Дамы тайного цирка - Констанс Сэйерс
Послышался мерный гул большого барабана, за ним вступили струнные. Играло знакомое вступление – «Песнь вампира» Густава Малера. Артисты поспешили занять свои места.
В центре арены жонглировали женщины в белых юбках и цилиндрах поверх рыжих, как у Тряпичной Энни, волос. Затем жонглёры разделились: две женщины принялись крутиться на унициклах, пока шуты в синих, красных и золотых костюмах метали в них ножи.
Номер был знаком любому, кто посещал обычную уличную ярмарку с аттракционами. Как по волшебству, десяток женщин выкатили на середину арены огромное колесо. Женщины представляли собой странное зрелище, их необычные алые волосы были подстрижены, формой напоминая живые изгороди у изобретательного садовника – у одних над головой возвышался аккуратный конус, как перевёрнутый рожок от мороженого, у других торчали над ушами два остроконечных пика. Лица у всех были призрачно-белые, только пухлые губы – преувеличенно яркие, под цвет волос.
После оживлённой смены декораций луч прожектора переместился и появились, держась за руки, мужчина и женщина. Они заняли свои места.
Заиграла композиция «В пещере Горного Короля» Эдварда Грига. Мужчина надел на глаза повязку, а женщина встала у колеса. Без особого шума мужчина собрал весь свой арсенал в кожаный мешок, висевший у него на левом плече, резко повернулся и серией слитных движений опустошил всю свою коллекцию ножей и топоров в высокую усмехающуюся блондинку. Когда клинки покидали кожаный мешок, металл издавал короткий скребущий звук, а затем глухой стук, когда они вонзались в цель. Вместо того чтобы смаковать каждый бросок, метатель отправлял клинки в полёт быстро, как пули из пистолета. Зрители, уверенные, что знают, что произойдёт дальше, откидывались на спинки бархатных кресел. В ложах слышался звон бокалов – скучающая публика в темноте угощалась шампанским. Лара видела лица в тускло освещённых первых рядах – на них читалась скука, на арене не происходило ничего эффектного. Чёрт, опера была лучше.
Метатель ножей снял повязку и залюбовался делом своих рук, чрезмерно затягивая привычный драматичный момент барабанного боя. Сверху с трибун послышался кашель, словно побуждающий метателя переходить к дальнейшей демонстрации – то есть, разумеется, к торжественному предъявлению невредимой ассистентки, которая сходит с колеса без единой царапины.
Но этого не произошло.
Как будто глаза привыкали после света к темноте, Лара увидела, как женщина на колесе постепенно приобретает чёткие очертания. Зрители в первом ряду качнулись вперёд на сиденьях, уверенные, что глаза их обманывают. Потом все, включая Лару, ахнули. Арена стала видна полностью, это зрелище притягивало взгляды, и вызванный им ужас, от которого у публики перехватывало дыхание, распространялся по рядам, пока не докатился до галёрки. Лара обмирала от страха вместе со всеми, желчь снова поднялась к горлу.
Ассистентку на арене в самом деле рассекли на части, как ствол срубленного дерева. Все её конечности и шея были перерезаны с маниакальной точностью. У женщины на колесе не шла кровь, но части её тела были отделены друг от друга, отрубленная голова с открытыми глазами замерла под странным углом. Бескровная верхняя часть бедра скатилась с доски и остановилась у ног зрителей в первом ряду, от чего какая-то чувствительная дамочка закричала и упала в обморок.
Лара почувствовала, что комната кружится. Чёрт, она сейчас снова потеряет сознание.
Метатель поднял с пола бедро ассистентки и вернул его на место, а затем крутанул колесо и позволил ему остановиться самостоятельно. Затем повернулся к нему спиной и приложил руку к подбородку, будто ожидая чего-то. Только тогда женщина шагнула с платформы, абсолютно целая, чтобы сделать глубокий поклон.
Ведущий вышел на арену, гордо простирая руку к исполнителям:
– Louis et Marie!
Восхищённая публика взревела и вскочила на ноги, стук подошв о пол трибун эхом разнёсся под куполом, как гром.
Лара в испуге смотрела на арену. Гости, теперь полностью захваченные происходящим, глазели туда же, указывали пальцем и смеялись.
Следом за метателем ножей появилась группа синхронно кувыркающихся акробатов в трико цвета морской волны или розовых с золотом, украшенных одинаковым полосатым орнаментом из золотого бисера.
Сквозь группу акробатов выбежал белый конь, великолепное животное с ниспадающей на шею белой гривой. На голове у него был плюмаж из аквамариновых перьев. По описанию из дневника Лара поняла, что это может быть только Его Величество.
На спине Его Величества, ногами на его шее, а руками на седле, стояла в мостике Марго Кабо из Цирка Марго. Арена вспыхнула огнём, но Его Величество продолжил бежать равномерным галопом, а Марго вытянула вверх ноги и приняла изящную стойку на руках, а затем нырнула под лошадь, в ревущие языки пламени. И конь, и наездница сохраняли спокойствие, но Лара чувствовала поднимающийся от пола страшный жар. Как грациозная балерина, Марго повисла на спине коня на одной ноге, качая другой, затем вертикально вскочила в седле на одну ногу, одновременно с тем как Его Величество прыгнул в воздух. Наконец пламя охватило и коня, и всадницу, пока пара не прорвалась сквозь стену огня, совершенно невредимая. Конь изобразил своего рода поклон, а Марго спрыгнула с его спины в реверанс.
В мгновение ока пламя исчезло, и появился Альтаказр, объявляя следующий номер – Танец Смерти. Двенадцать андрогинного вида беловолосых клоунов в искусно отделанных костюмах приглушённо-розового цвета начали танцевать вальс. Они выглядели призрачно, но танец был очень красивым. На сцену вышли три слона и слаженно подняли клоунов на спины. С потолка спустились три каната.
Пока разворачивалось это представление, другие клоуны выкатили на арену гильотины. У Лары возникло дурное предчувствие от этого номера со зловещим названием. Гильотины совершенно синхронно опустились, а когда клоуны попрыгали со спин слонов, оказалось, что канаты Испанской Паутины – вовсе не канаты, а виселицы. Оркестр продолжал играть, а на арене сворачивались головы и ломались шеи. Лара прижала руку ко рту. Она услышала, как где-то вздохнула женщина и, кажется, начала обморочно сползать с кресла. В этом цирке на арене постоянно разыгрывали чудовищные воплощения смерти. Неудивительно, что некоторые художники Монпарнаса думали, что это искусство перформанса. Но Лара в отличие от них знала, что это от и до танец осуждённых на муки ада.
Клоуны, висевшие на верёвках, начали приходить в себя и ползти обратно, их ноги качались в унисон. Таким же образом обезглавленные клоуны снова подхватили ритм вальса и закружились в танце. Музыка набирала темп, пока не обрушилась неистовым шквалом
