процедур, включая специальные дыхательные и спортивные упражнения, подключая какие-то аппараты, делая массаж, дважды в день измеряя все показатели – от веса до давления.
За эти дни я узнала о своей дочке так много как только могла. Что она родилась в 18:40, седьмого июля, весом два килограмма, с небольшим количеством русых волос на макушке. Ресниц и бровей почти нет, но это из-за того, что срок маленький.
Уже на вторые сутки Ларри, которого снова пустили в реанимацию, принёс мне фото из-за стекла. Я смотрела на маленький скукоженный комочек в маленьких трубочках и снова плакала. Моя дочь!
А на следующий день я наконец-то её увидела. Сама. Дошла.
У неё была красно-фиолетовая кожа, вся в складках, настолько тонкая, что видны кровеносные сосуды. Глазки закрыты, ресниц нет. Такая худенькая и маленькая! Почему я недодала ей здоровья и сил? Сколько переживаний ей пришлось пережить со мной ещё в утробе!
Дженнифер мне объяснила, что с помощью специальной аппаратуры преждевременно родившимся детям помогают дышать. Ведь такие малыши не умеют сосать, глотать и дышать одновременно, поэтому кормят их внутривенно. Дети на ранних сроках даже плакать порой не умеют и спят практически целый день.
Не знаю, сколько я простояла там
